Страница 3 из 96
Второй проблемой, получившей частичное отражение в научной литературе, можно считать междоусобную войну «Цзиннань» («За устранение кризиса») 1399–1402 гг., вернее, моменты, связанные с оценкой ее причин и результатов. В общеисторических трудах эта война рассматривается обычно как борьба различных претендентов на императорский престол [77, 534]. Эта точка зрения проводится и в упомянутой работе Ли Гуанби, хотя и с оговоркой, что война «возникла в результате внутренних противоречий в самых верхах правящей клики и вылилась в борьбу за престол» [130, 34]. Сходную позицию занимает и Ли Сюнь. Однако, касаясь содержания отмеченных «внутренних противоречий», он поясняет, что борьба шла между придворной группировкой и группировкой сторонников усиления власти удельных властителей — ванов [131, 46–47]. Тем самым внутренние противоречия увязываются с проблемой распределения власти в стране, хотя сам автор не акцентирует эту мысль. Авторы коллективного труда по истории Китая под редакцией Шан Юэ подчеркивают, что война «Цзиннань» явилась прямым результатом попыток центрального правительства упразднить систему удельных ванов, насажденную Чжу Юань-чжаном [98, 412].
Заслуживает внимания позиция виднейшего исследователя истории Китая XIV–XVII вв. У Ханя — автора одной из первых специальных работ о войне «Цзиннань». Возникновение междоусобной борьбы на рубеже XIV–XV вв. он склонен связывать с противоречиями и соперничеством между северокитайскими и южнокитайскими феодалами. Отсюда упомянутая война непосредственным образом увязывается с последующим переносом столицы победившей северной группировкой из Нанкина в Пекин [143]. При этом У Хань рассматривает борьбу между северокитайскими и южнокитайскими феодалами не как специфическую черту периода Мин, а как явление, прослеживающееся в истории страны с X по XVII в. [147]. Точка зрения У Ханя на характер внутриполитических противоречий в конце XIV — начале XV в. поддерживается современным китайским автором, работающим на Тайване, Чэнь Лунь-сюем [173].
Наиболее подробно вопрос о возникновении войны 1399–1402 гг. через призму противоречий между удельными ванами и центральным правительством рассматривается американскими синологами Э. Фэрмером и Д. Чэнем [189; 200]. Касаясь причины насаждения Чжу Юань-чжаном удельных властителей из числа своих сыновей, оба автора приходят к выводу, что побудительным мотивом императора было в этом случае стремление эффективно защитить северную границу страны от нападения монголов. Если Э. Фэрмер в какой-то мере допускает иные побуждения, например стремление Чжу Юань-чжана укрепить позиции нового правящего дома в стране, то Д. Чэнь настаивает исключительно лишь на военных целях. Концентрация военной власти в руках ванов, как согласно считают оба автора, и привела в конечном счете к конфликту с центральным правительством.
Отмеченная точка зрения поддерживается также китайским буржуазным историком У Ци-хуа. Однако последний ставит проблему несколько шире, чем Э. Фэрмер и Д. Чэнь. Передача военной власти ванам рассматривается У Ци-хуа не как утилитарная мера по обороне границ, а как результат борьбы Чжу Юань-чжана за концентрацию всей власти (и гражданской и военной) в руках монарха и правящего дома [154, 10]. Тем самым затрагивается проблема общей трансформации государственной власти в Китае в конце XIV — начале XV в. Это весьма важно. Однако У Ци-хуа недостаточно развивает эту мысль. Весьма симптоматично, что в другой своей работе, специально посвященной упомянутой трансформации власти, о войне «Цзиннань» он упоминает лишь вскользь [153, 7].
Д. Чэнь посвятил также небольшое исследование роли монаха Дао Яня в развитии конфликта между ваном удела Янь-Чжу Ди и императорским двором, т. е. основными противниками в войне 1399–1402 гг. [190]. Действительно, Дао Янь был одним из близких помощников Чжу Ди накануне и во время войны. Но преувеличение роли первого ведет к затушевыванию объективной закономерности развития конфликта между центральной властью и удельными властителями.
Среди китайских авторов еще в 20-е и 30-е годы настоящего столетия началась дискуссия о судьбе свергнутого в 1402 г. императора Чжу Юнь-вэня. Не вдаваясь в ее подробности, отметим, что одни авторы, как, например, Мэн Сэнь более склонялись к версии ухода Чжу Юнь-вэня в монахи [138]. Другие, как Ху Ши, настаивали на гибели императора в 1402 г., а версию о его последующей жизни считали литературным вымыслом [164]. Нужно сказать, что обе отмеченные версии нашли отражение в китайских источниках, и поэтому разрешить этот спорный вопрос со всей определенностью трудно. Другие же вопросы, связанные с результатами войны «Цзиннань», в научной литературе почти не поднимались.
Говоря о работах, посвященных бурным политическим событиям 1398–1402 гг., следует упомянуть интересную попытку китайского буржуазного автора Шэнь Ган-бо проанализировать идеологические позиции одного из ведущих политических деятелей того времени — Фан Сяо-жу [178]. Такого рода работа — пока единственная — может повести к более углубленному подходу в исследовании интересующего нас периода.
Имеется также ряд работ «сквозного» по времени характера, где затрагиваются отдельные проблемы, относящиеся и к исследуемому периоду. Это работы по организации армии, некоторым аспектам аграрной политики, ремеслу, экономике, государственному устройству и другим вопросам, касающимся периода Мин в целом [см., например, 107; 109; 116; 119; 121; 122; 125; 133; 135; 140; 141; 142; 144; 147; 150; 155–157; 158; 166; 167; 179; 180; 187; 188; 194; 205–207; 209–213; 226; 228; 232]. В этих работах в большей или меньшей степени отражены события начала XV в. Но выделить в них какой-либо проблемный подход к этим событиям нет возможности.
Пожалуй, единственной широкой проблемой, дискутируемой в общих работах и непосредственно связанной с тематикой предлагаемого исследования, является социальное, государственное устройство и характер власти в средневековом Китае. Здесь имеются в виду работы советских историков Л. С. Переломова, Л. С. Васильева, А. В. Меликсетова и зарубежных исследователей Е. Балаша, В. Эберхарда, С. Эйзенштата, К. Витфогеля, В. Т. де Бари, Дж. Б. Парсенса и др. [см. 58; 60–63; 91; 100; 103; 123; 124; 182–186; 195–198; 222, 233, 234]. Советские исследователи отмечают важность хозяйственно-организаторской функции китайского государства на различных этапах его развития. В их работах также отразилась та специфическая роль, которую играла бюрократия — обособленный слой господствующего класса страны в жизни китайского общества. Нашли отражение и сложные проблемы взаимоотношений императорской власти с бюрократией.
Западноевропейские и американские синологи акцентируют внимание на традиционности китайской социальной и государственной структуры, избегая термина «феодализм». Однако это не исключает различного подхода к некоторым важным теоретическим проблемам. Например, В. Эберхард называет «традиционный» Китай «Обществом джентри», подчеркивая тем самым преобладающие позиции господствующих слоев в стране на внутриполитической арене [195]. В свою очередь, К. Витфогель считает, что в Китае существовал деспотический режим в полном смысле этого слова и государственный аппарат империи, контролируемый правителем, был сильнее каких-либо социальных сил [234].
К последователям К. Витфогеля можно отнести В. Т. де Бари и отчасти Ч. О. Хакера [186, 163–164; 213, 38–39], к тем, кто разделяет мнение В. Эберхарда — американского исследователя Лo Юн-бана. Последний, в частности, доказывает, что любые решения, исходившие от императора, были на деле плодом коллективного творчества и отражали интересы многих заинтересованных слоев [218, 51, 70–72].
Отмеченные проблемы ставятся учеными в широком историческом и социологическом плане без применения к какому-либо узкому конкретному периоду. Но в той или иной степени — как общее к частному — они имеют отношение и к истории Китая начала XV в. Выявление конкретных особенностей социального строя и специфики деятельности государственной машины в рассматриваемое время может быть полезным для уточнения поднятых выше спорных вопросов.