Ребенок для Зверя

Глава 10

Меня его слова буквально оглушают. Беспомощной тряпичной куклой волокусь следом за Азатом, ничего не соображая, с одним сплошным ужасом в голове.

Ситуация жуткая, и дальше будет хуже!

Я это понимаю прекрасно, но сопротивляться уже не могу, ступор в голове и теле дичайший, и полное ощущение, будто не со мной происходит сейчас кошмар, будто со стороны смотрю.

Помню, было такое же, давно, в самом начале, когда люди, которых я считала родными, просто отдали  меня в постель дикому Зверю.

Я тогда тоже, помнится, в диком шоке была, в ступоре. Поверить все не могла…

И вот теперь ситуация повторяется.

И моя реакция на нее — тоже.

Ничего не поменялось, получается?

Зверь — все такой же безумный.

Я — все такая же безвольная.

А Адам? Мой мальчик?

Мысли о сыне придают сил, я упираюсь пятками в пол, а свободной рукой — за угол стола цепляюсь.

И, о чудо! — удается задержать Зверя!

Хотя бы притормозить немного — и то хорошо!

— Нет! — я уже не сдерживаюсь, кричу в полный голос,  окончательно перестав думать о своей профессиональной репутации и будущем в этой компании. О чем вообще речь, когда тут судьба моя решается? — Нет! Не твоя! Чужая жена! Ребенок чужой! Пусти! Меня искать будут! Полиция… Тебе это не сойдет с рук, понимаешь? Не сойдет! Остановись!

Зверь тормозит на мгновение, разворачивается ко мне, резко перехватывает за плечи, приподнимает над полом так, что ноги беспомощно болтаются!

И рычит в лицо:

— Документы сегодня же восстановят. Паспорт твой никуда не делся. И по нему ты — моя жена! Все, Наира, хватит! Я сделал большую ошибку, поверив тебе тогда, год назад… Я был… Слепой дурак. Но теперь все будет по-другому. Поняла?

— Нет! Не будет! — выкрикиваю я ему в лицо не менее яростно, чем он, — не будет! Если ты посмеешь… Я клянусь, я тебя во сне зарежу! Слышишь? Или, если ножи спрячешь, глотку перегрызу!

Зверь застывает, глядя на меня с неверотяным удивлением и неверием. До него мои слова словно постепенно доходят, как поезд в длинный тоннель въезжает…

Надо дождаться последнего вагона. Может, все не так безнадежно? Может…

— Ты… До такой степени ненавидишь меня, сладкая? — спрашивает он, наконец.

— Да! — со злостью выдыхаю ему в лицо, — да! Да! Да! Ненавижу! Ты меня заставил… Заставил…

Я хочу сказать ему, что он заставил меня поверить в то, что у нас может быть будущее, такое, где два человека любят друг друга, уважают друг друга… Заставил поверить, что любит меня.

Но Зверь  не дает мне договорить, опускает на пол, а затем убирает руки.

И отступает на шаг, не отводя от меня взгляда, в котором сейчас масса эмоций. И эмоции эти странные, непонятные абсолютно.

— Ты все это время… И когда мы вместе были, тоже? Когда про детей говорили? Когда говорила, что любишь? И тогда тоже? Да?

Каждое слово бьет мне в сердце, заставляя вспоминать наши счастливые дни, солнечные, сладкие, наполненные негой, доверием и ощущением правильности…

Я не хочу это вспоминать! Слишком надежно похоронила в себе, воскрешать — убивать то, что есть хорошего сейчас!

И потому я киваю. На каждое слово его киваю.

А затем резко отрезаю, чтоб уже без возможности возврата:

— Да! Да! Да! Я ненавидела тебя, понятно? Ненавидела! И сейчас ненавижу еще сильнее!

Азат молчит.

Сжимает крепче губы, лицо его становится похожим на то, что я когда-то в кошмарах видела: жестокой маской древнего воина, беспощадного, жуткого в своей злобе и безжалостности.

Мне хочется бежать и одновременно  очень хочется упасть перед ним на пол, ноги не держат, колени дрожат.

Но стою.

И даже на столешницу , находящуюся прямо за моей спиной, не опираюсь.

Сейчас мне необходимо все мое мужество. Вся моя стойкость.

Раньше бы я не выдержала напряжения.

Но теперь мне есть, за что бороться, кроме себя.

За кого бороться.

Азат выдыхает, наконец,  сжимает кулаки, делает неуловимое движение в мою сторону, словно опять собирается схватить, потащить…

Внутри все обрывается в этот момент. Неужели… Ему настолько безразличны мои чувства? Неужели, он в самом деле тот дикий Зверь, всегда таким был, а краткий миг нашего счастья мне привиделся? Или воспринимался мною именно так, потому что была влюбленность, защитная реакция организма, выпустившего рекордное количество эндорфинов, чтоб сберечь разум. Стокгольмский синдром?

Я не успеваю отчаяться, не успеваю опустить руки…

Азат резко разворачивается и выходит прочь из конференц-зала.

Я полминуты молча смотрю на закрывшуюся за ним дверь, а затем без сил оседаю на пол.

Мне надо снова научиться дышать, думать и жить.

Уже в новой реальности.

Той, где я одержала пусть и временную, но победу.