Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 69 из 80



Остальных иерархов-мятежников поймать не удалось, их судили заочно, в том числе и Дино Гранди.

Что до Чиано, то в Германии ему обещали, что он сможет уехать в Швейцарию, но потом, подумав, сказали, что обстоятельства изменились и что поскольку правительство Социальной Республики Италии требует его выдачи, то власти рейха считают, что в создавшейся ситуации они не могут отказать союзнику и вынуждены поставить государственные интересы выше интересов отдельной личности.

Сидя в нетопленой камере № 27 в тюрьме, устроенной в бывшем монастыре в Вероне, Галеаццо Чиано никаких иллюзий насчет своей судьбы не питал:

«Через несколько дней кукольный трибунал объявит мне приговор, составленный Муссолини под влиянием той банды проституток, которая годами отравляла политическую жизнь Италии и довела страну до полного краха»[154].

Он занес эту запись в дневник и поделился своими невеселыми мыслями с Хильдегард Бергер, прелестной женщиной, с которой он познакомился в Германии и которую немецкая охрана допускала к нему даже в веронской тюрьме.

Чиано знал ее как фрау Битц (Frau Beetz), жену офицера люфтваффе, приставленную к нему в качестве переводчика. Он никогда не мог устоять перед красивой женщиной, и очень скоро фрау Битц стала его любовницей.

Сейчас, вюрьме, он говорил с ней очень откровенно.

Конечно, Галеаццо Чиано знал германские порядки и ни секунды не сомневался в том, что его переводчица — агент гестапо[155]. Но у него была определенная цель: он рассчитывал обменять свои дневники на свою жизнь.

Их существование не было секретом.

То, что Чиано ведет ежедневные записи, знали все, включая дуче, и Муссолини даже как-то попросил зятя занести в дневник, что в 1939 году он, Бенито Муссолини, изо всех сил удерживал Гитлера от войны — но тот его не послушал.

В дневниках было много чего, что могло послужить компрометирующим материалом, немцы очень хотели заполучить их, однако Чиано, конечно, не носил с собой все свои записи. И о том, где они спрятаны, он фрау Битц тоже не сказал.

Вместо этого он попросил ее связаться с Эддой, его женой.

IV

В январе 1944-го Муссолини получил от дочери такое письмо:

«Дуче!

Я ждала вплоть до сегодняшнего дня, надеясь на проявление хоть какого-то чувства человечности и дружбы. Но теперь дело зашло слишком далеко. Если Галеаццо в течение трех дней не будет в Швейцарии в соответствии с условиями, о которых я договорилась с немцами, то все, что я знаю, будет использовано [против тебя] вместе с подкрепляющими доказательствами, и без всякой пощады.

В противном случае, если ты оставишь нас в покое и безопасности (в том числе и от туберкулеза и автомобильных аварий), обещаю, что ты никогда больше обо мне не услышишь. Эдда Чиано».

Текст письма, конечно, заслуживает комментариев. Эдда был любимой дочерью Муссолини, он был к ней привязан, по-видимому, больше, чем к кому-то из других своих детей, и любые ее фантазии казались ему милыми и трогательными.

Упоминание туберкулеза в письме не случайно — Эдда страдала от слабых легких, панически боялась чахотки и объясняла свою склонность к этой болезни тем, что в ней есть «русская кровь».

Она вбила себе в голову, что ее настоящей матерью была Анжелика Балабанова — женщина умная, решительная и образованная, а вовсе не простая крестьянка Ракеле Муссолини.

А Ракеле просто приняла к себе Эдду, дочь своего мужа, в качестве приемыша.

В свое время эта фантазия дочери Бенито Муссолини очень веселила, но сейчас было не до шуток. То, что Эдда способна на все, было ему очень хорошо известно, и он посреди ночи позвонил генералу СС Карлу Вольфу.

Генерал был, возможно, самым могущественным человеком в Италии, поглавней даже Альберта Кессельринга, — он считался правой рукой рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера и его наместником в Италии.

Карл Вольф был постоянно занят какими-то таинственными делами, и сама цель его пребывания в Италии была непонятной и покрытой глубокой тайной.



Так вот ему-то Муссолини и позвонил, объяснил ситуацию и попросил совета: что же делать?

Генерал Вольф в совете отказал, но распорядился на два часа снять с камеры № 27 эсэсовский караул. Бенито Муссолини — может быть, в первый раз после его падения в июле 1943-го — получил возможность принять самостоятельное решение.

И он эту возможность отклонил и предоставил событиям идти своим чередом.

11 января 1944 года, в 5.00 утра, заключенных разбудили. Они ждали еще четыре часа, до 9.00, пока им не объявили, что вынесенный им смертный приговор будет приведен в исполнение.

Милость была оказана только Туллио Джанетти, поскольку он все-таки поменял свою позицию по голосованию, казнь ему заменили на 30-летнее заключение. Смертный приговор Маринелли, ссылавшемуся на то, что в резолюции Гранди он по глухоте вообще ничего не понял и просто проголосовал с большинством, был оставлен в силе.

Пятерых осужденных связали и посадили на стулья, спиной к расстрельной команде.

Команда состояла из 25 человек, все они были добровольцами. Их построили в две шеренги, передняя стреляла с колена, задняя — из положения стоя. Залп был дан в 9.20 утра, то есть через двадцать минут после оглашения окончательного приговора. Стреляли с пятнадцати шагов, и тем не менее один из приговоренных остался сидеть на своем стуле — в него не попали.

Пришлось давать еще один залп, а потом, на всякий случай, офицеры-распорядители выпустили в казненных еще по несколько пуль из револьверов.

12 января 1944 года газета «La Stampa» сообщила о приведении в исполнение приговора в отношении изменников и предателей.

В лучших традициях «журналистики, достойной Муссолини», к сообщению было прибавлено ученое рассуждение на классической латыни:

«Salus Rei Republicae suprema lex esto» — «Безопасность Республики — высший закон».

При попытке к бегству…

I

15 июля 1944 года дуче специальным поездом отправился в Германию. Он взял с собой старшего сына, Витторио, и маршала Грациани. Путешествие шло негладко — один раз поезду пришлось остановиться прямо в поле. Пассажиры оставили вагоны и попрятались по канавам.

Высоко в небе над ними, двигаясь на север, к Альпам, плыла армада американских «Летающих крепостей», поэтому, согласно инструкциям по гражданской обороне, весь двигающийся транспорт должен был останавливаться.

Тяжелые бомбардировщики, конечно, поезда не бомбили — они целились в объекты покрупнее, но вот истребители их эскорта могли атаковать даже отдельные грузовики, так что лучше было не искушать судьбу.

Муссолини ехал в Германию не просто так.

После вторжения союзников в Нормандию итальянский фронт сильно понизился в значении и для Рейха, и для его противников, и дуче надеялся использовать его для обретения большей самостоятельности. В Германии как раз заканчивалось формирование новых итальянских дивизий — возможно, их появление на фронте придаст ему больше веса в глазах фюрера?

Ну, и Муссолини «проинспектировал» свои войска.

Он, конечно, произнес речь. В ней говорилось, что «для нас, фашистов, открыта только одна дорога — дорога чести, — и она ведет нас вперед». Все четыре дивизии — «Литторио», «Италия», «Монте Роза» и «Сан-Марко» — встретили вождя аплодисментами и приветственными кликами.

Его это очень подбодрило.

Все было, как прежде, и можно было забыть на какое-то время и унижения, и остановку поезда, и необходимость прятаться в придорожной канаве.

И поезд дуче не задержался в Баварии, а двинулся дальше, на восток. Его ждали в Ставке фюрера в Восточной Пруссии, куда поезд и шел. Пунктом его назначения была существовавшая только в воображении железнодорожная станция «Гёрлитц» — («Goerlizte»)[156] — маленький полустанок неподалеку от Вольфшанце, где Муссолини должны были ожидать встречающие его лица.