Страница 25 из 80
Что опять-таки фотографировалось — «для создания образа».
III
Образ формировался такой: решительность и беспощадность в сочетании с добротой. Зверюшки как раз на «доброту» и работали. А еще тут приходились к месту «акты милосердия и незлопамятности» — например, семье убитого депутата Маттеотти было выделено вспомоществование.
Что до «решительности и беспощадности», то тут в доказательство приводили слова самого дуче, что бокс является истинно фашистским способом самовыражения. Решительность действий являлась ценностью сама по себе, вне зависимости от направления ее приложения.
Такая независимость была важна — Муссолини настаивал на том, что только дураки никогда не меняют своего мнения и то, что сейчас «белое», завтра может стать «черным» — и наоборот. Но вот решительное действие — это нечто неизменно ценное.
Такого рода заявления в Италии полагалось восхвалять, и в результате поистине дарвинистского отбора на наилучшую приспособленность в ход вошли определения дуче как «несравненного гения действия» или даже как олицетворения этого понятия:
«…Как Христос есть воплощение Человечности, как Гомер есть воплощение Искусства — так и Муссолини есть воплощение Действия».
Можно, конечно, подивиться тому, как далеко заводит людей стремление угодить и как легко принимают восхваляемые даже сравнение с Христом, но Муссолини и в самом деле гордился своей способностью к спонтанным решениям и использовал ее даже в решении вопросов из областей, в которых он понимал очень мало.
Сюда относилась, например, экономика.
Сперва он дал возможность предпринимателям севера Италии делать то, что они считали нужным, и в итоге уже в 1923 году в Италии была проложена хорошая автодорога от Милана к альпийским озерам, старые железные дороги были улучшены, и — о чудо из чудес! — поезда стали ходить по расписанию.
Но «свобода рук в экономике» повела к требованиям уменьшить государственный бюрократический аппарат, а вот этого, по его мнению, делать было никак нельзя. Наоборот — госконтроль следовало усилить.
И поэтому в Италии была введена система назначения так называемых «подеста»[69], которые управляли назначенными им округами чуть ли не самодержавно. Тут важно было то, что должность была не выборной, а заполнялась по назначению центральной власти, и ее обладатель отвечал только перед Римом.
Дополнительным плюсом, кстати, было и то, что силою вещей всякий подеста должен был сталкиваться с местным главой фашистской партии, и они жаловались друг на друга — опять-таки в Рим.
Муссолини находил это полезным, что в его глазах перевешивало любые экономические неудобства.
В 1926 году он и вовсе завел специальное Министерство корпораций, которое должно было регулировать отношения труда и капитала, назначая и ставки заработной платы, и условия работы, и даже нормы прибыли. Интересно, что поначалу это даже приветствовалось предпринимателями — для них плюс состоял в том, что прекратились забастовки. Ну, понятно — эта мера создала новый слой бюрократии, что оказалось только лишним бременем. Но Муссолини, в общем, было не до кропотливых забот с экономикой.
Его занимал новый проект — написание своей автобиографии.
IV
Считается, что идею написать автобиографию Муссолини подбросил Ричард Уошборн Чайлд — он был американским послом в Италии в 1922 году, во время «Марша на Рим». В 1924 году его сменил другой дипломат, но Чайлд часто приезжал в Рим и, конечно, виделся с Муссолини.
Вот он-то и предложил главе правительства Италии изложить, так сказать, свою жизненную философию на примере своей жизни.
И Муссолини согласился. Посол Чайлд описывает в предисловии к книге, как это произошло: сидели они с дуче у него в кабинете, и тут Чайлд говорит ему, что есть уже несколько биографий Муссолини, написанных разными людьми[70], но ничто не сравнилось бы с текстом, который написал бы он сам. Муссолини очень удивился и сказал, что это невозможно: «Вы говорите с самым занятым человеком в мире».
Но посол настаивал и положил перед дуче несколько листов бумаги, на которых были набросаны основные тезисы в виде газетных заголовков.
И тогда Муссолини кивнул и сказал по-английски:
«All right. I will». — «Все в порядке. Сделаю».
И посол Чайлд умиленно сообщает: ну, это было так типично для дуче. Взял и решил, прямо на месте. А справился он с трудной задачей написания книги тоже только благодаря послу — тот посоветовал Муссолини не писать текст, а диктовать его стенографистке.
И дело сладилось.
И уже вскоре после их знаменательного разговора посол Чайлд получил рукопись в виде машинописного текста, с поправками, сделанными рукой Муссолини. Чайлд опасался, правда, что перевод с итальянского убьет мужественный дух подлинника, и спросил автора, какую редакторскую правку он разрешит внести.
«Да какую угодно, — ответил ему Муссолини. — Вы знаете Италию, вы понимаете фашизм, вы видитесь со мной». Чего же больше? И Чайлд решил, что и в самом деле — чего же больше?
И рукопись пошла в печать в первозданном виде.
Текст представлял собой как бы автопортрет Муссолини — сурового, мужественного, искреннего человека, сплотившего за собой всю Италию. Сделано талантливо, с прекрасным пониманием того, как понравиться американской публике. Текст был частично надиктован Бенито Муссолини, скомпонован его братом, Арналдо. Ну, а основную часть работы сделали два человека — Маргарита Царфати и уже знакомый нам Луиджи Барзини, очень одаренный журналист.
Книга была опубликована на английском в Нью-Йорке и Лондоне в 1928 году. На титуле стояло: «Бенито Муссолини. «Моя автобиография».
Она не была переведена на итальянский язык вплоть до 1971 года.
Культ личности на итальянский манер
I
Генерал Мигель Примо де Ривера был важным человеком. Его предки служили испанским королям на самых важных постах — среди них были и военные министры, и фельдмаршал, и губернатор Филиппин, и даже вицекороль колонии Ла-Плата[71].
Да и дон Мигель не посрамил родовой славы — профессиональный военный, к 1923 году он успел повоевать за Испанию и в Марокко, и на Кубе, и на Филиппинах, и генералом стал очень быстро. Потом служил в Испании и боролся теперь с внутренними врагами — например, с анархистами в Каталонии. И вот тут-то, находясь в должности начальника военного округа Барселоны, он в сентябре 1923 года и устроил военный переворот.
Переворот, и не какой-нибудь, а самый основательный — было приостановлено действие конституции, правительство смещено, парламент распущен, пресса заглушена введенной цензурой.
А Испанией стала управлять — «с согласия короля» — так называемая «военная директория», во главе которой генерал Мигель Примо де Ривера как раз и стоял.
Ну и казалось бы, что общего между доном Мигелем Примо де Ривера, испанским грандом, 2-м маркизом де Эстелья и 8-м маркизом Собремонте, и Бенито Муссолини, радикальным журналистом, сыном кузнеца, не поднявшимся на военной службе выше чина капрала?
Однако же нет — всего через два месяца после захвата власти дон Мигель нашел время посетить Рим, встретился там с новым премьер-министром Италии, Бенито Муссолини, и сказал ему буквально следующее: «Вы, Ваше Превосходительство, принадлежите не только Италии. Вы — апостол мировой борьбы против распада и анархии. Фашизм — универсальный феномен, он должен охватить все нации мира. Фашизм — это Евангелие, живущее ныне».
Примо де Ривера, право же, опередил свое время.
Это к 1928 году про Муссолини в Италии стало возможным говорить, что он гений — в 1923-м это было еще не в ходу. И насчет «фашизма как всемирного феномена» поначалу не думал и сам дуче. Когда в Мюнхене случился «пивной путч»[72], он презрительно сказал про его организаторов — прославленного генерала Людендорфа и какого-то Гитлера, мало кому известного: «Да ну, они просто клоуны!»