Страница 3 из 76
Сир Робер, по чести говоря, не считал годонов и бургундцев своими врагами. С ними он вел постоянно кое-какие дела, заканчивавшиеся всегда успешно.
Новые хозяева Шампани также не желали зла обходительному капитану. Но у них были свои кандидаты на доходные места.
С сиром Робером, офицером французской службы, поступили по-своему благородно. Его не судили, не убили и даже не бросили в тюрьму. Ему просто указали, что в течение августа сего года он должен передать свой пост английскому ставленнику сиру Антуану де Вержи.
Только и всего.
Мало того, когда Бодрикур заявил, что в столь короткий срок не сможет сдать все дела, согласились и на это. Он и по сей день исполнял должность капитана Вокулёра.
Исполнял!.. Одно это слово приводило благородного Бодрикура в неописуемую ярость.
Проклятие!.. Он полтора десятка лет сидит на своем месте, он прирос к нему, знает все ходы и выходы. И вдруг — пожалуйста, получай: убирайся на все четыре стороны!.. Нет, так просто он не уйдет!
Он будет тянуть, пока возможно.
Тянуть и надеяться.
На что? На чудо?..
А хотя бы и так! Разве не может произойти новых изменений? Ведь дофин Карл, хоть и рохля, не пожелал подчиниться англичанам, а провозгласил себя королем! Пусть сегодня этого «буржского короля» признает лишь часть южной Франции, что будет завтра — никому не известно. А уж если говорить о чуде…
У него, у Бодрикура, как раз есть кое-что на примете…
Месяцев восемь назад один его подданный из деревушки Бюре, что в полулье от Вокулёра, привел к нему молоденькую девчонку. Крестьяночка выглядела лет на шестнадцать, была ладно сложена и недурна собой.
Таких сир Робер обычно не пропускал.
Но эта его неприятно поразила.
Она, видите ли, без тени смущения заявила, что призвана спасти Францию! Она стала требовать, чтобы капитан отправил ее с конвоем к королю, которого девочка называла дофином и которому якобы должна была сказать нечто важное. Она пророчествовала и утверждала, что действует по велению божью.
Бодрикур не любил самозванных пророков. Девка была явно не в своем уме. Что оставалось делать?
Бросить ее для прочищения мозгов на несколько дней в холодную?
Сир Робер был в благодушном настроении. Ему почему-то стало жаль девчонку. Он подозвал ее провожатого, Дюрана Лассуа, и приказал отвести юную «святую» домой.
— Передай ее отцу, — добавил заботливый капитан, — чтобы он надавал ей пощечин. Да, да, хороших пощечин, и в изрядном количестве!
Вскоре Бодрикур забыл об этом происшествии и никогда бы о нем не вспомнил, если бы вдруг в эти горестные дни упрямая крестьянка не явилась снова. Она была в том же рваном платьишке и с тем же спокойно-упрямым выражением лица.
На этот раз она проявила большую настойчивость.
Жанна — так звали крестьянку — утверждала, что господь повелевает ей идти к королю, возглавить армию, снять осаду с Орлеана и короновать Карла в Реймсе как законного повелителя Франции.
И тогда-то Бодрикура вдруг осенило.
Уж не якорь ли это спасения, посланный судьбой?
А что, если девчонка и вправду божья избранница? Быть может, она знает, что говорит? Почему не попытать счастья?..
Если она поможет королю, тогда ему, Бодрикуру, успех обеспечен. Черт с ними, с англичанами и бургундцами! Тогда он опять бальи и капитан, а то, глядишь, и некто поважнее.
Если же от девки проку не будет — ну что ж, в этом не его вина.
Так или иначе, король увидит, что капитан Вокулёра озабочен его делами, и при случае не забудет этого. А кто знает, как еще может все обернуться?..
Да, это неплохая мысль. Она стоила, чтобы над ней подумать.
И капитан Бодрикур на этот раз не упоминал о пощечинах. Он ласково поговорил с Жанной и предложил ей подождать.
Вскоре, однако, ему пришлось пожалеть о своем поступке. «Святая» не давала ему покоя. Почти каждый день она приходила и требовала, чтобы отъезд был ускорен.
— Если бы мне пришлось ползти на коленях, я все равно добралась бы до места, — упрямо твердила она капитану, пугавшему ее трудностями пути.
Вот и сегодня она здесь.
И опять тот же бесконечный и так хорошо знакомый разговор: господь бог, голоса святых, спасение Франции…
Бодрикур, которому и без того хочется спать, не пытается сдерживать зевоту.
— Я должна идти, хотя с большей бы радостью осталась у матушки и занималась домашними делами. Но мне суждено не это. Я обязана выполнить свой долг…
Сир Робер не слушает Жанну. Он окидывает ее несколько раз ленивым взглядом.
А ведь, ей-богу, в девчонке что-то есть! Сколько энергии, сколько страсти!.. Упругие девичьи формы так и пышут здоровьем и силой… Красивое, живое лицо, густые волосы… Если бы ее приодеть немного… Или если раздеть совсем…
И опять обычное овладевает им.
— Крошка Жаннетта, — перебивает он ее внезапно, — все это прекрасно! Я вижу: ты умница и ведешь отменные речи. Но, как ты думаешь, не сделать ли нам с тобой для начала славного ребеночка?..
В первый момент Жанна не понимает. Она молча смотрит на Бодрикура. Потом ее брови взлетают кверху, а рука застывает в протестующем жесте.
Такое капитану не раз приходилось видеть.
Но вот что странно и необычно: девушка совсем не проявляет боязни. Ей не страшно, что этот громадный человек может сейчас подняться и сломать ее. Она абсолютно спокойна, как будто наверняка знает, что этого не произойдет.
— Нет, дорогой сир Робер, — говорит она решительно, — об этом и не помышляйте. Господь не допустит ничего подобного. Чтобы иметь силу, я должна остаться чистой и незапятнанной перед богом и людьми.
И сир Робер сразу скисает.
Черт возьми, а ведь девка права! Брюхатой она и гроша стоить не будет…
Сир Робер не отличался чрезмерным благочестием. Он не страшился господнего гнева. Но он всегда умел хорошо соблюдать свои материальные интересы.
— Когда же ты хотела бы отправляться? — спрашивает капитан после долгой паузы, не зная, как окончить затянувшийся прием.
— Ехать сейчас, — отвечает Жанна, — было бы лучше, нежели завтра. Но выехать завтра будет лучше, чем откладывать отъезд на более позднее время.
ГЛАВА 2
Великая жалость
В основе всего была жалость. Жалость породило горе. Горе принесла война.