Миряне

— А, Михаил Андреевич, — разочарованно протянул он, спрятав счастливую улыбку, — вы всё шутите.

— Да какие могут быть шутки, — я не дожидаясь приглашения, протиснулся в прихожую, и прошёл дальше в гостинную, — долг платежом красен.

Я выставил на обозрение купца пять наручных командирских часов. Два экземпляра с чёрным циферблатом и нарисованным парашютом для вэдэвэшников, ещё два с циферблатом жёлтого цвета с надписью — восток антимагнитные. И на последних часах было написано КГБ СССР, они тоже были чёрные. Сигизмунд Олегович в бархатном халате степенно прошёлся к столику и с ленцой глянул на неизвестные в этом мире устройства.

— Что это такое? — задал он стандартный вопрос.

— А вы сами не видите? — удивился я, — вот у вас в доме прекрасные часы с кукушкой, а это их наручный миниатюрный вариант, но лучше.

— Любопытно, — Мироедов взял в руки один экземпляр и прочитал надпись, — КГБ СССР? Что это значит?

— На надписи не обращайте внимания, — я махнул рукой, — каждый уважающий себя часовщик ставит своё фирменное клеймо, как подпись. Вот, например: сделано в СССР. Это значит сделано на века, со знаком качества! Или вот ещё надпись: командирские. Это значит сделано специально для людей избранного знатного рода. Сразу предвижу вопрос, где такое клепают? Спокойно, всё законно, я же говорю, приехало наследство из Америки с оказией.

— Ну, допустим, — глаза Сигизмунда предательски загорелись, — за каждый я дам по золотому, а где остальные мои деньги? Ещё тридцать пять монет.

— Странное дело, — я расслабленно плюхнулся в мягкое кресло, — вы же богатый человек. Как можно быть при таких деньгах и совершенно не обладать даром предвидения? Я смотрю, вы вещи пакуете?

Я махнул рукой в сторону множественных фанерных коробок.

— В столицу едете, во Владимир, где климат лучше, — я слегка съязвил, — это вы в Житомире уважаемые человек, а в столице всё придётся начинать с нуля. Вот благодаря такому презенту, — я взял в руки часы, — можно заполучить очень хорошую должность при дворе. Или выгодный царский заказ. Потому что деньгами там во Владимире никого удивить нельзя, а часами можно.

— Сколько вы хотите за всё, — процедил сквозь зубы Мироедов.

— Десять золотых за каждые командирские наручные часы, — бросил с равнодушным видом я.

— Девять, — тут же вступил в торг глава местного купечества.

Вот я дятел! Обругал я мысленно себя, нужно было просить двадцать! Торгаш из меня никакущий!

— Ладно, договорились, — с лицом полным прискорбия я встал и протянул руку для закрепления договора.

— Значит, с меня пять золотых, — обрадовался Сигизмунд Олегович, который пожал мою пятерню, — так как остальные уходят в счёт долга. А что у вас ещё в мешке?

— Фамильное блюдо, — я вынул восстановленное медное изделие, — царь Львиное Сердце на охоте. Коллекционный экземпляр.

— Сколько? — Мироедов схватил не то блюдо, не поднос и вперился в него цепкими глазами.

— Две монеты золотом, — пробурчал я.

— Знаете, что я вам скажу, мой молодой друг, — Сигизмунд Олегович посмотрел на меня по-отечески, — уезжайте из города, скоро здесь будет очень плохо.

— Да, — согласился я, — везде хорошо, где нас нет. Но вот в чём дело, всегда мечтал, чтобы было наоборот. Чтобы было везде хорошо, где мы есть.

Требуемую сумму Сигизмунд вынул без разговоров. Когда я вышел от главы купеческого квартала на улице уже множественные горожане спешили по своим ежедневным делам. Торговцы, подгоняя работников, везли товары на рынок, ремесленники в поисках новых заказов топали туда же пешком. Прачки с большими тяжелыми корзинами разносили по домам свежевыстиранное бельё. Точильщик ножей с переносным одноколёсным устройством блажил как ненормальный, перекрикивая общий фоновый шум. Улица привычно плохо пахала, трещала и галдела. Я порвал свою долговую расписку для Мироедова на мелкие клочки. С сегодняшнего дня свободен от всех финансовых обязательств, и это радовало. Ненавижу работать на дядю! Семь золотых монет болтались в моем кошельке, который я по привычке закрепил на тесёмке, на груди. Мимо на лошади, расталкивая трудовой народ, проскакал, одетый в светлые одежды княжеского слуги, гонец. Он остановился на перекрестке и, гарцуя, заорал.

— Всем! Всем! Всем! Слушайте и не говорите, что вы не слышали! Скоро на базарной площади состоится срочное объявление от князя Игоря Всесветовича!

Большинство окон вторых этажей раскрылись настежь, и княжеский слуга ещё раз повторил важную утреннюю новость. Лично мне было сразу ясно, что скажет князь. Я устал, я ухожу, пробубнил я про себя. Осталось только посмотреть на преемника. И я тоже поспешил на площадь.

По дороге забежав в торговый дом, который уже открыла Иримэ, оставил часть денег там. Нечего с собой в такую толкотню таскать все золото. Пятнадцать фирменных бутылок я принялся наполнять напитком, похожем цветом и вкусом на капучино. Ещё пять накануне вечером презентовал купцам Севастьяну, Аристарху, Булату и Гавриле, всем своим одноклубникам по мордобойке, и с лучшими пожеланиями сделал презент сэру Пилигриму. Что-то он в последнее время ко мне зачастил и выпивал не меньше пяти кружек за интеллектуальными беседами. Домишко магика я скажу то ещё зрелище, как музей, всё завешено картинами, заставлено статуэтками, колбами и баночками неизвестного содержания. В довершении ко всему в большой комнате у него была прекрасная библиотека. Кстати, сэра Пилигрима удалось уговорить отсудить первый официальный футбольный матч.

— Я ведь не отказываюсь, — голосом актёра Смоктуновского ответил магик, — но мне хотя бы приблизительно узнать правила игры.

— Если мяч влетел в ворота — это гол, — я стал зажимать пальцы, — если вылетел за боковую — аут, если за лицевую — от ворот или угловой. Нарушение во вратарской площади — пенальти, в поле — просто штрафной удар.

— А если допустим, ногой ударят в голову — за это что дополнительные очки? — Пилигрим налил себе холодного капучино из бутылки и пригубил его, не подогревая.

— Нет, в голову бить нельзя, и вообще человека в футболе бить нельзя, — я принялся эмоционально размахивать руками, — в том то и суть, в футболе бьют только по мячу.

— Какая страшная игра, — огорчился магик, — этот несчастный, который будет мячом, его же, в конце концов, убьют. Знаете что, я пацифист и пожалуй…

— Да не надо никого убивать! — выпалил я, — мяч — это кожаный шар, голямба.

— Тогда предлагаю переименовать игру в голямбойку, так людям понятнее будет, — улыбнулся довольный сэр Пилигрим.

Если с главным судьей все разрешилось наилучшим способом, то с футболистами вышел не комплект. Все мои «колобки» как один отказались играть, не пойми во что и зачем. А вот Севастьян, наоборот, с радостью согласился. И когда я ему рассказал, что заказал нам одинаковые красно-белые футболки, он привёл меня в кладовую и показал залежалый товар.

— Год назад привёз партию белых труселей и красных чулок, — пожаловался он, — может быть в дополнение к твоим футболкам их тоже как-то задействовать? Новая игра — новая форма.

— Отличные труселя! — я приложил к себе белые из шерсти трусы, — и чулки, если их загнуть по колено тоже сгодятся. Как сыграем, сбагришь всё это махом, я даже знаю кому.

В конторе пока я наполнял водой фирменные бутылки и превращал, малопригодную для питья не кипячёную жидкость, в капучино. В «Рога и копыта» сначала забежал Ванюха, и сказал, что скоро на площади начнётся «прямая трансляция» выступления отца житомирских народов, поэтому временно работать не сможет. Затем отметилась Хелена и тоже отпросилась на сверхважное событие. В довершении зашёл Ярослав Олливандер, и предложил открытие торгового павильона по такому праздничному случаю отложить.

— Не каждый день сам князь перед народом отчёт держит! — поднял указательный палец вверх Ярослав Генрихович.

— У нас в Чудесной стране, таких худородных князей, как грязи, — фыркнула эльфийка, — если вам интересно, что в очередной раз наврёт ваш пустозвон, то можете идти, я сегодня поработаю за всех.