Профессорятник

После «рыка» «Ричарда Львиное Сердце», при виде строившего гримасы «палача» в красной рубахе и ужасного «электрического стула», Мюллер, наконец, «развязал язык» и дал исчерпывающие ответы на вопросы Павла Григорьевича. Пленник не только подробно рассказал о подготовке немецких молодых летчиков в учебных подразделениях и частях, о летчиках своего отряда, дав при этом каждому из них краткую характеристику. Главное, что удалось Сутягину, это «вытянуть» из Мюллера сведения о тактике, применяемой их летчиками в Заполярье, об организации ПВО аэродромов, о новом немецком истребителе Мессершмитт-109С-2. Немецкий ас указал на некоторые ошибки, допускаемые советскими летчиками в воздушных боях и на схемах, нарисованных им самим, показал, как избежать их.

После этой фантастической «экзекуции», Сутягин довольно быстро стал известен немцам и даже получил от них прозвище — «верный Ганс» («черный» — это от цвета его военно-морской формы, а Ганс — эквивалент русского Ивана (а не «гуся», как ошибочно полагали некоторые военные хроникеры, путая из-за звуковых и фонетических ассоциаций имя Hans и гуся — Gans). Параллельно были дезавуированы и все доносы на Павла Григорьевича, как слишком либерального и мягкотелого разведчика. Более того, его «акции» заметно возросли, особенно с учетом создания им в Норвегии, с помощью завербованного им Тура Хейердала, разветвленной сети разведчиков, которые, в частности, пристально наблюдали за «немецкими» портами и аэродромами. (Дружбу со знаменитым путешественником Павел Григорьевич сохранил на всю жизнь).

Что же касается пленника Мюллера, то он, по некоторым источникам, был отправлен в лагерь для военнопленных, где в 1944 г. бесславно окончил свой жизненный путь, якобы, при попытке к бегству. («Якобы» потому, что паулюсы, гессы и прочие гитлеровские фигуранты военных преступлений, получившие те или иные тюремные «сроки», лично не убивали советских людей. Ясно, что Мюллер был преступником иного сорта).

16. УРОК «ВЫСШЕЙ» ПЕДАГОГИКИ

Склонность студентов (равно как и школьников старших классов) к прогулам занятий давно воспринимается всеми как данность, принадлежащая к разряду «вечных». Кто из нас со щемящим чувством ностальгии не вспомнит собственные прогулы, начиная с девятого-десятого класса (а то и раньше) и кончая университетскими, связанные с походами в кино, свиданиями, а то и просто — с бессовестным валянием в постели? Природа нашей страны благоприятствует прогулам занятий особенно весной, когда дурманящие запахи пробуждающейся растительности становятся дополнительным соблазном провести время вне классов и университетских аудиторий.

Естественно, прогулы прогулам — рознь. Они не обязательно связаны со скукотой занятий и антипатией к конкретным учителям и университетским преподавателям — если приходила в голову дерзновенная идея «промотать» занятия, то никто этому помешать, в сущности, не мог. Впрочем, нынешним школьникам становится все сложнее сбежать с уроков — на помощь учителям приходят современные технические средства. В некоторых странах практикуется систему SMS-оповещения родителей об отсутствии детей на перекличке; в Великобритании и Ирландии если ребенок систематически прогуливает уроки, то родители могут заплатить солидный штраф до двух с половиной тысяч фунтов стерлингов или даже попасть в тюрьму на срок до трех месяцев. А вот в США, в контроле за посещаемостью, участвует не только Министерство образования, но даже Министерство юстиции, «удумавшее» обязать самых злостных прогульщиков носить на поясе GPS-навигатор.

Можно, конечно, иронизировать над американской идеей цеплять навигаторы прогульщикам, но разве инициатива генсека Юрия Андропова в начале восьмидесятых устраивать облавы в кинотеатрах прямо во время сеансов, когда милиционеры и дружинники искали прогульщиков среди зрителей, является менее идиотской? Если экономика СССР пришла в упадок из-за разгильдяйства, прогулов и пьянства на предприятиях, как считали советские лидеры, то следовало менять саму экономику (как в известном анекдоте об убыточном борделе, где постоянно меняли мебель, вместо того, чтобы сменить представительниц древнейшей профессии).

В этой связи возникает и следующий вопрос: а стоит ли вообще контролировать посещение занятий в университете, считать его обязательным, и не является ли самой настоящей глупостью применять меры наказания за пропуски, снимать в балльно-рейтинговой системе баллы за непосещение? Ведь есть немало одаренных студентов, которые вполне успешно сдадут большинство экзаменов по книжкам? Студент — это не «г.., плавающее на поверхности явлений», как однажды цинично заметил мой коллега-философ, а вполне взрослый человек, который должен понимать, куда он пришел и зачем.

Но, этот вопрос не столь элементарен, как кажется. Во-первых, многие университеты мира своими уставами обязывают студентов посещать все виды учебных занятий, определенных учебным планом, а кафедры, в свою очередь, могут специальными решениями снимать баллы за непосещение занятий, особенно при кредито-рейтинговой системе обучения. А, во-вторых, что не менее важно, вряд ли стоит переоценивать степень самостоятельности студентов: разрешить им увиливать от занятий и сдавать экзамены по книжкам — значит, завтра в аудиториях останутся их единицы. Наконец, в-третьих, учебными планами предусмотрены лабораторные и практические занятия, лишь посетив которые можно получить многие практические навыки.

Как бы там ни было, в СССР посещение занятий считалось «святой» обязанностью студентов, и за этим пристально следили комсомольская и партийная организации, деканаты, а также кафедры. Об одном поучительном «опыте» контроля кафедрой экономической географии за посещением студентами лекций и практических занятий мы попытаемся рассказать. Командовал «педагогической экзекуцией» профессор Сутягин Павел Григорьевич — легендарный советский дипломат и разведчик, дважды плененный немцами и дважды «обмененный» и возвращенный в СССР, друг известного норвежского ученого и путешественника Тура Хейердала, и наконец, допрашивавший самого известного немецкого летчика-аса Мюллера.

На заседание кафедры пригласили несколько «отъявленных» прогульщиков с тем, чтобы оказать на них меры общественного воздействия. Казалось бы, уж кто-кто, а «развязавший язык» самому Мюллеру, Павел Григорьевич найдет эффективные методы влияния на студентов, нарушающих общепринятую дисциплину.

И вот в кабинет заведующего, где шло заседание, приглашается прогульщица Вера Чумакова — студентка четвертого курса.

Сутягин: Проходи, деточка, садись дорогая. Только не волнуйся, пожалуйста: здесь все твои искренние друзья. Расскажи нам, сколько часов тобой пропущено и объясни нам, что же с тобой происходит такое?

Чумакова (волнуясь, заплетающимся языком): Мною пропущено сорок..., нет, двести серок часов из-за невыносимых головных болей — меня они мучают часто, и отсюда все мои пропуски.

Сутягин: Головушка, говоришь, болит? Ах, бедненькое мое дите, это дело запускать ни в коем случае нельзя— поверь мне. Кстати, имей в виду: у меня всегда с собой есть таблетки от головной боли— подходи в любой момент и спрашивай, не стесняясь (жена профессора — врач Ирина Сергеевна надежно снабжала его всякими лекарствами).

Соколов: Павел Григорьевич, не «бедненькое дите», а отпетая бездельница и халявщица, лоботряска. Повесить тебя надо, Чумакова — и все дела. Ишь, ты, головушка у нее болела? По «балде» надо было своевременно дать — тогда бы, может, она чуть-чуть и просветлела у тебя — иди отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели.

Сутягин: Олег Васильевич, так нельзя! Как говорится, у каждого святого есть прошлое и каждого грешника есть будущее. Ну, оступилась девочка, с кем не бывает. Давайте дадим ей шанс исправиться. Ступай, Верочка, дорогая, ступай детка. Кто там следующий?

В кабинет приглашается еще одна прогульщица — Татьяна Анцупова.