Страница 53 из 54
На вытоптанной траве лежали оборванные, молчаливые люди. Мерно шагали вдоль заборов часовые, твердо ступая тяжелыми сапогами по песку. Они держали наготове автоматы. Капитан равнодушно посмотрел на худые, изможденные лица крестьян. Выплюнув окурок сигары, он остановился, положил правую руку на кобуру пистолета и сказал, отчетливо выговаривая слова:
— Господа русские крестьяне! Завтра вы будете отправлены в Германскую империю. Там вы будете иметь много работы и мало хлеба. Кто из вас знает Степана Петровича? — внезапно спросил он. — Кто? Крестьянин, помогающий мне поймать партизана Степана Петровича, не поедет в Германскую империю, а останется дома. — Капитан довольно хорошо говорил по-русски и гордился этим. — Он будет получать землю. Восемь десятин земли, корову, лошадь.
Серые облака, гонимые свежим ветром, плыли по белесому, цвета снятого молока, небу. Тени от облаков легко скользили по траве, по блестящим каскам часовых, по неподвижно лежащим на земле людям, которые с каким-то удивительным спокойствием смотрели на капитана.
Коренастый, жилистый фон Груббе вспомнил насмешливую улыбку лейтенанта Крейцера. Русские молчали. Это было тяжелое, упорное молчание, в котором таилась такая непреоборимая сила, что капитану стало страшно. Он сердито закричал:
— Кто знает Степана Петровича?
Фон Груббе услыхал глухой, далекий голос и облегченно вздохнул. С земли поднялся небрежно завернутый в грязные лохмотья человек. Солдаты настороженно вскинули автоматы. Не обращая на них внимания, человек быстро шел к капитану, перешагивая через лежащих крестьян, как через бревна.
Он остановился перед фон Груббе — узкоплечий, стройный, в его русой бороде застряли золотистые соломинки, грязная рубашка была разорвана, и было видно загорелое, словно выкованное из меди, тело.
— Одна корова или две? — небрежно спросил он.
Удивленный капитан отступил на шаг, тревожно оглянулся на солдат и визгливо крикнул:
— Что? Чего тебе надо?
— Я говорю, господин капитан, сколько коров обещаете: одну или две? — В его зеленоватых глазах блестели озорные искорки. — Если одна корова, это нам, господин офицер, несподручно. Дерьма коровьего мало! Землю удобрять надо. Восемь десятин! Сами понимаете…
Капитан фон Груббе ничего не понимал.
— Ты знаешь Степана Петровича?
— Наслышан, — сказал человек. — Помилуйте, ваше благородие, такой геройский мужчина! Его целый полк жандармов ловил — и не поймали…
— Ты получишь две коровы.
— Вот это другой переплет! — весело сказал человек с зеленоватыми глазами. — Будем знакомы, Архип Вершинин, в знак обоюдного согласия, — и он протянул капитану черную руку.
— Прочь! — побагровел фон Груббе. — Собака!
— Виноват-с! — испуганно сказал Архип, втягивая голову в плечи. — Советская власть разбаловала…
— Пошли!
Архип легко поддернул мятые, измазанные травой и глиной брюки и побрел за капитаном.
Внезапно невдалеке просвистел камень, брошенный сильной рукой. Капитан проворно обернулся и поднял пистолет. Вскочив, русские возбужденно махали руками и кричали. Снова, с глухим свистом прорезая воздух, невдалеке от капитана пролетел увесистый булыжник.
Что за люди! Минуту назад они неподвижно лежали на земле и молчали, хотя капитан обещал им свободу, землю, богатую награду. А они все знали Степана Петровича, капитан фон Груббе не сомневался в этом. Он опять почувствовал, что его охватывает какое-то смутное чувство страха; Здесь все было непонятным капиталу. И облака. И эти люди. И эти леса, которые, казалось, готовы были ветвями деревьев душить немецких солдат. И этот красивый парень с озорными глазами.
Когда Архип покачнулся от удара кирпичом в плечо, капитан сказал:
— Довольно!
Солдаты дали залп в воздух, и русские крестьяне отступили.
— Камни? — спросил, надменно улыбнувшись, фон Груббе.
— Русские люди не любят предателей, — спокойно сказал Архип, вытирая рукавом кровь со щеки.
По наведенным справкам оказалось, что Архип Вершинин был до войны бригадиром колхоза «Шелонь», после прихода немцев занялся сапожным ремеслом, в сношениях с партизанами не замечен.
Архип заявил, что ему необходимо на три дня уйти в деревню.
Капитан фон Груббе отпустил его.
— Поздравляю, — сказал Крейцер вечером. — Теперь он уйдет к партизанам.
— Я арестовал его семью, — объяснил со снисходительной улыбкой фон Груббе. — Если он не вернется, я повешу на площади его жену и двух детей.
— А генералу пошлете рапорт, что повесили трех партизан?
— Что? — обиженно спросил фон Груббе. — К чему эти слова?
— Мне наплевать на все, — миролюбиво сказал Крейцер. — Я уезжаю в отпуск.
Архип вернулся.
Спокойно вошел он в кабинет фон Груббе, вежливо поклонился и встал у притолоки.
— Все устроено в наилучшем виде, ваше благородие, — сказал он, пристально глядя на капитана. — Завтра Степан Петрович направляется в деревню Захарово.
— Один? — быстро спросил фон Груббе.
— Помилуйте, такая личность! Но мы устроим засаду. Вы, господин офицер, верхом умеете ездить?
— Дальше!
— А стреляете метко?
— Дальше, дальше! — нетерпеливо сказал капитан.
— Гранату бросать умеете?
— Я кадровый офицер германской армии, — высокомерно сказал фон Груббе.
— Понимаю-с, — почтительно поклонился Архип. — Задаю вопросы не из праздного любопытства, а из предосторожности… Значит, завтра утром!
— Одни?!
Капитан выпучил глаза и смущенно посмотрел куда-то в угол. Он не хотел, чтобы Архип заметил его замешательство. Но у Архипа было равнодушное, сонное лицо.
— Партизаны, ваше благородие, пойдут прямо по шоссе, а Степан Петрович один завернет на пасеку. Мы в яме на поле схоронимся. На поле не так страшно, как в лесу. Устроил все в наилучшем виде. Но, — он поднял палец с грязным ногтем, — из соображений благоразумия надо взять взвод конных жандармов.
Фон Груббе надул мясистые щеки и густо, протяжно вздохнул.
— Ты есть умный человек, — сказал он, поглаживая усы. — Я дам тебе много денег. Но если…
— Мне назад дороги нет, — Архип опустил голову. — Камнями-то… Помните? А тут — две коровы!
Он нагло усмехнулся, в его глазах вспыхнули и мигом погасли озорные искорки.
— Иди, — строго приказал капитан.
День был жаркий. Над ручьем вверх по течению пролетела черная птица. Темные тени от облаков плыли по высокой ржи. Монотонный глухой шум сосен был слышен еще на шоссе. Архип и капитан шли по тропинке. Из предосторожности фон Груббе шел позади Архипа. Пистолет он переложил из кобуры за пазуху.
Бесшумно ступая босыми ногами по горячей земле, Архип, не оборачиваясь, тихо бормотал:
— Тут, ваше благородие, во ржи — яма. Ее с тропинки и не видно. Мы там засядем! Степан Петрович тут пойдет, а мы раз-два…
Неожиданно он остановился, сердито плюнул.
— Что? Говори! — прошептал капитан, вытаскивая трясущейся рукой пистолет.
Из леса вышла и по тропинке направилась навстречу им девушка в коричневом стареньком сарафане. Приблизившись, она отошла от тропинки и почтительно поклонилась капитану. Фон Груббе с удовольствием оглядел ее. Миловидная русская девушка, на нежных щеках смуглый румянец. На груди девушки висел жетон с названием деревни «Захарово» и номером. Капитан запомнил: № 18.
— Ты что ходишь по лесу? — грубо спросил Архип. — У тебя есть разрешение по лесу ходить?
Он добавил несколько матерных слов.
На лице девушки появилось то выражение боязни, подавленности, отчаяния, которое иногда фон Груббе замечал у русских детей и старух. А вот русские мужчины и женщины, даже подростки всегда смотрели на капитана упрямо и гордо. Это обстоятельство давно раздражало фон Груббе.
— Подожди, — великодушно сказал он Архипу. — Ты где была?
— Меня, господин офицер, староста посылал на пасеку, — робко сказала девушка. — Здесь нам разрешено ходить.
— В лесу никого нет? — спросил Архип.