Рассказы

– Сегодня много работы, – говорит она, вытаскивая из ведра горсть жемчуга, на сей раз мелкий, речной, зато много… жемчужины норовят скатиться с ладони, и есть повод помочь, поймать застывшие капли света… прикоснуться к ее руке.

Теплая.

– Перестань, пожалуйста… – печальный взгляд и белые крылья испуганно жмутся к спине. Обидно. Неужели я когда-либо давал повод усомниться в своей порядочности? Отодвигаюсь, еще немного и вниз упаду… иногда начинает казаться, что лучше уж вниз, чем дальше терпеть это издевательство.

– Извини, – она осторожно касается крыла, и замираю, пытаясь запомнить это ощущение тепла и нежности, пусть вынужденное, но все-таки…

– Я не хотела обидеть… просто… ну ты же понимаешь… работать надо.

Понимаю. Глупо надеяться на большее. Раздражаясь от глупых мыслей, запускаю руку в ведро.

– Разные, правда? – Она раскрывает ладонь, демонстрируя ровные круглые жемчужины. – Вера…

Нежно-белая, не столько камень, сколько капля света, застывшая по Его прихоти.

– Благословение… – нежно-золотая сфера.

– Любовь… А у тебя что? Покажи!

Мне стыдно, но отказать не смею, разжимаю кулак, демонстрируя…

– Фанатизм, – белый комок извести.

– Проклятие, – кривобокий золотой уродец, отвратительный даже мне. – Ненависть…

– Почему? – в ее глазах читаю обиду и боль за изуродованные дары. Но я же не виноват, что все так… странно. Не дождавшись ответа, она бросает жемчуг вниз, и я свой мусор следом. Молчим. До самого рассвета молчим, и хочется выть от боли и бессилия… и от вопросов…

Зачем нас двое?

И почему ведро одно, а в результате… быть может дело не в содержимом, а в том, кто запускает руку, готовясь сделать подарок?

Рассвет наступает быстро, небо светлеет, раскрашивая ее крылья нежной акварелью синевы… а в ведре пусто, почти пусто.

– Держи, – она протягивает на ладони последнюю жемчужину, крошечная, чуть неровная поверхность отливает всеми цветами сразу. – Это тебе…

Краснеет, не жемчужина – ангел, смешно, совершенно по-человечьи заливается румянцем и, растерявшись, принимаю дар… пусть с крыльев слезет чешуя, если отдам кому-нибудь.

– Это надежда, – объясняет ангел. – Прости, но мне показалось, что тебе пригодится…

– И как, пригодилась?

– Не знаю, – ответила Н’гаи, сворачиваясь клубочком. – Демоны и ангелы, они ведь почти как люди… тоже любят придумывать несуществующие препятствия.

Работа

Волосы цвета мяты и рыжие глаза… таких не бывает, точно знаю, что не бывает, но вот она, передо мной, зеленоволосая и рыжеглазая, смотрит доверчиво и беспомощно. Одним словом, русалка.

– Ты говорить-то умеешь?

Смеется, один в один ручеек звенит. Нет, подобные экземпляры мне еще не попадались. Ну, главное, что нашел, теперь осталось наладить контакт. Копаюсь в сумке. Шоколадка, пачка сигарет… зеркальце. Кажется то, что надо, быстро вытираю о майку и протягиваю русалке.

– Хочешь? На, возьми, это тебе.

Берет, пальцы холодные, с лиловыми лепестками ногтей, и хочется схватить ее за руку, чтобы рассмотреть поближе, но нельзя. Спугну.

Вертит зеркальце в руках, разбрызгивая капли солнечного света, и жмурится, как кошка.

– Я подойду поближе, не убегай.

Кивает, даже подвигается, уступая место на камне. Темно-красный, расчерченный лиловыми жилками, валун на половину ушел в илистое дно реки, зеленая вода попахивает тиной, тени скользят вниз по течению, а ближе к середине важно покачиваются глянцевые листья кувшинок.

От русалки пахнет чем-то непонятным… не рыбой, точно. И кто придумал, что от них рыбой вонять должно? И про хвосты тоже чушь. Русалки, они вообще на людей похожи, только доверчивые слишком и в воде живут. А эта еще и масти необычной. Интересно, сколько за нее взять-то можно? Раза в два больше… а если к серьезному человеку подойти, то и вообще… но о цене потом, еще мысли учует.

– На, – протягиваю «Сникерс». – Вкусно.

Осторожно откусывает, по такой жаре и после валяния в сумке шоколад слегка расплавился, и русалка, съев батончик, протягивает измазанные ладошки.

– Вытереть?

Кивает. Как дети малые, ей богу… в такие моменты хочется бросить все и пойти… вопрос куда. Кому я нужен, ни образования, ни опыта работы – имею в виду нормальную работу, а не это браконьерство. Мятым платком вытираю русалочьи пальцы, стараясь не раздавить, уж больно нежные…понял, чем от нее пахнет. Ромашкой, желтый такой, уютный запах… и еще немного перечной мяты и липового цвета.

– Откуда ты такая… чуднáя?

И ресницы у нее тоже зеленые, и брови, а на бледной коже россыпь серебристых веснушек, радужка к зрачку светлеет до желтизны… нельзя смотреть в глаза, заморочат, задурят голову, наведут кошмаров ночных.

Снова смеется, все-таки красивая… раньше не понимал, чего в них находят, а теперь вот жаль ее стало. Но деньги нужны, а жалость… пройдет. Всегда проходит. Кольцо в кармане, в бархатной коробочке, русалки любят, чтобы красиво…

С трудом получается сохранять равновесие, камень неожиданно скользкий, приходится цепляться за тонкие ивовые плети, покрытые мелкой листвой, ну да главное, чтобы русалка не сбежала. Нет, сидит, ждет, наблюдает за моей акробатикой с явным интересом… так и хочется подзатыльник отвесить за эту детскую доверчивость.

Улыбаюсь, опустившись на одно колено, протягиваю коробочку и теперь либо выгорит, либо нет:

– Стань моей женой!

Закрывает лицо ладошками, но так, чтобы видеть… главное, сейчас в глаза ей не смотреть… и не думать о деньгах, о ней думать, о том, какая красивая, а веснушки пятнышками фольги, потрогать бы… и волосы расчесать, чтобы зеленой волной… лицом зарыться, окунаясь в запах ромашки и мяты.

Берет коробочку, кольцо сверкает золотом и синим камнем, на самом деле позолоченное олово и кусок стекла, но им нравится. Наивные. А ведь с размером угадал, подошло, словно специально для нее.

Протягиваю руку:

– Идем.

Идти недалеко, с полкилометра, чуть больше. Серегин фургончик наполовину въехал в заросли ежевики, колеса оставили полосы мятой травы, и русалка, видя подобное безобразие, вздыхает.

– О, уже? – Серега выбирается из кабины. – Ну ты это… профессионал. Давай отгоню.

Мотор заводится не сразу, русалка смотрит, доверчиво жмется ко мне и от ромашково-мятно-липового аромата голова идет кругом. Наконец, Серега выводит машину и, открыв заднюю дверь, шутливо кланяется:

– Добро пожаловать, мадмуазель, карета подана.

Она смотрит на меня, уже понимая все, но надеясь, что ошибается. Не ошибаешься милая.

– Иди. Там… климат… влажность.

А еще темнота и клетка, удобная, чтобы товар не испортить, но все-таки клетка.

В кабине пахнет сигаретами, немного прихожу в себя, закуриваю, теперь-то можно, теперь все равно…

– Слышь, прикольная попалась… зеленая, а глазищи-то, глазищи… ну чисто янтарь. А ты это, молодец, я б не смог… хоть и нечисть, а все равно… как думаешь, сколько протянет? Ну, как профессионал.

Месяца два, может три или даже полгода. Никто не знает, почему, но русалки в неволе быстро дохнут. Дым щекочет небо, выплывает в кабину, изгоняя прочие запахи. А я да… профессионал… охотник за нечистью… сами виноваты, нечего людям доверять.

Огни святого Эльма

В ее глазах огни святого Эльма… летишь вперед, захлебываясь ветром и вдруг резко каменный нож в брюхо. Доски трещат, черные волны холодом зализывают рану и, распластавшись на белой пене, пытаешься понять – куда летел…

Туда, за ней, зовет и слышу голос столь же явно, как ругань капитана. Он зол и испуган. Люди всего боятся, и ветра, и моря, и самих себя, это мне так кажется, но точно не знаю. Больно. Оседаю, оползаю вниз, погружаясь в солено-горькую влагу, но лучше так, чем догнивать в порту, в черной корке ракушек и водорослей, мелких язвах древоточца, крысиным домом и остатками воспоминаний. Я знаю, я стар и ненадежен, и капитан давно уже стыдится того, что стоит на мостике «старой лоханки», но она… она помнит меня таким, как прежде. Нос взрезает волны, брызги в стороны, в парусах барахтается ветер и мачты стонут… счастье полета, блеск меди и запах дерева, черные дельфиньи спины и ее смех, клочьями пены волосы и шелестом волн колыбельная в редкие минуты штиля.