Страница 3 из 8
Дрожащими руками Наташа открыла приложение и охнула: вместо послания завучу текст об увольнении ушёл в чат с её шестым «Дэ».
– Твою ж мать, – только и смогла прошептать Наташа. – Как же я так?
А в ответ на «ошибочно» отправленное сообщение дети писали:
«Наталья Игоревна, не уходите!»
«Пожалуйста, Наталья Игоревна, мы не хотим без вас учиться!»
«Я только из-за вас в школу хожу! Если вы уйдёте, я тоже».
«Не уходите, прошу. Я обещаю больше не ругаться с математичкой»
…и ещё… и ещё… и ещё.
Наташа ревела в голос, ревела в кота, потом писала в чат, просила прощения и обещала никогда и никуда от них не уходить.
А довольный Сёма и не менее довольный Гардиан улыбались и синхронно вибрировали на высоких частотах.
Рассказ 5. Верховная Жрица
Я принимаю дар.
Камень пролетает совсем рядом, попадает в стражника. Тот вопит, вращает выпученными глазами. Ирма же дико хохочет, за что незамедлительно получает жёсткий тычок по рёбрам.
– Ведьма! Ведьма! – кричит толпа.
Епископ поднимает руку, призывая людей к молчанию.
– Ещё одно доказательство! – ясным, сильным голосом произносит он и резко опускает руку в сторону.
Хромой служитель вкладывает в неё зелёный бархатный мешочек. Священник вытаскивает из мягкой ткани колоду карт и предъявляет толпе.
– Таро! Инструмент дьявола! Его нашли в доме этой женщины, в тайнике за камином!
Вновь загудели-завыли-заскулили-залаяли. Если бы не стражники, разорвали бы её руками. Но вершится суд, справедливый.
– Ирма! – обращается епископ к женщине, произнося слова нараспев, словно в трансе. – Пока-а-айся! Призна-а-айся и пока-а-айся в служении дия-а-аволу!
– И ты отпустишь меня? – дрожащим голосом вопрошает Ирма.
Епископ усмехается.
– Ты получишь шанс на спасение там, – поднимает указательный палец. – Здесь тебя уже ничто не спасёт… ведьма.
Епископ швыряет карты наземь, колода рассыпается, но переворачивается лишь одна, с изображением женщины на троне в папской тиаре, – Верховная Жрица.
– Мне уготована иная судьба, епископ, – поднимает глаза Ирма. – Я принимаю дар. Тебе же возвращаться в этот мир снова и снова, пока не найдёшь…
– Сжечь её! – рычит священник, взмахивает полой расшитого золотом одеяния и шагает прочь с помоста.
Огонь занимается, жар его томным маревом окутывает тело. Верёвки больно впиваются в грудь – не вздохнуть. Ирма поднимает голову, смотрит в толпу. Добрая половина из них бывали у неё: просили помощи, совета, подсказок, хотели знать свою судьбу. Она-то знала… откуда-то всё знала. Но знать – не значит избежать. За то и поплатилась. На том и попалась. Погорела…
Средь сотни злобных глаз вдруг пара светлых, полных любви и нежности. Он. Он! Тот самый, что приходил во снах.
– Гардиан, – шепчет Ирма и тут же кричит от жгучей боли.
– Всё хорошо, – отвечает неслышно, лишь движением губ. – Делай, как учил. Закрой глаза и делай, как учил.
Она послушно следует его указаниям. Закрывает глаза, расслабляет тело, выскальзывает сознанием из его оков, летит свободно над толпою. И слышит лишь его голос. Он зовёт её по имени: Ирма…
***
– …ирма. Баба Баирма. Баба Баирма, – монотонно теребил её за рукав Саянка, любимый правнучек, младшенький. – Баба Баирма, там к тебе пришли, баба Баирма.
Баирма раскрыла глаза, невидящим взглядом посмотрела на ребёнка, на комнату, на женщину в дверях. И тут проснулась окончательно, встряхнула головой, прогоняя остатки сна.
– Вы в порядке, нагаса эжы1? – встревожилась Сэсег.
– Да, задремала чуток. Что случилось, а?
– Люди пришли, принять просят. Не наши – городские, русские.
– Поздно что так? – заворчала старуха, но потянулась за изогнутой деревянной клюкой, поднялась на ноги, зашаркала ногами по полу.
– Так звать или нет?
– Зови, раз уж тут, посмотрю.
Сэсег юркнула в дверь, потом просунула голову обратно, потянула воздух широкими ноздрями:
– Горелым пахнет, нагаса эжы, в вашей комнате пахнет.
– Давно сгорело всё, э? Зови людей, Сэсегма.
Баирма доковыляла до стола, покрытого цветной тканевой скатертью, села на крепкий деревянный стул, достала рукой до зелёного бархатного мешочка, подтянула к себе.
За дверью послышались шаги, робкий стук. В проёме нарисовалась грузная, холёная русская женщина. Не старая, вовсе нет. Но… уставшая.
Шаманка сощурила и без того узкие щёлки глаз. Смотрела не на женщину, а за неё. За спиной гостьи – он, тот самый… из снов. Гардиан. Хранитель по-нашему. Просителей всегда кто-то сопровождал, она всех видела. Вели к ней своих подопечных за подсказками. Но он явился впервые.
– Здравствуйте, Баирма Эрдыниевна, – заговорила женщина и суетливо заелозила руками в большой сумке.
Баирма указала взглядом на второй деревянный стул. Женщина села и снова засуетилась. Достала из сумки бутылку молока, печенье, конфеты. Выложила на стол.
– Я не знаю, правильно ли, – заговорила быстро. – Сказали, надо сладкое принести и молоко, а как и что… я не знаю.
– Звать как? Пришла зачем? – рубила вопросы Баирма, а руки уже развязывали тесёмки бархатного мешочка.
– Дина я. Дом продать не могу. Уехать в Москву хочу, дочь уже там. А тут дом. Большой. Жалко бросить. Хороший. И продаю недорого. Покупатели приходят, нравится. А потом срываются. Три раза уже сделка сорвалась. Может, заговор какой? Может, прокляли?
– Э-э-э-э, глупые, всё вам проклятья да дьяволы мерещатся. В себе разберитесь сначала. – Шаманка презрительно фыркнула.
Она сжала в руках затёртую зелень бархата, прошептала что-то в сухие ладони и высыпала из мешочка россыпь цветных камней. Долго не рассматривала, и так всё ясно. Глянула лишь разок за спину Дины, в его глаза, чтоб удостовериться.
– Ты, – говорит Баирма, – давно к матери-то ходила?
– Я? – губы Дины растянулись в тонкую ниточку. – Сестра ходит. Как положено, на Радоницу была, убирала могилу.
– А ты? Чем на мать обижена? Чего простить ей не можешь?
Дина свела тонкие брови к переносице, задышала часто.
– Не обижена я. Нет времени просто.
– Врёшь мне, глупая. И себе врёшь. Ни признать, ни исправить не хочешь. Оттого тебя и не отпускают. Пока здесь все долги не закроешь, не видать тебе нового места.
– Что признать? И что уж теперь исправить? Она нас с Милкой на мужика променяла. Замуж пошла, а сестру я поднимала! А ведь сама девкой… девчонкой ещё была. Ребёнком! – покатые плечи затряслись нервной дрожью. – И я зла не держала, всё как должно сделала, когда… когда умирала мать – перед смертью простились, похоронили, памятник поставили…
– Но не простила…
– Да как? Как это простить?!
– А тут уж не моя забота. Я тебе задачу указала, а дальше как хочешь, так и решай. Хошь к мозгоправам вашим ходи, хошь в церковь. А не хочешь – не ходи никуды. Только камешек этот до самого конца протащишь, а потом по новой, в другую жизнь его поволокёшь. Пока не поймёшь – как… простить. Пока не простишь. Вот твоя задача. Артефакт твой (тьфу ты, шайтан, слово-то какое). Хошь верь, хошь не верь. Моё дело – передать.
Шаманка поднялась, развернулась спиной к гостье, пошаркала к промятому дивану. Когда обернулась, уже не было никого. Села грузно, клюку аккуратно приставила рядом. Вздохнула.
– Гардиан, – шёпотом позвала она. – Когда за мной-то придёшь? Уж девяносто девять лет тут. Отдохнуть хочу.
– Скоро, Ирма, скоро.
Рассказ 6. Самоубийца
Эту жизнь проживём до победного.
Предрассветное небо вовсе не так красиво, как пишут в книгах и постят в социальных сетях. Вот оно – серое, грязное, тяжёлое. Нависает над городом мокрым ватным одеялом, роняет холодные капли на тёплых ещё людей.
1
Нагаса эжы – в переводе с бурятского «бабушка по матери».