Тяжелая корона

— Да, — смеюсь я. — Я очень уверена.

— Это самая лучшая новость, которую ты могла мне сообщить, — кричит он, и его лицо озаряется таким светом, какого я еще не видела. — Самое лучшее, что только может случиться.

— Правда?

— Да! Боже, я не могу в это поверить. Я так взволнован!

Он опускается на колени прямо там, в нашей гостиной, прижимая свое ухо к моему животу.

Я смеюсь.

— Ты не услышишь ничего, кроме урчания моего живота. Сейчас он размером с горошину.

— Когда мы пойдем к врачу? Я хочу его увидеть!

— Ты не знаешь, что это он!

— Мне все равно, кто это. Я хочу обоих. Это может быть и то, и другое, разве близнецы не передаются по наследству?

— Боже, надеюсь, что нет, — говорю я. — Один будет достаточно сумасшедшим.

Я чувствую укол грусти, представляя, что у меня будут близнецы, если Адриана не будет рядом, чтобы увидеть это. Он бы подумал, что это лучшая шутка — еще одна маленькая белокурая двойня, бегающая вокруг, борющаяся и дразнящая друг друга…

Я сильно тряхнула головой, чтобы избавиться от этой мысли. Я не думаю, что у меня будут близнецы. Я бы знала, если бы это было так. Когда я прижимаю руку к животу, я вижу там только одного ребенка.

Кроме того, мой ребенок все равно не будет блондином. Галло темные даже для итальянцев, а Себастьян — самый смуглый из всех. С того момента, как я увидела Майлза Галло, я знала, что любой мой ребенок будет похож на Себа. И это именно то, чего я хочу.

Счастье Себастьяна смывает мое беспокойство. Я хочу этого ребенка так же отчаянно, как и он. Семь месяцев кажется слишком долгим сроком до появления нашего ребенка, всего через месяц после ребенка Нессы. Они не будут кузенами по крови, но они будут двоюродными, или троюродными, или как хотите это называйте. Я рада, что мы с Нессой быстро становимся подругами, так что мне будет с кем поделиться этим опытом.

Аида в восторге, когда я ей об этом говорю.

— Это фантастика! — кричит она. — Я не думала, что у Майлза будут кузены на моей стороне. Меня так раздражало, что Данте увез Серену, прежде чем мы успели с ней познакомиться. Между нами будет всего год или два разницы в школе — это почти ничего!

Она оценивающе смотрит на меня сверху вниз.

— Ты еще совсем не проявляешь себя, — говорит она. — Тебе повезло, что ты такая высокая. К концу я выглядела огромной. И не позволяй никому уговаривать тебя рожать естественным путем — это чертовски ужасно! Принимай все лекарства!

Единственное неудобство, связанное с беременностью — это наш с Себастьяном запланированный медовый месяц в Европе. Меня слишком тошнит, чтобы я хотела гулять по Альпам.

Впрочем, это неважно. Наш лофт уже похож на отпуск, как самый красивый и спокойный побег. Я так счастлива там, где я есть, что не хочу никуда уезжать.

Мы с Себастьяном проводим все время, обставляя, украшая и убирая его, чтобы устроить вечеринку для Неро, когда он наконец-то выйдет из больницы.

Чтобы было смешно, Себастьян заказывает ему торт в форме гоночной машины, такой, какой обычно дарят детям на пятый день рождения.

После нескольких недель больничной еды Неро смотрит на торт так, словно это самая прекрасная вещь, которую он когда-либо видел.

— Мне нравится, — искренне говорит он. — Я хочу съесть его целиком.

— Он весь твой, — говорит Себ. — Это меньшее, что мы могли бы сделать.

— Чертовски верно, — говорит Неро, копаясь в торте своей вилкой, даже не отрезая кусочек.

— Не волнуйтесь, — говорит Грета. — Я принесла канноли для всех нас.

Она начинает передавать по кругу маленькие пирожные, искусно начиненные нужным количеством рикотты и посыпанные сахарной пудрой. Они выглядят так, будто их принесли из шикарной пекарни, но я уже достаточно хорошо знаю Грету, чтобы не ожидать от нее чего-то меньшего, чем домашняя выпечка.

Камилла сидит рядом со своим отцом, среднего роста, лысеющим, с темными волосами и глазами, с добрым лицом. Я помню, Себастьян говорил, что он механик, ответственный за обучение Камиллы ее премудростям обращения с машинами.

Он с интересом смотрит на канноли, затем откусывает кусочек.

— Боже мой, — говорит он, — я никогда не пробовал ничего вкуснее.

Грета краснеет от удовольствия.

— Это моя специальность, — скромно говорит она.

— Вы никогда не думали открыть пекарню? — говорит отец Камиллы. — Или кафе?

— О, нет. То есть, наверное, я думала об этом раз или два, но не серьезно…

— А стоило бы! Было бы преступлением оставить их только для себя…

Грета смеется и смущенно хлопает его по плечу, но я замечаю, что она садится с другой стороны от него, чтобы съесть свою канноли, и остаток ночи они проводят, разговаривая вместе.

Мы все выздоравливаем, медленно.

Себастьян снова ложится на операцию, чтобы вылечить колено. Он шутит, что они с Неро могут вместе ездить на физиотерапию. Неро потерял желчный пузырь и часть печени, но должен полностью восстановиться, если не считать шести явных и драматических шрамов на разных участках тела.

Даже Адриан в конце концов возвращается домой, в особняк, который снимал мой отец на улице Астор.

Я узнаю об этом от нашего двоюродного брата Гриши Лукина. Он звонит мне незадолго до Рождества и говорит: — Наконец-то Адриана отправили домой.

— Ты его видел? — спрашиваю я, мое сердце трепещет под ребрами. В ответ я чувствую еще одно небольшое движение, ниже моего пупка — ребенок пинается, как он всегда делает, когда я испытываю сильные эмоции.

В конце концов, он мальчик. Себастьян был прав, сканирование в двадцать недель это подтвердило.

— Нет, — говорит Гриша, и я почти слышу, как он качает головой по телефону. — Он никого не хочет видеть. Он закрылся в своем доме, с ним только медсестра.

— Какая медсестра?

— Он нанял ту, что из больницы, я думаю. Михаил рассказывал мне — красивая блондинка. Она работала в ожоговом отделении, а теперь ухаживает за Адрианом полный рабочий день. Михаил сказал, что он думает, что между ними что-то происходит.

— Романтические отношения? — удивленно спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит Гриша. — Это только то, что Михаил мне сказал. Но ты же знаешь, что он чертова репа.

Странно, но эта мысль меня успокаивает. Я не хочу, чтобы Адриан был один. Если у него есть хотя бы один человек, которому он небезразличен, это гораздо лучше, чем никого.

— Кто она? — спрашиваю я Гришу.

— Да хрен его знает, — отвечает он. — Это все просто сплетни. Я сказал тебе только потому, что ты мне всегда больше всех нравилась. Моя маленькая Эльза.

Теперь я знаю, что он ухмыляется на другом конце линии. Обычно я говорю ему, чтобы он отвалил, но почему-то это прозвище меня уже не так сильно волнует.

— Спасибо, Гриша, — говорю я.

— Давай, — уговаривает он меня. — Спой для меня одну строчку…

Это слишком.

— Ни хрена подобного, — говорю я и кладу трубку.

Я сижу некоторое время, наблюдая, как за окном падают густые, пушистые снежинки.

Я вижу, как огни нашей елки отражаются на стекле. Мы с Себастьяном вместе выбирали ее и украшали. Потом мы сделали попкорн и посмотрели фильм, устроившись в обнимку на диване, который наконец-то доставили на прошлой неделе.

Такие простые удовольствия, и все же я не променяла бы их ни на что на свете. Это то, из чего состоит жизнь — крошечные моменты счастья, как огоньки на ниточке. Собери их вместе, и нет ничего более прекрасного.

Роясь в ящике с канцелярскими принадлежностями, я нахожу чистую рождественскую открытку с изображением оленя на лицевой стороне, стоящего в березовом лесу под звездным небом.

Мой брат сменил номер, и я знаю, что он не впустит меня, если я приду к нему домой. Но он может открыть открытку.

Я снова сажусь и пишу,

Дорогой Адриан,

Я слышала, что ты уже дома. Надеюсь, у тебя все хорошо. Гриша сказал мне, что за тобой ухаживает девушка, и я надеюсь, что это тоже правда.

Ты всегда хорошо заботился обо мне, когда я болела. Мне приходилось делать тоже самое для тебя после, по-моему, не было ни одной простуды или гриппа, который бы подхватил только один из нас.