Страница 2 из 19
Для Менно переезд в город был переломным моментом. В своей деревне он мог разговаривать только на родном фризском языке. Там его жизнь протекала в замкнутом сельском кругу. В городе же все было иначе. Хотя простой народ и здесь преимущественно говорил ПО-ФРИЗСКИ, в "лучших кругах же и в школах пользовались средне-нидерландским или Франконским языками.
В городской школе изучали тогда, вероятно, в первую очередь латынь, и немного занимались греческим и древнееврейским языками. Затем следовали риторика и пение. Знания языков Менно не стоит переоценивать, хотя мы знаем, что он мог читать латинский перевод Библии — "Вулгату", и в его трудах встречаются греческие и еврейские слова и Фразы. Так в 1554 г. он замечает, что владеет этими языками не в совершенстве. Менно пишет: "Я никогда не пренебрегал ученостью и даром языков, напротив… с молодых лет ценил и любил их, хотя, к сожалению, не овладел ими". В 1539 г. он издает книгу о крещении на нидерландском языке, и, обращаясь в предисловии "к латинским читателям", говорит: "По латыни я не смог бы так хорошо изложить свои мысли, потому что недостаточно владею этим языком. А если бы и мог, то не захотел бы, дабы труд мой со временем не пропал даром". В то же время Менно сознает важность изучения классических языков. "Я, слава Богу, еще не потерял рассудок, чтобы презирать или высмеивать изучение языков, посредством которых до нас дошло дорогое Слово о Божьей милости", — подчеркивает он однажды.
Наряду с изучением языков Менно учился и ораторскому искусству и, несомненно, преуспевал в этом. Когда много лет спустя он стал священником в своем родном селе Витмарзум, то по округе быстро разнеслась мольба, что Менно "прекрасно может заткнуть рот" своим противникам. При этом ему, конечно, пригодились определенные знания основ логики.
В учебный план школы входили также пение и катехизис. Вероятно, ученики довольно часто пели в церкви. Что касается преподавания катехизиса, то можно предполагать, что Менно пришлось изучать его не в очень-то обширном объеме. В результате обучение Менно было далеко от совершенства. О богословском образовании в прямом смысле этого слова не могло быть и речи. В университете он учиться не мог. Однако не следует забывать, что в то время только очень немногие имели возможность заниматься основательным изучением Библии, догматики и этики в университете. Не будем поэтому чересчур сурово судить Менно за пробелы в образовании. Хотя и он сам, будучи учеником, не всегда занимался достаточно добросовестно, в его сочинениях мы читаем, что и в учебе и в деятельности им часто руководило "тщеславие, желание вести спокойную и приятную жизнь, пользуясь почетом и всеобщей благосклонностью".
После окончания городской школы мы на время теряем Менно из виду. Где он был эти несколько лет — неизвестно. Но вот в период с 23 по 25 марта 1524 г. он успешно сдает экзамены в старом епископальном городе Утрехт, а на следующий день епископ Утрехта Иоганнес Хетсвельд посвящает его в сан священника. В том же году Менно становится викарием в Пингюме.
2. Церковный приход в Пингюме
"В 1524 году, в возрасте двадцати восьми лет, в Пингюме, селе моего отца, я поступил на службу папы римского", — пишет Менно много лет спустя. В приходской церкви святого Виктория служили еще два священника. Пастор редко был единственным священнослужителем села, в большинстве случаев он имел одного или нескольких помощников. Так это было и в Пингюме.
Пингюм считался в то время "благородным селом*. Как и соседний Витмарзум он входил в состав церковного округа Арум. Раньше здесь находился монастырь норбертинцев, который позже переселился в Болсвард. Наводнения не раз приносили этим местам тяжкие бедствия, поэтому жители возвели здесь внутреннюю дамбу — так называемое Пингюмово кольцо. Тем не менее напор воды иногда был так силен, что и люди и животные оказывались в опасности. В сане викария Менно был обязан помогать местному пастору. Жалование его составляло 100 золотых гульденов в год. Кроме того он получил в пользование большой надел земли, который сам и обрабатывал. В то время это было обычным делом. Большинство сельских священников, наряду с исполнением своих церковных обязанностей, возделывали землю или разводили скот. Это помогало им сводить концы с концами. Викарий из Пингюма не был исключением. Хватало работы и в приходе. Менно наверняка нередко проводил богослужения и служил обедни, а по воскресным и праздничным дням, которых было около ста в году, пел так называемые семь славословий. Был ли Менно также и приходским духовником, нам не известно. Вначале духовная жизнь молодого викария выглядела печально. Его пастор и второй священник села кое-как знали содержание Библии, сам же Менно еще никогда Библию в руках не держал. "Я боялся, читая ее, сбиться с правильного пути", — признается он потом. Иногда он пытался заговаривать на эту тему со своими коллегами; однако они высмеивали Менно, потешаясь над его невежеством. Вспоминая эти годы, он после своего сознательного обращения к Богу печально сознает: "Я считал себя христианином; когда же я основательно занялся собой, оказалось, что у меня совершенно мирской, плотский и не соответствующий Твоему Слову образ мыслей. Мой свет был тьмой, моя правда — ложью, моя праведность — грехом, моя религия — откровенным идолопоклонством, моя жизнь — неминуемой смертью". С болью он признается: "Так я, несчастный грешник, прожил жизнь и не признал Тебя, о милосердный Бог…. моим Богом, Создателем и Спасителем".
Моральную жизнь многих священников в то время трудно было назвать примерной. Они часто бывали грубы в обращении, жадны до денег, и многие из них были трактирными завсегдатаями. Менно признается однажды: "Я был безбожником и из года в год нес знамя несправедливости. Я был первым во всяком сумасбродстве, в пустых разговорах и тщеславии; проводил время за играми и вином. К тому же я стал принцем и князем Вавилона. Всякий искал меня и желал меня. Мир любил меня и я любил мир. На празднествах мне оставляли лучшее место. Всякий уступал мне, даже пожилые люди. Все оказывали мне почет. Если я говорил — все молчали, если я звал — шли, если я отсылал — уходили. Чего я хотел — исполнялось. Мое мнение торжествовало везде и всюду".
Некоторые полагают, что Менно здесь сильно преувеличивает. Не будем, однако, скрашивать то, что он сам признает со слезами на глазах. Нам хорошо известно, что римская церковь накануне реформации действительно уподобилась миру. Более четверти фризского духовенства не соблюдала целибата (безбрачия). Кардинал Энеас Сильвиус де Пиколомини писал в 1456 году, что фризам, опасающимся измены своих жен, не нравилось, если священники не сожительствовали со своими экономками. Священник Менно подчеркивал свою непричастность к нарушению супружеской верности и разврату. Не потому, конечно, что он соблюдал Божьи заповеди, а "ради сохранения своего доброго имени и благосклонности людей".
Менно прослужил уже около двух лет в общине Пингюма, когда им овладели серьезные сомнения: "Всякий раз, когда я во время причащения брал в руки хлеб и вино, мне приходила в голову мысль, что это не плоть и не кровь Господа", — пишет он.
Будучи верным сыном католической церкви, он никогда прежде не ставил под сомнение учение о транссубстанииаиии, т. е. о превращении хлеба и вина в тело и кровь Христа. Теперь же все изменилось, и он спрашивает себя, верно ли это учение.
Не один Менно размышлял об этом. В то время уже многие отвергали присутствие Христа при причащении. Адвокат верховной судейской палаты Голландии Корнелий Гуен через своего друга Гинне Роде отправил зимой 1520-21 гг. письмо Лютеру. Текст письма был опубликован в 1525 г. швейцарским реформатором Ульрихом Цвингли. Гуен пишет в частности: "Если изъять учение о транссубстанциации, то рухнет все вероучение папы римского". Эти идеи нашли широкую поддержку, особенно в среде гуманистов и прогрессивной части духовенства.