Мужество

– Вы с ума сошли! – вспыхивая, крикнула Дина. – Да кто вам разрешил отчитывать меня? Вам-то какое дело? И для чего, хотела бы я знать, вы меня выслеживали, где я ночую? Тоже из уважения к авторитету Круглова?

– Я не выслеживала, – дрожащим голосом сказала Клава. – Как вы можете думать, что я выслеживала… Но это все говорят…

– «Говорят, говорят»! Вы сами, голубушка, раздуваете сплетни! И кто знает, может быть именно вы и заинтересованы в том, чтоб поссорить меня с Андреем.

Клава вскрикнула и закрыла лицо руками. Но Дина разозлилась всерьез – эта овечка пришла учить ее? Так пусть получает!..

– Батюшки, сколько переживаний! А еще пришли наставлять меня на путь истинный! – зло насмехалась Дина.

– Да! – вскрикнула Клава и вскочила, открыв раскрасневшееся от гнева лицо. – Да, пришла! Мне совсем не хотелось идти, но это мой долг. Комсомольский долг. И я скажу вам все, что думаю. Только вы напрасно делаете такие намеки… Неужели вы ревнуете?

– Я ревную? – неестественно рассмеялась Дина. – Этого еще не хватало! Ревновать Андрея? К вам?..

Она полулегла на кровать, вытянув длинные стройные ноги. В ее словах и в смехе звучало оскорбительное презрение. Клава готова была провалиться.

– Тем лучше, – не сдаваясь, пробормотала она. – И вы меня не обижайте! Я все равно скажу что думаю. Я пришла как друг, ради Андрея и ради вас, потому что без вас Андрей счастлив не будет. А что я чувствую – зачем вы этого касаетесь?

С каждым словом чувство собственного достоинства возрастало в ней. Она вспомнила все, что передумала дома, все, что много раз обсуждала с Соней Исаковой, с Лилькой. И кто такая Дина, чтобы презирать ее, Клаву? Что она сделала, чем отличилась? Клава почувствовала себя выше Дины и, откинув мелкие и, как ей казалось, недостойные девичьи чувства, гордо сказала:

– Вы говорите – я влюблена? Нет, я люблю Андрея, люблю по-настоящему. И желаю ему счастья.

– Ну? – растерянно поторопила Дина. Откровенность Клавы была неожиданна и смутила ее.

– Мне очень жаль, – сказала Клава решительно, – что его счастье – это вы. Но раз это вы, я хочу, чтобы это счастье было счастьем.

Дина поднялась, удивленная и раздосадованная.

– Вы редкая девушка, – сказала она. – Чего же вы от меня хотите?

Вспышка враждебности прошла. Клава заметила перемену в настроении Дины и воспользовалась ею.

– И потом я думаю о вас. Вы же наш, советский человек. А живете вы не так, не по-хорошему, примиренчески живете.

– Примиренчески? – повторила Дина, слегка усмехнувшись. – Я не понимаю. Как это?

– Как вам объяснить… Ну, служите. Ну, ударница. Вы и газеты, наверно, читаете. А жизнь ваша стороной, мимо идет… И ничто это вам не интересно, и другим неинтересно смотреть на вас… Живете себе и живете, а какой толк от вашей жизни?..

Дина была слишком удивлена, чтобы сердиться.

– Ах, боже мой! – сказала она. – Да разве я сама довольна своей жизнью?

Она это сказала так же, как говорила и Костько, и Слепцову, и другим. Но Клава была иная, с нею надо было говорить иначе. Дине захотелось расположить ее к себе – бессознательная потребность нравиться всем, часто свойственная женщинам, была в ней сильно развита. Кроме того, Клава произвела на нее большое впечатление.

– Может быть, я плохая, не знаю, – грустно сказала Дина, хотя она никогда не считала себя плохой, – но я такая, какая есть. Если меня не увлекает ударничество, что я могу сделать? Я люблю веселье, люблю танцы, люблю, чтобы в меня влюблялись. Это скверно, по-вашему? А что я могу сделать?

Она ждала, что Клава признает это скверным, и уже готовилась ответить: «Я молода и красива. Если бы я была уродом, я тоже увлекалась бы работой».

– Но кто же этого не любит! – вскричала Клава. – Я сама ужасно люблю танцевать и люблю, когда влюбляются.

Дина с интересом оглядела Клаву. Она впервые заметила, что Клава очень хорошенькая, – как ее портит плохое платье и этот нитяный дешевый берет!

– Я не знаю астрономии, – сказала Клава. – Мы в школе проходили, только очень мало. Но я помню, мы учили, – если какое-нибудь тело попадает в орбиту планеты, планета увлекает его с собой. И вот у нас тоже такие были. Да вот хоть Валька – вы его знаете. Он сперва все не ладился. Другие работают и радуются, а он все не то, все не так. То корчевать не хотел, то из-за девчат драку устроил, даже удрать хотел, право. Привыкнуть не мог. А потом захватило. В орбиту попал.

– Значит, по-вашему, я вроде Вальки? В орбиту не попала? – полушутя, полусерьезно спросила Дина.

– Нет, вы хуже, – искренне воскликнула Клава, – вы гораздо хуже! В орбиту вы не попали, да только в орбиту всей жизни советской, а Валька только к здешней пристать не мог.

– Что же, я, выходит, антисоветский элемент?

– Да нет. Я же сказала: вы примиренчески живете. И да и нет. Вам, вроде, все равно, было бы весело.

Дина надулась. Эта девчонка слишком много позволяет себе, пора одернуть ее. Но Дина не знала, как это сделать. И ссориться с овечкой нельзя, еще дойдет до Андрея, нехорошо. И неужели действительно все знают, что она ночевала в доме инженеров? Глупо!

– Честное слово, я безобидная, – сказала она с самой добродушной улыбкой, какую умела делать. – Я никому не мешаю, и мне никто. Какое вам дело, увлекаюсь я социализмом или нет? Ведь работаю я хорошо?

– Да кто вам сказал, что хорошо?

– Ну, знаете, это слишком! – возмутилась Дина. – Я ударница, наконец, меня премировали…

– Да вы не знаете, как можно работать, – возразила Клава. – И потом… Вы мечтать умеете?

– Мечтать? – переспросила Дина, не понимая, куда клонит Клава.

Клава молча кивнула головой. Очевидно, она придавала этому вопросу большое значение.

– Ну, конечно, случается… – Дина сама почувствовала, что отвечает как-то не так. – Ну, вот в Ростове я очень мечтала приехать сюда…

Но Клава слушала с таким видом, будто жалеет и даже презирает Дину. Что это за ловушка?

– А вы к чему спросили?

– Мне кажется, – снисходительно и мягко объяснила Клава, – что в наше время без мечты и работать нельзя. То есть хорошо работать. По-настоящему. Теперь-то легко, а вот в первое время страшно было, холод в палатках, ветер воет… Ну, всего натерпелись. Но мечтали… Даже не рассказать теперь, как мечтали. Соберемся у костра, греемся, платья сушим и мечтаем… А от мечты работа так шла, что вместо десяти кубометров тридцать делали. Ведь когда мечтаешь, хочешь, чтобы исполнилось, а раз хочется, ну и стараешься вовсю.

И она доверчиво улыбнулась Дине.

Дина молчала. Она не знала, что говорить. Ее раздражало то, что девочка явно поучает ее и что ей нечего противопоставить поучениям Клавы, что в разговоре Клава взяла перевес над нею. «Глупости! – убеждала она себя. – Какой там перевес! Я интеллигентный человек, а она… овечка, конечно овечка, да еще влюбленная в Андрюшу. Смешно! Пришла читать сопернице нотации!»

– Разве все советские граждане обязаны мечтать? – раздраженно спросила она.

– Ну, что за чепуха! – не стесняясь, ответила Клава. – Причем здесь обязательства? Просто, если человек не мечтает о будущем, не видит перед собой цели, не хочет сделать страну социалистической, радостной, – это узкий, мелкий человек.

– Спасибо.

– А как же? И спасибо здесь ни при чем. Вы же действительно узкий человек. Себя видите, а больше ничего. И не вы одна такая. Вот у Путина жена, у Вахрушева – они тоже такие. Как будто отгороженные.

– Вы им тоже нотации читаете?

Клава запнулась, покраснела и сказала:

– Я этого слова не понимаю – нотации. Но я ничего им не читаю. И говорить с ними почти не приходилось.

– За что же мне такое предпочтение?

Снова в голосе Дины зазвучала насмешка. Она радовалась: «Девчонка! Необразованная девчонка! Простых слов не знает. Нотация! А нотации читает…»

– Если бы вы не были такая красивая, я бы к вам не пошла, – сказала Клава мрачно. Она уловила насмешку, и ей было обидно.