Страница 81 из 92
Приведем теперь, в качестве дополнительного материала, еще 11 фрагментов «Жети Жаргы», записанные Г. Спасским.
Извлечение из публикации: Г. Спасский.
Киргиз-кайсаки большой, средней, и малой орды. — «Сибирский вестник», 1820, ч. 9. Санкт-Петербург, 1820, с. 185–188.
(Известие об «Уложении» хана Тауке, представленное старшиной «яппасского рода» Кубеком Шукуралиевым «на татарском языке 1804 года апреля 8 дня»).
«Некогда народ киргизкий с общего согласия Тявку султана признал своим ханом, и в то же самое время трех поколений киргизы большей, средней и меньшей орд, избрали по одному главному бею: в большей Тюля бея, средней Казбек бея и меньшей Айтяку бея. Сей хан, посоветуясь с сими беями, в рассуждении случавшихся между киргизами частых ссор, сделали и утвердили нижеследующие положения (прежде у киргизов существовавшие):
— Если кто умертвит человека, то отмщалась кровь за кровь, или за убийство платили по 200 лошадей всем родом того виновника.
— За увечье мужского пола, например: плетьми, палками или же ранами, осмотря человека и его увечья, по согласию платили скотом, или за плети также ударами плетью, за палку палками, за рану ранами; а когда полагалось платить скотом, то платили всем родом того убийцы.
— За честь женского пола, когда кто растлит или насильно учинит блудодеяние, того человека умерщвляли, или за безчестие взыскивали с него 200 лошадей.
— Кто украдет верблюда и будет в сем обличен, с того взыскивали за одного верблюда трижды по девяти верблюдов и одного слугу. По сему же платили, если украдено и более того.
— За кражу лошадей также взыскивали за одну трижды по девяти лошадей и одного верблюда. Если и более, то по сему же положению платили.
— За кражу рогатого скота: за одну трижды по девяти голов и одного верблюда и так далее.
— За кражу мелкого скота по вышеописанному же положению платили, с придачею одной лошади.
— За похищение имущества взыскивалось верблюдами или иным скотом, на толикую же сумму, сколько у кого украдено, по оценке.
— Воров за кражу верблюда или лошади, когда сделает сам признание или доказан будет четырью свидетелями, для страху другим убивали.
— Когда убиенных наследники, а похищенному хозяева не могут и не в силах виновных привести к разбирательству беям, а хан и беи не имеют для взятия их при себе войска, то сделали предположение, чтобы обиженные с отделения причинствующего человека, от сильных и хороших людей, на четвертую часть против потери, отогнали в баранту скотом, днем или хотя ночью, токмо потаенным образом, дабы хозяева отогнанного скота вора отделения своего насильно могли представить на разбирательство беям.
— Обиженный получает в баранту толикое число, сколько ему следует и чтобы сие положение было ненарушимо, да объявится при поездке на баранту родовым старшинам и веростия достойным людям, а при возвращении с добычею всем попавшим на пути людям или в аулах; и когда кто потаенно пригнав из того скота, сколько возмет себе в баранту, задержит или куда продаст, за то получает подобное наказание, какое определено ворам».
Как видно из приведенных материалов, дошедший до нас текст «Жети Жаргы», несмотря на его фрагментарность, довольно разнообразен. Он содержит нормы административного, уголовного и гражданского права, а также положения о налогах, религии и др., охватывая, таким образом, разные стороны жизни казахского общества. Из его состава ясно, что основная направленность «Уложения» Тауке — соблюдение привилегий казахской феодальной верхушки, защита собственности и господствовавших в патриархальной семье порядков, поддержка мусульманской религии. Судя по тому, что в составлении (или принятии) «Жети Жаргы» участвовали представители всех трех казахских жузов, можно заключить, что зафиксированная в нем совокупность правовых норм территориально действовала не только в отдельных жузах, но и в пределах всего Казахского ханства.
Период действия «Жети Жаргы» нам в точности неизвестен. По мнению М. Красовского, повторенному рядом исследователей, «Жети Жаргы» имело силу, «да и то условно-обязательную», только при жизни хана Тауке. Согласно мнению других, «Уложение» хана Тауке сохраняло действенную силу и при правлении казахского хана Абу-л-Хайра, то есть до середины XVIII в. Есть исследователи, которые считают, что «Жети Жаргы» оставался основным актом правового регулирования общественно-политических отношений в казахском обществе в течение XVIII и XIX веков.
Между тем сама постановка вопроса о периоде действия «Жети Жаргы» не является вполне корректной. «Уложением» хана Тауке не регламентировались, разумеется, все обычно-правовые нормы, действовавшие среди казахского населения, и наряду с «Жети Жаргы» в практической жизни применялись и традиционное право, и новые правовые нормы, возникавшие исподволь, как следствие насущных потребностей времени. Представляется очевидным, что определение периода действия «Жети Жаргы» неразрывно связано с проблемой разделения этого традиционного, нового и того, что из действовавших в XVIII — начале XIX вв. правовых норм, не зафиксированных в известных нам записях «Уложения» хана Тауке, безусловно принадлежит (могло принадлежать) «Жети Жаргы». Едва ли это можно осуществить, опираясь лишь на имеющиеся фрагментарные записи «Уложения» хана Тауке и не привлекая дополнительных данных историко-этнографического характера.
Основным занятием казахов было пастбищное скотоводство. Скот, главное богатство казахов, доставлял им продукт питания, материал для одежды и жилища, а также служил им транспортом. Он также им служил средством обмена на предметы первой необходимости с соседними народами. Кажется, нельзя с большей точностью указать на важность скота в жизни кочевников, чем это сделал Ч.Ч. Валиханов, который писал, что «кочевой степняк ест и пьет, и одевается скотом, для него скот дороже своего спокойствия. Первое приветствие киргиз, как известно, начинается следующей фразой: здоров ли твой скот и твое семейство? Эта забота, с какой наперед семейства осведомляются о скоте, характеризует быт кочевников более, нежели целые страницы описаний» [Валиханов, т. 2, с. 28]. А вот что мы читаем о стране «узбеков-казаков» в сочинении наблюдательного и рассудительного Ибн Рузбихана. Описав прелести Кипчакской степи и отметив многочисленность там скота, автор «Записки бухарского гостя» пускается в такое рассуждение. «Кажется, — пишет он, — корм этой местности при небольшой переработке превращается в жизнь, а жизнь еще скорей превращается в зверя. Должно быть, это одна из особенностей стран севера — быстрый переход одного сложного соединения в другое, потому что растительный корм их быстро переходит в животное, животное — в человека, а почва и вода тоже как будто быстро переходят в корм» [Ибн Рузбихан, пер., с. 94].
Казахи разводили в основном овец, лошадей и верблюдов; крупный рогатый скот занимал в хозяйстве казахов незначительное место, так как он не приспособлен к условиям круглогодичного выпаса и особенно к добыванию корма зимой из-под снега. При этом ведущее место по хозяйственному значению у казахов занимали овцы. По словам Шейбани-хана (ум. в 1510 г.), стада овец составляли главное богатство кочевников Кипчакской степи. Мясо и молоко овец служили пищей, кожа и шерсть шли на изготовление одежды, обуви, посуды и многих других предметов хозяйственного обихода. Из бараньего сала и золы пахучих трав казахи изготовляли хозяйственное мыло, которое имело черноватый цвет и свойство выводить из белья всякого рода пятна.
Степные кипчакские овцы, по свидетельству очевидцев, отличались выносливостью, размерами и хорошими мясо-молочными качествами. Так, И. Барбаро, венецианский купец XV в., несколько лет проживший в Тане, об основных видах скота, разводимого дештскими кочевниками, писал: «Четвертый вид животных, которых разводит этот народ, — огромнейшие бараны на высоких ногах, с длинной шерстью и с такими хвостами, что некоторые весят до двенадцати фунтов каждый. Я видел подобных баранов, которые тащили за собой колесо, а к нему был привязан их хвост. Салом из этих хвостов татары заправляют свою пищу; оно служит им вместо масла и не застывает во рту» [Барбаро и Контарини, с. 149]. Посетивший в середине XVI в. степные просторы Приаралья англичанин А. Дженкинсон также отмечал, что тамошние бараны очень крупные, с большими курдюками, весом в 60–80 фунтов. В начале XIX в. А. Левшин, который, будучи чиновником, провел несколько лет в казахских степях, также отмечал особенность казахских овец — большой курдюк — и писал: целая овца иногда весит от 4 до 5 пудов и дает сала до 2 пудов; они вообще так крепки, сильны и высоки, что 10-и 12-летние дети могут ездить на них для забавы верхом.