Профессорятник

Попытаемся по памяти воскресить примерное содержание происшедшего тогда забавного телефонного разговора, во время которого автор пытался тщательно артикулировать, избегая фальцетных звуков.

— Алло, это фабрика ортопедической обуви? Вас беспокоит ответственный секретарь «Вечернего Ленинграда». Надеюсь, вы понимаете, какова цель моего звонка? Хотелось бы побеседовать лично с директором, товарищем Цатуряном.

— К сожалению, Цатурян отсутствует сегодня, а у телефона — его секретарь N.

— Очень приятно. В таком случае, может быть, вы проинформируете нашу редакцию о том, какие меры вами приняты по поводу фельетона, опубликованного нашей газетой?

Чувствовалось, что напуганная «вусмерть» девушка была явно не готова к продолжению разговора со столь «высокопоставленным начальством» — откуда ей было знать, что с ней беседует липовый секретарь редакции, какой-то «Хлестаков» со спецпоручением от одного из шутников армянской общины Ленинграда.

— Мне известно, — пролепетала она, — что товарищ Цатурян уже принял решение избавиться от собаки с тем, чтобы она больше не беспокоила жильцов дома, перед которыми он уже извинился. Можно сказать, эта проблема уже решена, ее можно закрыть — так и напишите в своей газете.

— Вы вообще отдаете себе отчет в том, что вы сейчас «бухнули» мне? Что означает одно ваше выражение «избавиться» от бедного животного? Выгнать на все четыре стороны, что ли? Этим самым вы даете нам отличный материал для нового фельетона, после чего новые проблемы товарищу Цатуряну будут обеспечены — так и передайте ему.

В этот момент Ахаяном мне была сунута в руку записка, взглянув в которую я снова обрел живую нить телефонного разговора, продолжив:

— Послушайте меня. Передайте, пожалуйста, своему директору, что я, ответственный секретарь редакции «Вечернего Ленинграда», с удовольствием «пристрою» собачку у себя на даче. Завтра в полдень, в 12.00. с выстрелом петропавловской пушки, пусть привезет животное нам прямо в редакцию на Фонтанке. Я буду ему безмерно благодарен. Договорились?

На следующий день несколько человек стали свидетелями того, как у редакции на набережной Фонтанки заскрипела тормозами белая «Волга» Цатуряна, откуда выволокли бедную дворнягу на «прием» к ответственному секретарю редакции. Увы, «прием» длился недолго, и можно только догадываться каких выражений и от кого конкретно наслушался в свой адрес легковерный директор ленинградской фабрики ортопедической обуви.

К появившемуся Цатуряну с псиной вышел навстречу сияющий Андроник Асатурович со словами: «Один ноль — моя польза», но получил в ответ что-то такое оскорбительное по-армянски, что тут же покрутил пальцем у виска. Тем временем разгневанный «ортопед», в сердцах сильно хлопнув дверцей, уехал вместе с собакой, так не простившись со своим закадычным другом, енкером по-армянски. Как рассказывал потом Ахаян, их примирение происходило уже в ресторане «Кавказский» (увы, без телефонного абонента-провокатора), разумеется, за счет инсценировщика «спектакля».

А разыгравшие директора фабрики ортопедической обуви на набережной Фонтанки тогда надорвали животы, хотя розыгрыш оказался, честно говоря, не очень интеллигентным.

5. «ЛЕНИН» — КОРМИЛЕЦ ХИППИ

Те, кому свезло в жизни общаться с такими творческими личностями как художники, знают, что они, как бы это поделикатнее выразиться, в жизни нередко чудят, бывают неадекватными и реализуют свой бунтарский нрав так, как им хочется. Судите сами: некая американка Кира Айн Барседь создает свои «нетленные» полотна с изображением неведомых планет собственной грудью, нанося краски на свой выдающийся бюст, индийский художник Ани пишет свои картины с помощью языка; калифорнийский живописец Крис Трумэн создал панно из нескольких сот тысяч мертвых муравьев, а вот австралийский художник Тим Татч, так тот вообще создает свои полотна инструментом, который и назвать-то при людях неприлично.

Не исключено, конечно, что каждый из них такой же художник, как из нас архиепископ Кентерберийский, который примас всей Англии. Но ведь были еще Магритт, Ван Гог, Врубель и десятки других, чудивших всю жизнь, веселивших публику и оставшихся при этом великими фигурами — если не гениями, то уж точно признанными талантами. Редко кто не знаком с дикими выходками «короля странностей» — Сальвадора Дали, превратившего свои причуды в свой фирменный бренд. Было это настоящее безумие или всего лишь ловкий расчет — поди ты, узнай теперь. Впрочем, с годами сложилось мнение, что в талантливом художнике сочетались оба эти качества, а, главное, он получал от своих выходок истинное удовольствие.

Никаких Ван Гогов и Врубелей в нашем общежитии № 3 на Мойке 48, где в шестидесятые обитало немало студентов художественно-графического факультета Герценовского института, нам встретить не довелось (хотя кто-то однажды назвал его «инкубатором одаренностей»). Но и эти ребята, в меру уже «окультуренные» Ленинградом, с обостренной психикой, часто удивляли своими поступками и разными эпатажными «штучками». Смотревшие на обыденный окружающий мир особенными глазами, иные из них поражали своей загадочностью, особенно когда на своих этюдниках не просто копировали действительность, а пропускали увиденное через свое сердце, свои мыли и чувства. Это были таинственные акты творчества.

А эпатажных «штучек» было немало. Отдельные юноши, разбудившие в себе ненароком эстетов, активно приобщались к богемной культуре, тем более что расцвет движения хиппи пришелся на конец 1960-х— начало 1970 гг. Конечно, до восточной мистики, и, тем более, до наркотиков (марихуаны, гашиша, ЛСД) дело, слава Богу, не доходило. Старались лишь отращивать длинные волосы, слушали рок-н-ролл (в особенности «7 got you babe» Сони и Ч.ер, кстати, в том числе, благодаря нашему магнитофону «Чайка»), намеренно неряшливо одевались, сами себе разрисовывали майки. Хорошие джинсы достать было практически невозможно. (Да и нынешние олигархи, Михаил Прохоров и Александр Хлопонин, в юности на пару варившие и продававшие джинсы, в то время еще не могли начать свой бизнес).

Один из выпускников, причудливый и эксцентричный — N, с окладистой бородой и пышными бакенбардами (он, кажется, умышленно косил под самого Карла Маркса), каким-то чудом избежав государственного распределения, сумел зацепиться за Ленинград, подрядившись дворником прямо на Невском проспекте, возле касс Аэрофлота. Заполучив полагающееся в таком случае дворницкое жилье (что и требовалось доказать), N был на верху блаженства, в ус не дул и, бывало, паясничал, орудуя метлой с навешенным на плечо этюдником, в котором хранились цветные и пастельные карандаши, краска, кисточка, ластик, точилка и т. д. Конечно, это делалось для понта. Именно в таком виде, да еще в майке с привинченным вузовским ромбиком (дело было в июле), «Маркс» был однажды запечатлен неким иностранным корреспондентом и вскорости появился на обложке .. .американского журнала «Тайм» (!) — едва ли не самого популярного еженедельного издания США.

О, Боже! Это был настоящий гром среди ясного неба (слово «шок» тогда еще не было в моде). Вокруг шептались, в перепуганном парткоме института воцарилась гнетущая атмосфера и явственно запахло «сероводородом», несколько иностранцев пытались у художника с метлой взять интервью, а сам он, витая в эмпиреях, на некоторое время ощутил себя звездой глобального масштаба. Но, увы, счастье длилось совсем недолго. Как и следовало ожидать, эпатажный выпендреж закончился для N весьма плачевно — он был оперативно вычислен кегебистами, взят за шкварник и молниеносно изгнан с «престижной» работы, естественно, с потерей служебных квадратных метров.

А вот это уже был крах всех его столичных надежд. Бомжуя, художник запил, побирался трешками (не одну задолжав автору — Бог ему простит!), а вот дальнейшая его судьба как-то затерялась в суетных буднях. Злые языки выдвигали версию дурдома на Пряжке, куда его, дескать, упекли кегебисты ни за что, ни про что, но грех на душу брать не станем. Остались неизвестными также меры, которые по идее должны были быть приняты в отношении ректора Боборыкина и парткома института за «чудовищный идеологический прокол» в воспитательной работе с вчерашним студентом-художником.