Страница 5 из 54
— Могучая река! — говорил он, останавливаясь у парапета и щуря глаза.
По пути на завод Иван Потапович почти непрерывно снимал кепку, здороваясь со знакомыми мастерами и рабочими, солидными, заслуживающими уважения людьми.
Привычка снимать при встрече кепку, а зимой — шапку осталась у него с деревни.
Из деревни Курослепов приехал в 1924 году. В ту пору он читал по складам. Ему удалось поступить грузчиком в Торговый порт.
Уезжая в Питер, он мечтал заработать много денег. И ошибся: заработки были невелики. Он предполагал, что в дни получек будет ходить по пивным, неторопливо потягивать пивцо и солидно беседовать со случайными соседями. Пить он действительно начал, но однажды собутыльники — «милые», словоохотливые — вытащили у него бумажник.
Он решил бросить все эти затеи. И точно, бросил.
Грузчиком он работал до 1929 года, и это время его жизни, пожалуй, было скучным. Потом все переменилось. Началась первая пятилетка. Курослепова послали на курсы арматурщиков. Затем он попал на завод, но продолжал учиться: занимался то в кружке техминимума, то на курсах советского актива.
Через два года в жизни Ивана Потаповича произошли важные события: он вступил в партию, женился.
Он сжился с заводом и с Выборгской стороной и не мог вообразить себе иной жизни.
Иная жизнь наступила в первый же день войны.
Хотя как высококвалифицированный арматурщик он был забронирован, в августе 1941 года, когда немцы были у Луги, Иван Потапович пошел в народное ополчение, расставшись с женой и детьми.
Дивизия, в которой он служил, была разбита, и с разрозненными отрядами ополченцев Курослепов добрался до Ораниенбаума.
В сентябре 1941 года фашисты захватили Петергоф и Стрельну. Войска Приморской оперативной группы прижались к берегу Финского залива, поближе к фортам Кронштадта, и закрепились.
Так образовался приморский пятачок — узкий плацдарм от Ораниенбаума до Копорья. Ленинград был в блокаде. Приморская группа очутилась в двойном кольце: от Ленинграда ее отделяли немецкие укрепления в Петергофе и Маркизова лужа, насквозь просматриваемая и простреливаемая противником.
С сентября Иван Потапович не получал писем от жены. Соседи по дому тоже не отвечали. Решив, что семья погибла от вражеской бомбы, Курослепов стал молчаливым, раздражительным. В самые студеные дни он выходил в снайперские засады. Скоро он стал одним из самых известных снайперов Приморья.
Вот в это-то суровое время он и встретился с Романцовым. Молодость Романцова умилила его. «Мне бы такого сына!» — думал Иван Потапович (у него было четыре дочери). Они подружились и вместе ходили в засады. Стрелял Романцов замечательно. К весне Курослепову пришлось «потесниться», как он сказал бойцам: Романцов перегнал его в количестве истребленных гитлеровцев… Иван Потапович не обиделся.
— Молодые глаза, — объяснял он. — Умный!
Когда бойцы поругивали Романцова за гордость, Иван Потапович заступался за него:
— Двадцать лет! Это ж надо понять: двадцать! И я был таким в молодые-то годы, — говорил он растроганно, хотя в молодости совсем не походил на Романцова.
Это не мешало ему обращаться с Сергеем сурово и часто устраивать «баню с паром». Все же они ни разу не поссорились. Их матрацы лежали на нарах рядом. Они хранили табак в одном кисете — каждый фронтовик поймет, что это значит.
В мае 1942 года Иван Потапович получил письмо от жены: она с последним эшелоном уехала из Ленинграда на Урал, работает токарем, дети здоровы.
— Молодчина! — сказал друзьям Курослепов, вытирая ладонью мокрые глаза. — Я за детей спокоен. Нюра к осени будет токарем пятого разряда, помяни мое слово!
— А кем она работала до войны? — спросил Романцов.
— Официанткой на фабрике-кухне…
Курослепов заметно повеселел, начал по вечерам рассказывать бойцам занятные байки и еще сильнее привязался к Романцову.
Осенью им уже казалось, что они всю жизнь провели вместе: и работали вместе, хотя никогда еще их работа не была такой трудной и опасной, и хлебали щи из одного котелка, и спали рядом на нарах.
«г. Васильсурск,
Советская, 24.
Дорогие родители и Лена! Я жив и здоров, нахожусь на прежнем месте и чувствую себя великолепно. Надеюсь, что вы также здоровы и живете хорошо.
К сожалению, я все еще не был в городе, о котором так интересно и увлекательно рассказывал в свое время папа, о котором я много читал и который сейчас мне довелось защищать. Правда, с берега я вижу его без бинокля. Он совсем близко. Дымят трубы заводов. Это меня восхищает больше всего: вы только подумайте, в пяти-шести километрах от линии фронта работают заводы! Но купол того замечательного собора, о котором папа спрашивает, сейчас не блестит. Его покрасили какой-то серо-грязной краской: уж очень был выгодный ориентир для фашистских летчиков.
Говорят, что скоро в городе будет слет знатных истребителей. Я, конечно, на него поеду и тогда подробно напишу о своих впечатлениях.
Посылаю вам две вырезки из газет (одна с моим портретом). Это статьи о моем выстреле в мину. Не хвастаясь, могу сказать: мой выстрел прогремел по всему фронту! Даже в московской «Правде», об этом писали, но мне не удалось достать на память номер.
Мне очень помог в этом деле мой друг Иван Потапович, о котором я вам уже много писал. Какой это замечательный человек! Простой рабочий, почти без образования, но умница и благородная душа. При встрече, после войны, я расскажу вам о нем более подробно.
Настроение у меня бодрое, хотя на юге обстановка тяжелая, вы это знаете из газет.
Питание у нас хорошее, но я как вспомню о нашем саде, то расстраиваюсь: очень хочется яблок. Но это, разумеется, мелочь.
Леночка, еще раз прошу тебя все вырезки из газет, какие я вам посылаю, наклеивать в альбом. Я уже писал, что ты можешь брать в моем шкафу все книги, какие тебе нужны. Не давай их только Мане Соловьевой — она грязнуля и неряха, каких свет не видел.
Мамочка, пожалуйста, лечи свой ревматизм.
Желаю вам, дорогие мои, здоровья. Целую вас и нежно люблю.
P. S. Я не понимаю одного: если Нина уехала в июне в Горький и работает на автозаводе, то почему бы оттуда нельзя было написать на фронт? Не понимаю и не желаю понимать.
— Ты меня не понял, Анисимов, уверяю тебя, не понял! Никогда я не отделялся от комсомольской организации. Да в конце концов, что такое комсомол? Комсомол — великое братство юношей и девушек, объединенных коммунистической идеей! Так я думаю…
Романцов схватил со столика спичечный коробок и начал подбрасывать его на ладони.
— И если в моей душе есть эта благородная идея коммунизма, я всегда останусь комсомольцем! Даже на необитаемом острове! Или на Северном полюсе! И никогда не отстану от комсомола!
Анисимов аккуратно вытер тряпкой бритву, подышал на отливающее голубизной лезвие и снова вытер.
— Объясни-ка, юноша с коммунистической идеей в душе: почему в газете было написано, что один — один ты! — выстрелом в мину уничтожил вражеского снайпера? Куда девался Курослепов?
— Я не писал в газету! — смутился Романцов, опустив глаза.
— Ты беседовал с журналистом, с лейтенантом Сергеевым!
— Я ничего такого не говорил! — запальчиво крикнул Романцов. — Это Сергеев перепутал! Немедленно напишу опровержение! И заметь, Курослепов не обижен… Он всем так и говорит, что мысль о мине — моя, романцовская!
— А все же нехорошо получилось, — укоризненно сказал Анисимов. Он положил бритву в чемоданчик. Свежевыбритые щеки его лоснились. — Вот когда писали, что ты предложил вывернуть запалы из вражеских мин, что именно это помогло разведчикам, то ведь я молчал… Что правда, то правда! И сейчас, Сережа, меня интересует не мысль о мине и даже не статья в газете, а твоя совесть! Есть такая вещь — совесть! — Он подумал и добавил: — Хотя какая же это вещь! Что-то иное! Хочу, чтобы у тебя, Сережка, совесть была кристальной чистоты! Пошли на собрание! — сказал он другим, более деловым тоном и встал.