Страница 76 из 141
Нельзя также не отметить, что описание покорения Тибета-у Саган Сэцэна во многом совпадает с рассказом Рашид ад-Дина о подчинении Чингис-хану племени уйгуров: у обоих авторов одинаковы обстоятельства их добровольного покорения и численность посольств (300 человек), имя посланника Илугу[1280] у Саган Сэцэна созвучно званию правителя уйгуров «идикут» у Рашид ад-Дина; расхождения в дате (у Рашид ад-Дина — 1209) и некоторых подробностях отчасти можно объяснить большей детальностью рассказов персидского летописца[1281].
Не исключено, что совпадение текстов Саган Сэцэна и Рашид ад-Дина случайное и они повествуют о разных событиях. Дело, однако, в том, что подчинение государства уйгуров монголам подтверждается китайскими источниками[1282], тогда как для сообщения Саган Сэцэна таких подтверждений нет. Поэтому возможно, что в основу его информации кроме «Шара Туджи» положена деформированная версия уйгурских событий, о которых он мог узнать, например, из «Сокровенного сказания». Эта монгольская хроника 1240 г. не говорит о завоевании или добровольном покорении Тибета, но в § 238 повествует о посольстве и подчинении «уйгурского идуута», которое, согласно контексту «Сокровенного сказания» и по мнению Хэниша, произошло в 1206 г.[1283] При этом одним из двух послов был некий Дарбай. Его имя очень близко к фамилии ламы Гарбай, которому, согласно Саган Сэцэну (стр. 89), Чингис-хан написал письмо после подчинения Тибета. Кроме того, непосредственно перед пассажем об уйгурском посольстве в «Сокровенном сказании» говорится о погоне Джэбэ, одного из полководцев Чингис-хана, за найманским Гучулук-ханом (в передаче «Алтай тобчи»: Кулук-хаганом), имя которого уж очень напоминает Кюлюгэ Дорджи-хагана из рассказа Саган Сэцэна[1284]. Таких совпадений слишком много, чтобы объяснить их чистой случайностью или схожестью разных исторических событий, поэтому правомерно предположить, что сообщение Саган Сэцэна в действительности относится к уйгурскому, а не к тибетскому правителю и что, следовательно, в монгольских хрониках ничего не говорится о покорении Чингис-ханом Тибета.
Несколько иначе обстоит дело с тибетскими источниками. В «Чупта сэльки мэлонг» («Хрустальное зерцало доктрины»), например, сообщается: «Чингис-хан, который повернул колесо могущества (стал могущественным завоевателем), навестил Тибет. Покорив Нари-кхор-сум, У, Цзанг, Лхо, Кхам и Кан, он направил посланника в Цзанг, преподнес большие подарки ученому Кунга Нинпо, главе монастыря Сакья, назначил его своим духовным руководителем, а затем пригласил посетить Монголию»[1285].
Интересный отрывок, связанный с вопросом о подчинении Тибета монголам, из другого тибетского источника, «Истории монголов», приводит Ю. Н. Рерих: «В 1207 г. тибетский наместник… а также другие феодальные владетели… отправили… посольство в составе трехсот человек и били челом монгольскому хану»[1286].
Сопоставление этих сведений между собой, а также с материалами, приведенными выше, позволяет сделать несколько выводов. Во-первых, тексты тибетских произведений расходятся в данном случае настолько значительно, что у них нет ни одной, точки соприкосновения. Они как бы тщательно поделили сообщение Саган Сэцэна: «Зерцало» говорит только о походе Чингиса в Тибет и его подарках главе монастыря Сакья, а «История монголов» — лишь о тибетском посольстве к монгольскому хану. Это обстоятельство вызывает настороженность, ибо если еще можно представить, что автор «Зерцала» счел, посылку посольства не столь важным событием, чтобы упомянуть о нем в своем труде, то совершенно немыслимо, чтобы «История монголов» обошла молчанием прибытие Чингис-хана в Тибет и покорение им указанных районов. Поэтому либо факты, приведенные «Зерцалом», не имели места, либо создатель «Истории монголов» о них не знал, а в таком случае его собственное сообщение не заслуживает доверия.
Во-вторых, довольно точное, за исключением несущественных деталей (1206 г. и король Тибета у Саган Сэцэна, 1207 г. и тибетский наместник в «Истории монголов»), хотя и сильно сокращенное воспроизведение «Историей монголов» части записи Саган Сэцэна, как бы подтверждает сведения последнего, но в то же время это означает, что сомнения и оговорки, высказанные нами в адрес Саган Сэцэна, распространяются также и на «Историю монголов». Можно добавить, что и Ю. Н. Рерих отнесся к информации последнего источника весьма критически и указал на «большую неувязку» в ней[1287].
В-третьих, тексты «Зерцала» и Саган Сэцэна, несмотря на бросающиеся в глаза отличия между ними, совпадают в двух самых существенных вопросах: покорении Тибета Чингисом и, связях последнего с ламами из монастыря Сакья. Второе обстоятельство, возможно, и является ключом к разгадке истинной подоплеки всего отрывка. Дело в том, что «Зерцало» написано с проламаистских позиций, а сообщение об уважении к этой религии со стороны могущественного Чингис-хана, выразившемся в назначении тибетского ламы «своим духовным руководителем», безусловно поднимало ее престиж, независимо от того, соответствовало ли оно истине. Затем поскольку, как мы увидим ниже, в более позднее время контакты между монгольскими правителями и сакьяскими ламами действительно имели место, то не мудрено было впасть в искушение осветить их величием основателя Монгольской империи либо по заблуждению отнести их начало к более раннему времени. Это тем; более правдоподобно, что «Зерцало» было создано лишь в 1740 г., следовательно, в данном случае оно отражает не современные ему явления, а взгляды отдаленных потомков — участников событий XIII в.
Таким образом, приведенные выше материалы можно разделить на три категории: 1. Не содержащие никаких сведений о покорении Тибета Чингис-ханом. Сюда относятся все китайские, значительная часть монгольских и некоторые другие источники. 2. Сообщающие ненадежные, противоречащие друг другу или вызывающие различные сомнения данные. Это хроника Саган Сэцэна, «Зерцало» и «История монголов». 3. Стоящий несколько особняком из-за своей авторитетности труд Рашид ад-Дина, информация которого столь лаконична и недетализирована, что не может служить серьезной основой для каких-либо конкретных выводов.
Такое положение вещей показывает, насколько сложна и трудно разрешима данная часть проблемы завоевания Тибета монголами, ко некоторые предположения все же можно попытаться сделать.
Во-первых, Тибет лежал в стороне от главных направлений монгольской экспансии: восточного (Китай) и западного (государство кара-китаев, Хорезм и т. д.). Что же касается южного (Си Ся), имевшего второстепенное значение, то и тут Тибет находился на его периферии. Такое геополитическое положение обеспечивало стране сравнительную безопасность. Определенную роль могли сыграть здесь и природные условия: высокие, труднопроходимые горы были значительно более удобны для защиты, чем для нападения.
Во-вторых, совокупность данных, взятых из разных источников, о намерениях и планах Чингис-хана позволяет заключить, что Тибет вообще не входил в сферу его непосредственных интересов и он не замышлял похода туда. Это может быть объяснено недостаточностью сведений о Тибете, имевшихся в распоряжении великого хана, концентрацией его внимания на более богатых и более доступных странах, часть которых к тому же находилась значительно ближе к Монголии и даже непосредственно по соседству с ней, либо какими-нибудь другими, неизвестными нам причинами.
В-третьих, вышесказанное не означает, однако, что информация Саган Сэцэна и других источников, сообщающих о завоевании Чингис-ханом Тибета, является абсолютно беспочвенной. Представляется, что в основу ее все же легли какие-то действительные события времен правления Чингис-хана, связанные либо с тибетцами и Тибетом, либо с соседними с ним районами. На такую возможность, кроме соображений, приведенных выше при анализе соответствующих записей, указывает еще несколько обстоятельств: 1. В состав Си Ся входили земли, ранее подчинявшиеся Тибету и даже заселенные тибетцами, а в тангутской армии имелась тибетская кавалерия[1288], поэтому и тогдашние, и тем более позднейшие летописцы могли принять походы против этого государства за войну против Тибета. 2. По меньшей мере во время окончательного разгрома Си Ся в 1227 г. армии Чингиса подошли к тангуто-тибетской границе[1289]. При этом отдельные монгольские отряды могли совершить набег и на тибетскую территорию. 3. Жители Си Ся, страдавшие от нашествий монголов, спасались бегством прежде всего в Тибет[1290], и их рассказы о пережитом могли преломиться в сознании хронистов в представление о покорении монголами не только Тангута, но и Тибета. 4. Первое знакомство монголов с буддизмом произошло уже при Чингис-хане. Одним из возможных источников его, по-видимому, была буддийская культура тангутов. Поскольку, в свою очередь, буддизм пришел в Си Ся из Тибета[1291], то это и могло послужить основанием для сообщений о контактах первого хана с тибетскими ламами.
1280
Кроме этого, как сообщает «Юань-чао би-ши», имя Илуку (Илуху) носил Шидургу-хаган, последний правитель тангутского государства, умерщвленный по приказу Чингиса в 1227 г., когда он явился в его ставку для переговоров (см.: «Юань-чао би-ши», стр. 558; С. А. Козин, Сокровенное сказание, т. 1, М.—Л., 1941, стр. 191; «Tajna historia Mongolow. Anonimowa kronika mongolska z XIII wieku», przelozyl z mongolskiego, wstepem i komentarzami opatrzyl S. Kaluzynski, Warszawa, 1970, стр. 177; «Die geheime Geschichte der Mongolen», ubersetzt von E. Haenisch, Leipzig, 1941, стр. 135; cp. также Лубсан Данзан, Алтай…, стр. 237–238; Е. И. Кычанов, Очерк…, стр. 314). Эхо этого события также могло отразиться в сообщении Саган Сэцэна.
1281
См.: Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. I, кн. 2, стр. 152–154; т. I, кн. 1, стр. 147–148. Отметим, что, по мнению Шмидта, монголы под уйгурами понимали тангутские или тибетские племена, а не действительных уйгуров тюркского происхождения («Geschichte der Ost-Mongolen…», стр. 386. Anm. 46). Против его гипотезы весьма доказательно выступал Клапрот («Journal Asiatique», 1824, стр. 196–207, 257–276, 332–338; ср. Hammer-Purgstall, Geschichte der Goldenen Horde in Kiptchak, Pesth, 1840, стр. 69–70).
1282
См.: «Юань ши», гл. 1, стр. 15а; «Тун-цзянь ган-му», гл. 18, стр. 2б.
1283
См.: «Юань-чао би-ши», стр. 467–468; «Die geheime Geschichte der Mongolen», стр. 116, 209; «Tajna historia…», стр. 151; С. А. Козин, Сокровенное сказание, стр. 174, 491–492. См. также: Лубсан Данзан, Алтай…, стр. -183, 354, прим. 15.
1284
См.: «Юань-чао би-ши», стр. 466–467; «Tajna historia…», стр. 151; «Die geheime Geschichte…», стр. 116; С. А. Козин, Сокровенное сказание, стр. 292, 491. В его переводе ошибочно Дадай (см. стр. 174).
1285
«11-th Book of Dubthah selkyi Melon» in Baboo Sarat Chandra Das Contributions on the Religion, History, etc. of Tibet. — JASB, vol. LI, pt I, Calcutta, 1882, стр. 66. Подробнее об источнике и его авторе см. JASB, vol. L, pt I, 1881, стр. 187–188.
1286
Ю. Н. Рерих, Монголо-тибетские отношения в XIII и XIV вв., — сб. «Филология и история монгольских народов», М., 1958, стр. 335.
1287
Там же.
1288
Ср. «Мэн-гу ю-му цзи. Записка о монгольских кочевьях», пер. П. С. Попова, СПб., 1895, стр. 115; Н. D. Martin, The Rise of Chingis Khan, стр. 54, 116; Ван Чжун, Лунь Си Ся ды синци (О возникновении государства Си Ся), — «Лиши яньцзю», 1962, № 5, стр. 20.
1289
См.: Е. И. Кычанов, Очерк…, стр. 313.
1290
См. там же, стр. 319. Е. И. Кычанов отмечает, что «название Тангут было перенесено монголами на соседние северо-восточные районы Тибета и их население» (там же, стр. 330), что тоже могло стать источником заблуждения позднейших летописцев.
1291
См. там же, стр. 285–286, 292, 328, 333; Д. Кара, Книги монгольских кочевников, М., 1972, стр. 22–24. Небезынтересно, что в сознании тангутов самой характерной чертой тибетцев была их приверженность к буддизму, о-чем свидетельствует следующее стихотворение:
(См.: Е. И. Кычанов, «Крупинки золота на ладони» — пособие для изучения тангутской письменности, — сб. «Жанры и стили литератур Китая и Кореи», М., 1969, стр. 17; Е. И. Кычанов, Тангуты о Китае (по тангутским первоисточникам), — сб. «Сибирь, Центральная и Восточная Азия…», стр. 145.).