Страница 12 из 18
На другом берегу реки послышался устрашающий хруст прибрежного валежника.
– Эй, ты! – отважно крикнул Егорка. – Кто там?! Выходи! Придурок!
Косы ивняка, свисающие к воде, раздвинулись, распались в стороны, как занавес. Сквозь серебристую листву выглянула растрёпанная женщина, черноволосая ханты в грязной, драной холщовой рубашке, расшитой некогда цветным бисером, что болтались на ниточках остатками жалких гирлянд. Бродяжка-хантыйка вышла к кромке воды, подняла наизготовку изогнутый лук. За спиной у лесной воительницы висел колчан со стрелами. Кожаными ремешками на бедре был закреплён глиняный горшочек. Она что-то выкрикнула угрожающее.
– Ты чё, тётка?! – возмутился Егорка, повертел пальцем у виска. – Сбрендила?!
Лучница обмакнула наконечник стрелы в горшочек с нефтью, что висел на бедре, подожгла наконечник от тлеющего фитиля и выстрелила в сторону мальчугана.
Стрела взвилась высоко в небо, выписала дымно-огненную дугу над водой и вонзилась в мостки со всплеском чёрных и рыжих сверкающих искр. Серо-чёрные, рассохшиеся доски воспламенились от разлившейся нефти.
Отважный Егорка не растерялся, ловко спрыгнул на топкий берег, зачерпнул воду из реки консервной банкой, лежавшей в одной из лодок, залил языкастое пламя.
– Е-е-его-о-ор! – донёсся со стороны посёлка мужской голос. – Пора домой!
– И-и-иду-у-у! – откликнулся мальчуган. – Тут психоза одна… стреляется! – и понизил угрожающе голос:
– Дури́ща!
Воинствующая лесная злыдня в этот момент пустила в сторону мальчика третью пылающую стрелу.
Дальнейшее, в изменённом сознании перепуганного Егорки, происходило как в замедленном кино.
Огненная звезда плавно описала высокую дугу над зеркальной рекой и неумолимо приближалась. Небесное, рваное, сине-белое пространство над ребёнком помутнело на мгновение, выгнулось полупрозрачным куполом, задрожало кисельным студнем. Огненный наконечник стрелы вонзился в этот купол, но не проткнул, а вызвал судорожное, «резиновое» волнение, искажённое «смятыми червяками» в месте попадания. Будто брошенный камешек растревожил вязкое болотце. Полупрозрачный купол задрожал, воспламенился неровными, судорожными волнами по всей поверхности и начал сжиматься вокруг упавшего мальчика. Ещё бы мгновение, и полыхающий купол сожрал бы, поглотил тщедушное тельце человеческого детёныша…
Дрожащий огненный зонтик вдруг схлопнулся в огненный зрачок. Упал горящей каплей нефти на холщовые штанишки Егорки. Прожёг дырку. Оставил на голени мальчугана волдырь с полпальца величиной и отметину от ожога на все оставшиеся времена.
Худосочного Егорку легко подняла с земли, поддёрнула за шиворот рука его дядьки, Арсения Тропинина.
Загадочный мираж огненного купола бесследно исчез. Третья горящая стрела с шипом погасшего нефтяного пламени вонзилась в ил болотистой поймы реки как раз в том месте, где мгновение назад валялся упавший с испугу мальчуган. Прибрежная полоса глинистого ила была разворочена чёрными рытвинами его следов от кед, когда он сучил ножками, отползая подальше на сушу. На желтовато-зеленоватой слизи догорали рубиновые нефтяные слёзы.
В досках мостков осталась торчать вторая стрела, оперённая чёрными намокшими крылышками.
– Не на шутку наша дурнушка развоевалась, – прохрипел и негодующе покачал седой головой Тропинин. – Пора принимать меры.
Охотник был удручён, раздосадован, разозлён поступком полусумасшедшей бродяжки, небезопасной, даже смертельной её игрой.
Обратно
Расстроенный, потрясённый беспощадностью, кровожадностью лесной воительницы, перепачканный илистой жижей и глиной, печальный Егорка нервно болтал босыми ножками, сидел на возвышении, на приступочке домика на высоких сваях. По-хантыйски домик назывался «лýпас», служил в прошлом охотникам и промысловикам амбарчиком для хранения съестных припасов.
Из добротного бревенчатого дома краеведческого музея вышел отец Егора, археолог Артём Плещеев, с русой бородкой, с разлохмаченной, как и у сына, шевелюрой, с беспечной улыбкой неунывающего бродяги. Следом выбрел старший его брат, смотритель музея, беспалый охотник Арсений Тропинин, Дедарс.
– Говорят, нынче Бáрсово городище ковыряете? – спросил с уважением Тропинин.
– Копаемся помалёху. Месяца полтора назад бронзовый век нарыли. А так – всё по мелочи. Даж на кандидатскую не наберу.
– Приезжай по осени с сыночком, – пригласил Тропинин, – пройдёмся вверх по Тромъёгану, покажу стойбище древних.
– Ханты? – уточнил Плещеев.
– Кто знает? – подёрнул тяжёлыми плечами Тропинин. – Медведю поклонялись. Черепа на деревьях покоятся, выбеленные временем, дождями, снегами. Может, и ханты. Может, какие другие люди с Конды36, может, с нашей матушки Оби.
– В сентябре Егорке в первый класс, – озабоченно пояснил Плещеев, подошёл к сыну, снял его под мышки с приступочки лупаса. – В Мансийск, в новый интернат учиться отправлю. Сам на Урал подамся. Похоже, захоронение стрельцов Ивана Мансурова37 нашли. А там ещё дальше двину. На Тунгуску приглашали. Не даёт мне покоя загадка инопланетного пришельца.
– Ну-ну, вечный бродяга. Никак не угомонишься, как и твой батяня? – Дедарс приобнял брата за плечи, но обратился к Егорке:
– Понравилось, малец, моё хозяйство?
Ответа от угрюмого племяшки не дождался.
– За кораблик не переживай, – прогудел охотник.
– Да уж! – возмутился Егорка и фыркнул, едва сдерживая слёзы. – Дурная психоза стрелой пожгла.
– Какая психоза? – неприятно удивился Плещеев. – Какой стрелой?
– Водится тут в лесах одна дикарка, – невесело усмехнулся Тропинин, для успокоения Егорки шутливо пояснил:
– Видать, сама Эвихóн пожаловала. Царь-девица. Так ханты говорят. Угрожает пришлым и чужакам. Они же землю предков портят, чёрную кровь пускают. Прости её, сынок. Откуда ей знать, что батяня твой – хороший человек, учёный, археолог, этнограф. Для неё и ты – чужак… Сколько перьев на стреле было, не приметил?
– Нет! Не приметил, – злобно проворчал Егорка, совершенно позабыв от пережитого ужаса, что одна стрела осталась торчать в досках мостков, другая увязла в прибрежном иле. – Далеко ж был кораблик. Аж посерёдке реки. Вот же дурнина такая! Ещё стреляется… Убить же человека можно! – расстроенный, перепачканный грязью мальчуган, не попрощавшись, медленно побрёл к списанному армейскому зелёному «уазику».
– Слегка того… наша лучница, – пояснил Тропинин удивлённому отцу Егорки, покрутил обрубком пальца у виска, но пояснил, по-доброму усмехаясь в пожелтевшие прокуренные усы:
– Не переживай. Всё обошлось. Похоже, лесные духи твоему сыночку посватали своих дочерей. Гордись, Артём, сыном своим! Эвихóн не каждому сватает…
– Перестань дурить, брат. Сумасшедших в роду хватает, – недовольно проворчал Плещеев.
Тропинин благодушно улыбнулся, крепко пожал руку брата на прощание.
– И тебе, мой друг, «Новилóх»38, пора остепениться. Все пальцы медведю-то не скармливай. Оставь себе парочку, – пошутил Плещеев, кивнул на левую, почти беспалую руку охотника, без верхних фаланг четырёх пальцев.
– Оставлю, – пообещал Тропинин. – Ложку-то держать по старости надо чем-то… Егорке скажи, к школе трёхмачтовый корвет39 ему справлю. С тряпичными парусами! С бронзовыми пушками. Есть две втулочки на примете. Глядишь, твой малой в мореходку подастся! Гардемарином40 станет. Эх, мечта-мечтовна была у меня заветная в детстве…
– Археологом будет, – категорично прервал брата Артём. – Архивы свои передам. Наследство. Места на историю у нас богатые. Пусть сокровища князя Бардака41 ищет.
36
Левый приток реки Иртыш.
37
Мансуров Иван Алексеевич – русский воевода, возглавлял войско стрельцов, посланное царем в Сибирь на помощь Ермаку в 1585 году.
38
С хант. – «седая голова».
39
Корвет – трёхмачтовый военный корабль XVII–XIX веков, с прямым парусным оснащением.
40
Гардемарин – звание унтер-офицеров в Русском императорском флоте. В просторечии так до сих пор называют выпускников военно-морских училищ.
41
Остяцкий князь Бардак. В 1602 воины князя Бардака принимали участие в войне Русского царства с князем Малой Пегой орды Кичеем, в результате поражения последнего к землям Бардакова княжества была присоединена часть Пегой орды.