Страница 34 из 92
Главные враги Караханидов, племена тюрков-язычников, несколько раз перечисляются. Это уйгуры-идолопоклонники, что жили за рекой Ила (Или), в стране Мынглак. Это ограки, пограничное племя, которые жили в местности Кара Йигач. Это прииртышские йемеки. Но самым страшным врагом Караханидов был союз трех племен: басмылов, чомулов и ябаку, а также соседи ябаку — каи. Все три племени известны по китайским и древнетюркским источникам. Их земли еще в VII–VIII вв. протянулись от восточной части Семиречья, через Тарбагатай, Северную Джунгарию, Алтай до Оби. Новая мусульманская держава, с ее стремлением навязать свою власть и свою идеологию, отрезала эти племена от богатых городов и селений Семиречья и Восточного Туркестана, поставила под свой контроль часть привычных кочевий. Столкновения перерастали в войны, войны становились частью повседневной жизни и тянулись десятилетиями. Лишь иногда известие о прорыве язычников или обращении их в ислам мелькало на страницах мусульманских хроник. И только песни о героях-гази, попавшие на страницы грамматического труда почтенного филолога из Кашгара, отразили то напряжение и непримиримость, предопределившие силу и глубину будущего прорыва мусульманского барьера, массовость и стремительность миграций к новым землям и новым границам.
В эпических отрывках инициаторами войн чаще всего изображаются ябаку (алтайская ветвь карлуков), чомулы (остатки древнейших гунно-тюркских племен Семиречья, чуми китайских источников) и басмылы, которых уйгурская руническая надпись начала IX в. называет «сорокаплеменными басмылами». Именно басмылы после падения Тюркского каганата стали наследниками имперской традиции — их вожди были из рода Ашина, но власть и титул были отняты у них уйгурами и карлуками.
Особенно досаждал мусульманам бек басмылов и вождь ябаку Будрач, носивший прозвище бёке «большая змея, дракон». Сохранился отрывок сказания о решающей битве мусульман с «Великим Змеем» Будрачем. Тот пришел в страну мусульман с семисоттысячным (!) войском, но гази Арслан-тегин во главе сорока тысяч мусульман разгромил и пленил его. Вот отрывок из речи гази накануне битвы:
События, отзвук которых сохранился в эпосе, датируются, скорее всего, второй половиной X — началом XI вв. Эту войну, самую опасную из всех, что вели с «неверными» тюрками Караханиды, допустимо сопоставить с другой крупномасштабной военной операцией, упомянутой Ибн ал-Асиром, арабским историком XIII в. Согласно его сообщению, в 1017–1018 гг. «300 тыс. шатров тюрок вышли из Сина (Китая)» и появились в Семиречье. Баласагунский Туган-хан отбил их и разгромил в ходе длительного преследования [Dankoff, с. 151–165].
Однако для уверенного сопоставления обоих событий имеются определенные трудности. Ибн ал-Асир называет среди противников Туган-хана китаев (киданей), владевших в то время Северным Китаем. Действительно, в начале XI в. отмечается активность западной политики императоров династии Ляо, т. е. киданей. В 1027 г. в Газну, к султану Махмуду прибывает киданьское посольство с предложением об установлении связей. Именно после этого посольства в труде ал-Бируни, написанном в Газне около 1029 г., в списке тюркских племен упомянуты куны и каи как самые восточные из тюрок. Никогда позднее Бируни их не упоминал.
Скорее всего, то общее и схематическое представление о передвижениях кочевых племен от границ Китая до Сыр-Дарьи, которое попало из устной традиции, бытовавшей в огузско-сельджукской среде, на страницы труда Марвази, просто не отражено у мусульманских историографов. Единственным намеком на те же события является, кроме рассказа Марвази, вполне фольклорное повествование армянского историка XI в. Матфея Эдесского о нападении «народа змей» (тамгой каи была змея) на «желтых», т. е. шары.
Независимо от того, кто были куны (под этим именем известно одно из племен тогуз-огузов, оказавшееся после краха Уйгурского каганата на новой территории и вытесненное оттуда, если полагаться на сведения Марвази, кытаями-киданями) и была ли война между названными у Марвази племенами или они двигались по «принципу снежного кома», западная миграция восточных тюркских племен была результатом неблагоприятных для них политических условий, возникших в X в. вследствие создания на востоке империи Ляо, в Восточном Туркестане и Семиречье — Караханидского каганата.
Именно после кровопролитных войн с Караханидами, часть «сорокаплеменных» басмылов, противящаяся принятию ислама, покинула прежние места обитания. Марвази прямо говорит о том, что это были шары. Во главе басмылов стояли князья из древнего каганского рода Ашина, и этим объясняется другой намек Марвази об известности шарм только благодаря имени их вождя, происходящего из басмылов. Одна группа шары оказалась на востоке. Судя по маршруту, приведенному Марвази, они ували в низовья Эдзии-гола, т. е. в страну тангутов, воевавших с Караханидами. Другая группа, слившаяся с каи и кунами, оказалась в Семиречье и близ Сыр-Дарьи. На этом рассказ Марвази обрывается.
В 1055 г. до границ Руси докатывается вал передвижений новых степных племен. Все они были связаны с кипчаками, как о том сообщают мусульманские авторы. Но в новых местах этот общий этнополитический термин не привился. На Руси перевели на славянский имя шары («желтый, половый»), и все новые пришельцы получили название половцев, а степь стали называть Полем половецким. Тех, кто ушел на Дунай, венгры называли их именем — кунами, но одновременно появилось другое их название — команы, как полагают — по имени одного из их вождей [Бартольд, V,c. 402]. Не исчезли и каи — русские летописи многократно поминают каепичей, кайоба, т. е. «племя кай».
Среди ханских родов шары-половцев не угасло и имя царского рода басмылов — Осень, т. е. Ашена-Ашина. Из дунайских половцев в 1187 г. выдвинулась династия основателей второго Болгарского царства — Асеней (Ашена).
А в казахстанской части Дешт-и Кипчак состав племен начал меняться в XII в.: появились многочисленные племена канглы, вошедшие в кипчакское объединение, но не слившиеся с ним. Главная ставка канглы была на Нижней Сыр-Дарье, а значение их в степи столь велико, что в начале XIII в. монгольское повествование о Чингиз-хане «Сокровенное сказание» (1240 г.) называет степь к западу от Иртыша «страной кандийцев и кыпчаутов» [Сокровенное сказание, с. 151]. Но с приходом монголов в истории Великой Степи началась другая эпоха.
Характеристика социальной природы древнетюркских государств, обладающих одинаковыми институтами общественного устройства, до сих пор весьма разноречива. Их определяют и как военную демократию, и как родоплеменное государство, и как военно-рабовладельческие империи, и как феодальное или патриархально-феодальные военные образования.
Особое значение для выявления социальных связей и зависимостей имеют памятники, созданные в древнетюркской среде. В год Барса по степному календарю, а по нашему летоисчислению в году 582, среди громадных курганов скифских царей, что в Оленьем урочище на реке Баин-Цаган, в центре Хангайской горной страны, над местом поминовения тюркского кагана Таспара была воздвигнута стела с надписью о деяниях первых тюркских каганов, распространивших свою власть от Желтой реки до Боспора Киммерийского. Именно с этой стелы получившей название Бугутской, ведется ныне отсчет древнетюркских источников на согдийском и тюркском языках. Полтысячелетия воздвигались на поминальном кургане высшей знати тюрков, уйгуров и кыргызов каменные стелы с надписями, где апология усопших вождей соседствовала с царским хрониконом и актуальной декларацией, а дидактика окрашивалась политическими эмоциями. Заупокойные эпитафии становились средством монументальной пропаганды. Они отражали, формулировали и формировали видение и картину мира, отстаивали и навязывали жизненные и нравственные идеалы, устремления, цели.