Страница 62 из 80
Черчилль, склонный к юмору, сказал, что потери британских сил при взятии Пантеллерии выразились в одном раненом — когда он зазевался, его укусил осел.
Положим, это не совсем так — раненых было двое, и пострадали они от огня зазевавшихся часовых, которых не успели предупредить о капитуляции, но Черчилль, что называется, «не позволил фактам испортить хорошую историю».
Конечно, в июле 1943 года иерархам фашистской партии в Италии вряд ли были известны шуточки Черчилля про «кусающихся ослов Пантеллерии», но про зубы римской волчицы они услышали от самого Муссолини.
Трудно было бы подобрать более яркий пример невыносимой фальши того, к чему пришла Италия за годы его правления.
VI
Дебаты начались с оправдания себя и спихивания ответственности на других. Маршал де Боно, например, сказал, что армию не в чем упрекнуть, она сделала все, что могла. Фариначчи встал и проклял итальянский Генштаб, и особенно его теперешнего начальника генерала А'мброзио.
Джузеппе Боттаи, который вроде бы довольно открыто говорил о своем недовольстве Муссолини, не посмел сказать ему это в лицо и ограничился общим рассуждением: «Сейчас надо решить вопрос о войне или мире».
И так все и продолжалось, пока с места не встал Дино Гранди.
Он взял «быка за рога» и объявил, что в теперешнем ужасном положении страны виноват не фашизм как таковой, а диктатура. Слишком долго суждение одного человека служило основой всех государственных решений, и этому необходимо положить конец.
Поэтому Гранди предлагает Большому фашистскому совету принять следующую резолюцию.
Во-первых, Совет приветствует бойцов всех родов Вооруженных сил Италии — солдат, моряков и летчиков, — героически обороняющих Сицилию, на стороне которых выступает и все сицилийское население, вспомнившее свои благородные традиции несравненной храбрости и свой непобедимый дух самопожертвования.
Во-вторых, Совет призывает главу правительства молить Его Величество, Короля и Императора, о принятии на себя руководства Вооруженными силами Италии, как ему и подобает на основе статьи 5 Основного закона Королевства Италии.
Понятно и без объяснений, что пункт первый — это все те же «зубы римской волчицы», только что по-другому упакованные. Солдаты итальянской армии, размещенные на Сицилии, бросали оружие без особого сопротивления, а население вовсе и не думало проявлять «несокрушимую храбрость». Все, чего люди хотели, — это окончания войны.
Но вот пункт второй, даже не называя Муссолини по имени, был нагружен смыслом.
Главе правительства — то есть Муссолини — предлагалось «молить Его Величество» о сложении полномочий Муссолини на Верховное командование войсками, да еще и со ссылкой на конституцию, которую за 21 год фашизма и не вспоминали.
В сущности, это означало конец режима.
Гранди кричал, что Муссолини считает себя солдатом, но все беды Италии начались тогда, когда он пришпилил себе чин маршала. Боттаи поддержал Гранди, а потом с места встал Галеаццо Чиано и шаг за шагом перечислил все проблемы, связанные с союзом с Рейхом.
Раз за разом Германия делала роковые шаги без всякой консультации с Италией — и раз за разом это проглатывалось, и Италия следовала за Рейхом без протестов и без возражений. Чиано не обвинял в этом своего тестя — по крайней мере, не обвинял прямо, — но о том, кто принимал все важные решения в стране, присутствующие знали и без него.
После Чиано слово взял Фариначчи.
Он защищал союз с Германией, но настаивал на том, что «дуче не должен править один». Так все и шло, и бесконечной дискуссии конца не предвиделось, пока наконец Муссолини не предложил перенести продолжение заседания на следующий день.
Время как-никак подходило к полуночи…
Но предложение, конечно, не прошло — ему воспротивились почти все, и Дино Гранди в первую очередь. На кону стояла его голова, и это следовало понимать совершенно буквально. В итоге договорились сделать 15-минутный перерыв — и Муссолини вышел из зала.
Из 28 иерархов фашистской партии за ним последовало только четверо.
VII
Когда сейчас, через столько лет, читаешь описание происходивших тогда событий, то больше всего в этих описаниях поражает апатия Муссолини. Вот один из иерархов партии, Буффарини, оставшийся верным дуче, говорит ему, что это заговор, и предлагает «немедленный арест заговорщиков, начиная с Дино Гранди», а Муссолини в ответ пожимает плечами.
Большой фашистский совет — не репрезентативный орган партии, все его члены никогда никем не избирались, а - был назначены туда самим Муссолини. Ну и что, что куклы взбунтовались против директора кукольного театра — он будет править точно так же, как делал это и раньше.
И заседание возобновляется.
У Гранди, видимо, уже нет сил, но на дуче нападают теперь другие. Он презрительно отвечает, что все иерархи, сидящие сейчас за столом, за годы его правления сколотили себе состояния и никогда не отказывались ни от высоких должностей, ни от почестей, ни от орденов.
И продолжает дальше:
«Мне 60 лет, и последние 20 лет можно назвать удивительным приключением в моей жизни — и, конечно, я могу положить этому приключению конец. Но я не уйду в отставку — король и народ на моей стороне».
Скорца, секретарь фашистской партии Италии, предлагает резолюцию, подтверждающую полномочия дуче. Вдруг кто-то из иерархов вскакивает, тычет пальцем в сторону министра народной культуры Гаэтано Полве-релли и кричит Муссолини:
«Всякий раз, когда нужно выбрать кого-то из полудюжины кандидатов на должность, из них выбирается самый большой идиот — и вот наглядный пример этого»[148].
И посреди всего этого бедлама с места встал Дино Гранди — видимо, он уже поднабрался сил — и сказал нечто поистине удивительное:
«Дуче, мы будем следовать за тобой всегда, ибо ты лучший из нас. Сними же свою [маршальскую] форму, сорви свои эполеты — и вернись к нам в простой [черной] рубашке нашей революции».
После этого последовало голосование.
Секретарь партии Скорца огласил результаты — за «резолюцию Гранди» проголосовало 19 человек из 28. Семеро было против, и один воздержался.
На часах было уже 2.40 ночи. Муссолини в абсолютной тишине встал и жестом руки остановил Скорцу, совсем уж собравшегося выкликнуть традиционное: «Да здравствует дуче!»
VIII
В воскресенье 25 июля 1943 года, сразу после полудня, секретарь Муссолини Никколо де Чезаре позвонил в резиденцию короля на вилле Савойя и сообщил, что дуче хотел бы встретиться с монархом не в понедельник, как обычно, а в воскресенье, в 17.00.
Последовало немедленное согласие.
Примерно в 3.00 Муссолини вдруг выразил желание осмотреть те места в Риме, что пострадали от бомбежки. Он отправился туда в сопровождении генерала Галбья-ти и нескольких человек охраны из числа фашистской милиции. Народ на улицах, конечно, узнал своего национального лидера, но приветственных возгласов не последовало — люди молчали.
Бенито Муссолини вернулся домой, на виллу Торло-ния, переоделся, и за пять минут до назначенного времени его автомобиль стоял перед королевской резиденцией. Король Виктор Эммануил принял главу своего правительства в маршальской форме. Контраст был сильный — Муссолини, вопреки заведенному обычаю, приехал к своему монарху в штатском.
Говорили они минут двадцать.
Паоло Пунтони, генерал-адъютант короля, который, в частности, ведал дворцовой охраной и которому король велел «оставаться у дверей и быть начеку», пытался что-то подслушать, но ничего толком не разобрал.
Он услышал только, что король сказал: «Сожалею, но другого решения я принять не могу».
«Значит, все кончено, — пробормотал Муссолини, — все кончено. Но что станется со мной и моей семьей?»
Король сказал, что жизнью отвечает за личную безопасность дуче. На этом он пожал ему руку и проводил до дверей. В саду Муссолини встретил капитан карабинеров в сопровождении двух человек с автоматами на изготовку и попросил сесть в стоящую рядом машину «Скорой помощи»: «Это для вашей собственной безопасности, ваше превосходительство».