Страница 14 из 54
Он решил пока не носить их. Почему? Вряд ли он смог бы толком объяснить свое решение.
«Ведь станут расспрашивать — кто да что?» — подумал Романцов.
На рассвете пригородный поезд подошел к станции Песочная. Он остановился у семафора.
По утрам финны обстреливали станцию из тяжелых орудий. Поезд каждый раз останавливался на новом месте.
Мартовское небо голубело над черными вершинами деревьев, над черными крышами. Хрупкий ледок хрустел под каблуками Романцова.
Перегоняя одиноких, разбредающихся по улицам пассажиров — офицеров, бойцов, женщин в ватных брюках, с мешками за спиною, — он медленно, слегка припадая на левую ногу, пошел по шоссе в Сертолово.
Командир третьего взвода лейтенант Матвеев был добродушным, флегматичным человеком. Под его мясистым, с широкими ноздрями носом висели черные пышные усы.
Он сидел на койке, поджав под себя ноги, в расстегнутой рубашке, без пояса.
— Комсомолец?.. Двадцать лет… Романцов… Есть снайпер Романцов.
— Однофамилец, — сказал Романцов с унылым видом.
Это, конечно, был плохой выход, это была глупость, но сейчас он не мог найти ничего лучшего.
— Понимаю, что однофамилец, — снисходительно улыбнулся Матвеев. — Того бы сюда не послали!.. Будете командовать вторым отделением. Сейчас наша рота стоит во втором эшелоне. Как видите, мы учимся.
— Сколько бойцов в отделении, товарищ лейтенант?
— Восемь! Валуев! — крикнул лейтенант ординарцу и потянулся к столу за папиросами. — Проводи сержанта в землянку взвода!
Взводная землянка находилась недалеко, в лощине.
Ординарец провел Романцова по тропинке, непрерывно оглядываясь и чему-то усмехаясь.
Романцов недоуменно взглянул на него.
— Водку привез? — таинственно спросил Валуев у дверей.
— Денег нет, — сказал Романцов.
— То-то и оно-то… Ты в батальоне для выздоравливающих где был? На Поклонной?
— У Финляндского вокзала…
— Знаю. Там плохо кормят! Вот на Поклонной жизнь — малина…
Пнув ногой тонкую дверь, Валуев торжественно объявил:
— Второе отделение, смирно! Принимайте нового командира. Сержант Романцов! Прошу любить и жаловать!
Землянка третьего взвода была такая же, как все землянки, в каких жил Романцов.
Железная печка с длинной трубой, маленькие оконца, нары, прикрытые плащ-палатками, столик из консервных ящиков.
Бойцы сидели на нарах, курили и о чем-то разговаривали. При виде Романцова они сразу же, как по команде, замолчали.
Романцов поставил на земляной пол баул, снял шинель. Он чувствовал себя неуверенно.
— Здравствуйте, товарищи! — громко сказал он, подходя к нарам. — Ну, кто из второго отделения? Давайте познакомимся.
Восемь бойцов слезли с нар и остановились перед ним, с интересом рассматривая его лицо. Романцов вынул записную книжку.
— Молибога, — сказал пожилой усатый солдат. Толстые губы его были ехидно поджаты. — Иван Иванович Молибога. Из Рязани.
— Колхозник?
— Разумеется. Земляной червяк!
— Как это понять?
— Мужик — что червяк: всю жизнь в земле роется, — весело заявил Молибога.
Вторым в шеренге стоял юноша казах, с узким, покрытым нежным смуглым румянцем лицом. Взгляд у него был печальный.
— Баймагомбетов Тимур.
— Мы, товарищ сержант, ручные пулеметчики. Я командир, а Тимур — мой второй номер, — объяснил Молибога.
— Клочков Валентин! — громко сказал третий боец, высокий, сильный парень.
Узенькие, прищуренные глаза его насмешливо смотрели на Романцова. Он беспечно улыбался.
Романцов тоже улыбнулся. Он не знал, что ему делать дальше.
— Грузинов… Иванов… Олещук… Мурзилин… Слыщенко…
Он захлопнул книжку. Что должны сейчас делать по распорядку дня бойцы? Оказалось, что бойцы ждут обеда. Учебных занятий сегодня не было. Они строили конюшню для транспортной роты. Есть ли свежая газета? И газеты не было. Ему оставалось закурить.
И он вынул кисет, наблюдая, как Молибога, с длинными, почти до колен, руками, неизвестно для чего ходил из угла в угол, топал огромными валенками, кряхтел и отдувался.
Труднее всего было с Баймагомбетовым.
Даже Молибога через неделю смирился и перестал называть Романцова на «ты». А вначале он притворно охал:
— Так ведь я, парень, старше тебя! Мне сорок стукнуло!
Но Романцов был непреклонен. Однажды он так гаркнул на него, что Молибога лишь сердито плюнул и прошипел:
— Сатана! Чистый сатана!
И начал называть Романцова подчеркнуто вежливо: «товарищ сержант», При этом он глядел куда-то в сторону и ехидно кривил толстые губы…
На другой день после прихода во взвод Романцов увидел, что бойцы идут умываться в шинелях. Он возмутился и приказал всем своим бойцам снять не только шинели, но и гимнастерки.
— Здесь, товарищи, не детский дом! — сказал он упрямо.
Солдаты неохотно сняли одежду.
Это увидел лейтенант Матвеев, стоявший в дверях своей землянки.
— Кто приказал идти без гимнастерок?
— Сержант Романцов! — четко отрапортовал Романцов, поднося руку к шапке.
— Молодец! Объявляю тебе благодарность. Помкомвзвода, ко мне!
Старший сержант Голованов на цыпочках подбежал к лейтенанту.
После этого уже все бойцы взвода ходили умываться без гимнастерок.
Потом Романцов, которому лейтенант, к тяжелой обиде Голованова, поручил проводить физзарядку, заставил бойцов бегать по дороге.
Через три дня они уже делали гимнастические упражнения.
Молибога шумно негодовал и плевался.
— Откуда только пригнали эту сатану?! — кричал он, когда Романцова не было в землянке. — Навязался на нашу шею! Чемпион! Здесь не кадровая армия! Фр-ронт! Не желаю!
— Стильный паренек! — сказал Клочков со своей обычной дерзкой улыбочкой. — Фасон давит!
Помкомвзвода Голованов в таких случаях вынимал из кармана старую газету и прикидывался, что целиком поглощен чтением. Но и ему надоела эта воркотня. Он прошел кадровую службу. Чувство обиды на Романцова постепенно притупилось.
— Довольно! — рявкнул он и так стукнул кулаком по столу, что коптилка подскочила и потухла. — Если услышу еще одно слово о Романцове, наложу взыскание! — гневно пригрозил он. — Сержант Романцов прав абсолютно и безусловно. Окопные крысы!
— А он? — лукаво спросил Молибога, чиркая спичкой.
— Он участвовал в боях… Был ранен под Дубровкой.
— Все же ордена нет, — заметил Грузинов.
— И у меня нет, — решительно ответил на это Голованов, — а я два раза ранен и не хвалюсь!
Ему было нелегко произнести эти слова… Но в отделении Романцова был еще Тимур Баймагомбетов.
Тимур был похож на птицу, которая не успела улететь осенью на юг. Казалось, что ему все время холодно. Он как-то неуверенно оглядывался на снег и вздрагивал. Прекрасные глаза его были печальны.
Иногда ночью он вставал с нар и долго сидел у печки, кидая дрова в пламя. Романцов, делая вид, что спит, тревожно смотрел из-под опущенных ресниц на него и раздраженно думал: «Мимоза! У вас в Казахстане снега не бывает, что ли? Погибну я с тобою!»
Каждое утро ему приходилось ругаться с Баймагомбетовым. Тимур упорно отказывался идти к ручью.
— Начальник, — нараспев говорил он, — не пойду… Не хочу…
— Товарищ боец, — ровно, тихо, с трудом пересиливая раздражение, говорил Романцов, — я приказываю вам идти к ручью. Вы здоровый. Это притворство! Вы ни разу не простудились за зиму.
— Точно, — усмехнулся Клочков. Он всегда был чистенько одет, аккуратно заправлен. С ним Романцову было легко ладить. Приказы он выполнял быстро и расторопно.
Неожиданно, как это часто бывает в марте, ударил мороз.
Дневальный, надеясь на оттепель, запас с вечера мало дров. Бойцы проснулись в холодной землянке. Дверь и окна покрылись инеем.
Трудно было вставать и в одних нательных рубахах бежать в утреннем полумраке к ручью.
— Жили без физзарядки, — ворчал Молибога, лениво наматывая портянки, — даже товарищ лейтенант ничего не баял.