Лога

На вырубку он вышел с другого конца и, пока выбирался к установке, пока петлял бывшими тракторными, едва заметными волоками, затянутыми сухим спутанным травостоем, потерял еще минут двадцать. Напрямки вообще не суйся, ноги повыворачиваешь, земля после лесозаготовителей изуродована, шагу без опаски не ступишь. Можно и одежду порвать, оставить, продираясь сквозь колючий, дерущий малинник и шипижник.

Еще издали он заметил — труба факельной свечи била фонтаном. Обе ямы были переполнены нефтью, из второй ямы, которая поменьше, нефть уже переваливала кое-где через глинистую обваловку, скатывалась черными блескучими ручейками, стекалась, собиралась в канавке, размытой раньше дождем и нефтью, из канавки этой попадала в ложок, из ложка — в другой ложок, поглубже и покруче, из него — в третий, а там уж и Плутаиха близко.

Ларька бросился на бетонную площадку, открыл приемную задвижку левого насоса, стравил через клапан скопившийся газ, побежал к электрощиту, включил рубильник, давнул красную кнопку пуска. Насос надрывно затарахтел, заглушая своим шумом нудную дрожь переполненного булита, шлепкий плеск нефти на факельной свече. Ларька опять кинулся на площадку и, выждав, когда давление на выпаде насоса достигло положенной нормы, открыл выкидную задвижку — началась откачка, по трубам, проложенным в земле, нефть потекла на соседнюю, более мощную сепарационную установку Кондратьевского месторождения.

Эх, врубить бы в помощь второй насос, один плохо справляется, медленно «гаснет» факельная свеча, но правый насос уже полмесяца не работает, на ремонте считается, хотя никакого ремонта ему электрики не делают. Приехали раз, посмотрели, поковырялись в двигателе, наказали не включать — и все. А если и другой насос откажет?

Автоматика тоже неисправна, не подключена. Куда только начальство смотрит? Чем там в райцентре, в конторе своей, занимается? На операторов надеются?.. Ведь не случилось бы такой прорухи, будь подключена автоматика, насос бы и без Ларьки заработал, откачал нефть, беспрерывно поступающую в булит из скважин.

Да, влетит ему опять. И не столько от начальства, сколько от сменщика Ларьки, Кузьмича, удильщика заядлого, любителя хариусов. Тот за Плутаиху, за нефть, попавшую в нее, горло готов всякому перегрызть. Кузьмич завтра только глянет на факельную свечу — сразу все поймет, взыграет матом, понесет на Ларьку. И чего бесится, беленится человек? Все равно ведь хариусов в Плутаихе почти уже нет, разве что повыше того места, где в нее нефть попадала.

Ларька немного постоял, прослушивая рев перегруженного насосного двигателя, откачка вроде нормально идет, затем направился в теплушку — вагончик на железных полозьях, притащенный сюда трактором. К скважинам Ларька не пошел, хотя по инструкции должен был сходить, проверить: все ли с качалками в порядке? Чего к ним идти? Мотаются, кивают чушками — значит, в порядке, работают, дают на-гора свое «черное золото».

В вагончике было холодно (за ночь все тепло после смены Кузьмича вытянуло), мерно пощелкивал счетчик «Норд», показывающий, сколько откачано насосом нефти, со стола от хлебной сухой корки сиганули, посыпались с писком на пол испуганные мыши, разбежались по щелям. Ларька включил две киловаттные электропечки, записал в «Книгу учета работы насосов и откачки» начальные показания счетчика, вернее, вечерние показания вчерашней откачки, отмеченные Кузьмичом, записал, что сегодняшнюю откачку начал не в двенадцать часов, а в девять. Пускай хоть по журналу-то все будет в ажуре.

Кузьмича, правда, никакими записями не обманешь, завтра же вечером в контору позвонит, придет в свой поселок с работы и позвонит, накапает, наговорит начальству с три короба, но пока суд да дело, пока разберутся как и что, пока соберутся наказать Ларьку, его, пожалуй, и в армию увезти успеют. Впрочем, и начальство — страх не больно какой великий, замены-то Ларьке нет, а то бы Кузьмич уж давно от него избавился.

Снаружи затарахтел вертолет. Летит на буровую. И обязательно над установкой протянет. Посмотрит сверху: на месте ли оператор, нет ли какой беды, аварии? Ларька выскочил из вагончика, помахал вертолету: на месте, мол, он, на месте, шуруй спокойно дальше. Хорошо, что фонтан уже перестал бить. Вертолетчик, конечно, увидит ямы, наполненные нефтью, но, может, и не поймет, чистой нефтью или водой с нефтью поверху они заполнены, может, не сообщит ни о чем подозрительном по рации. Ямы всегда чем-нибудь да заполнены. На то они и ямы, чтобы всякую грязь собирать.

Вертолет, не сделав над установкой тревожного низкого круга, улетел на буровую. Значит, пронесло, значит ничего не заметил.

5

Резкий машинный запах, запах гаражей и ремонтных мастерских, Игнатий уловил сразу же, едва только начал спускаться в лог. Сначала он подумал, что запах этот идет с трассы неподалеку. Мало ли каким духом может наносить оттуда, где прокладывали, покрывали разогретой смолой трубопровод, где работали бульдозеры. Может, горючее где-нибудь пролито, может, еще что-то нефтяники бросили — они, кстати, много добра бросают. Но чем ниже он спускался, чем ближе подходил к речке, тем запах становился острее, ощутимее, устойчивее, перебил вскоре все другие запахи: терпкий запах ольховника, гнилостный запах преющего осеннего листа и трав, запах кустов смородины, которая густо и буйно разрослась здесь и ветки которой все еще были в неопавших налитых ягодах.

И еще не дойдя, не видя речки, Игнатий уже догадался, откуда этот стойкий, въедливый запах. И догадка больно полоснула по сердцу, по разом обмякшему стариковскому телу. Вот и до Плутаихи добрались, и над ней учинили расправу. Что ж это такое, куда годится? Одну пронесло напасть — лесозаготовителей, так другая, куда пострашнее, нагрянула.

Игнатий не впервые натыкался в лесу на такие речки, знал, какими они бывают, на что похожи, когда в них нефть спущена. Берега их покрыты черным, оплывающим в жаркую погоду мазутом, по воде плывут жирные рыжие сгустки, в затончиках, в закоряженных тиховодных омутах скапливается поверху маслянистая радужная пленка. Рыба уходит, скатывается из этих речек, зверь далеко стороной обегает. Лога, по которым текут эти речки, становятся мертвыми.

Игнатий выбрал место посуше, присел. Подавленно, с гнетущей тоской смотрел на быструю, грязную, журчащую воду. Вот и грязь откуда-то в речке взялась, стекает с верховьев после дождей. Ну как не взяться, если кругом столько земли изрыто, измешено. А ведь было время, когда даже самые затяжные дожди не могли замутить Плутаихи.

Муть, однако, еще полбеды. Вода нет-нет да и приносила знакомые маслянистые пятна, которые цеплялись за прибрежную траву, за склоненные, опущенные в воду ветки, оставляли на них темные клейкие метины. Ближние к воде кусты смородины и стволы ольховника тоже все были высоко измазаны, в черных обводках-кольцах, — значит, нефть в речку попадает не впервые, а попала еще весной, в большую воду, скорее всего, с таянием снега.

На мелком шумливом перекате, где речка хоть и плохо, но все-таки просматривалась до дна, Игнатий вдруг увидел махонького харюзка, который, то появляясь, то исчезая, сновал в сильных струях, ловил что-то над наносным илом. Научен, видать, напробовался — не хватает, что несет речка поверху, а внизу вода, видно, почище и посвежее. Уцелел, милый, уцелел, бедолага. Держится, не покидает Плутаихи. Если сейчас выловить этого харюзишку, то в рот его все равно не возьмешь: нефть, поди, голимая.

Глухая, ничем не нарушаемая тишина осела, таилась в логу. Не видно, не слышно ни одной белки, не слыхать птичьего гомона. Даже ветер не доходил сюда, не трепал, не шумел тяжелой ольховниковой листвой. Игнатий полез за отворот фуфайки, достал из внутреннего кармана пищик на рябка, привязанный, чтобы не потерялся, на шнурочке к петлице (два года уж манок без дела), вывел старательно витиеватую тонкую трель. Подождал немного — и еще вывел, еще старательнее, еще звончее. Рябчик откликнулся, едва-едва слышимый. Свист его подхватил другой, третий, четвертый — и все они перекликались далеко, где-то на склонах лога. Ушли от воды белка и рябок. Нечего теперь делать в логу, кончилась охота на Плутаихе. Удушливый запах нефти будет удерживаться здесь и зимой, отпугнет колонка и куницу. Бесполезно теперь настраивать капканы вблизи речки, разве что в дуплянках, которые на самом верху, на стыке хвойного леса с березняком и осинником. Но таких дуплянок у Игнатия мало, надо искать новые, искать по первому снегу новые куньи хода, наброды.