Скажи смерти «Да»

Уже не раз я думала о том, что ему здесь скучно, — особенно когда купила дом, а он снял себе студию в Беверли-Хиллз. Просто я не хотела тогда жить вместе, слишком много тебя еще было во мне. Я это ему объяснила, и он все понял. Понял также, что мне надо бывать одной, — и когда я ему об этом говорила, сидел у себя в студии, смотрел телевизор, видео, благо кучу гангстерских фильмов накупил, играл в компьютер. Но я же видела, что ему одному тяжело, поэтому у себя специально для него компьютер поставила и спортзал оборудовала. А бывало и так, что я с любовницей в своей секс-комнате, а где-то неподалеку Юджин боксерские мешки лупит или режется в компьютерные игры.

Мы начали жить вместе сразу после моего дня рождения: не могла я ему больше отказывать, да и слишком он близок и дорог мне стал после того опасного совместного визита в Москву. Вообще-то, к тому моменту с ним я жила дольше, чем с тобой, и тут он постоянно был у меня на глазах. Если не считать трех-четырех визитов в Нью-Йорк, куда он летал на три — пять дней, да и то звонил оттуда ежедневно по нескольку раз, и у меня, признаться, были опасения, что он там с местной братвой что-то затевает: связи у него там были, твои еще, да и сам он в Москве человек был известный, а значит, и в Нью-Йорке его знали. Но вроде все обходилось: помнил, видно, свои слова о том, что завязал, и знал, что, если отступит от них, наши отношения сразу закончатся. Потому что хватит с меня смерти одного очень близкого человека, самого близкого даже. И не хватало мне только, чтобы заменивший его Кореец тоже расстался с жизнью.

Зато точно знаю, что с лос-анджелесскими русскими он не общался, а уж тут нашего криминала, может, лишь чуть поменьше, чем в Нью-Йорке. Нет, мы как американцы жили, как настоящие американцы — и ни одного русского знакомого не было тут у нас. Даже национальность свою мы, если и не скрывали — не от кого было, — то уж и не афишировали точно. Ни разу не были ни в одном русском ресторане, ни разу не сталкивались ни с кем из русских — хотя, возможно, местная братва знала от нью-йоркской, что за человек у них тут обитает. А может, и не знала, мы же не светились нигде, жили себе тихо-мирно, в свое удовольствие, и адвокат у нас был американец, и все, с кем мы имели дело, американцы.

Так что когда я подумала обо всем этом, то решила, что беспокоиться не стоит: Юджин согласится с любыми моими планами, потому что я ему давно уже ближе, чем вся его братва, и, в принципе, из-за меня он и уехал из России, из-за меня же обосновался в Лос-Анджелесе, для того, чтобы быть рядом, а точнее, не просто рядом, а вместе. И что я для него то же, чем ты был для меня: я ему открываю другую, новую для него жизнь, показываю, как можно существовать по-иному, как можно наслаждаться бытием без бандитской тусовки, жить ради удовольствий, спокойно беря от жизни все, что она предлагает. Ведь даже сексом я его научила заниматься по-другому — ну не научила, открыла новый путь. И ему нравится то, что он видит, чувствует и как он живет, — просто хочет отдохнуть сейчас, вот и все.

И пока я обо всем этом думала, он сидел спокойно, ожидая ответа на свой вопрос. Чем больше времени мы вместе, тем дольше он может просто так сидеть без движения, не ходя взад-вперед по комнате, не разрезая кулаками воздух, не выплескивая энергию любым иным способом. И курил сигару — курит редко, штуки две-три в день, переняв у меня эту привычку, как я в свое время у тебя, и, глядя на него, в который раз замечаю, как идет ему сигара.

— Конечно, согласна, мистер Кан. Давайте думать, куда отправимся.

Но он не отвечает, и по глазам, кажется, понимаю, что у него сейчас в голове.

— Вы, мисс Лански, говорили насчет эскорт-услуг. Не могли бы вы мне наглядно объяснить, что вы имели в виду?

Я сразу почувствовала сладкую истому по всему телу, внизу стало мокро, и я потягиваюсь со вкусом.

— Вы не против, если я приму душ, Юджин?

Он против. Ведь он животное — захотел, и сразу ему все подавай. Прямо тут же, даже не помывшись, он разворачивает меня в кресле лицом к себе, стаскивает с меня брючки, опускается на колени, расстегивая джинсы и закидывая мои ножки себе на плечи. И берет с такой агрессивностью и напором, что я начинаю кричать уже после первых нескольких движений, до побеления пальцев вцепляясь руками в спинку кресла.

А потом, когда сперма его уже во мне и первый приступ позади, отводит меня в душ, моет заботливо и тщательно и приводит в заветную комнату. Там он меня приковывает не спеша к специальному приспособлению, этакому пыточному аппарату, и на моих глазах демонстративно медленно смазывает кремом уже опять налившийся кровью здоровенный член. Я ничего не могу с собой поделать и не в силах оторвать от него глаза, ерзаю бесстыдно, подальше отставляю попку, предчувствуя болезненно-вкусный акт.

— Ведь это тоже входит в эскорт-услуги, мисс? — интересуется он, пристально глядя мне в глаза и чуть усмехаясь, железной волей своей обуздывая желание немедленно кинуться на меня и брать по-зверски. А я кокетливо улыбаясь ему в ответ и произношу игриво:

— Все, что пожелаете, мистер. Все, что пожелаете…

Днем это было, а вечером, абсолютно обессиленные — по крайней мере это касается меня, изнасилованной трижды и потом оседлавшей Корейца и взявшей роль насильницы на себя, если с ним такое возможно вообще, — сидим, как всегда, у бассейна и гадаем, куда бы нам отправиться. В принципе, глупо говорить об отдыхе, живя в Лос-Анджелесе, — отъехал чуть-чуть, и вот тебе и океан, и знаменитые пляжи Малибу, Вениса, Санта-Моника, Марина-дель-Рэй. Можно отдохнуть и в Майами, где у меня, кстати, был дом — не у меня, а у несостоявшегося супруга господина Кронина, — но я там была, еще с тобой, и ничего особенного там нет, тот же океан, тот же огромный город.

Нет, в Америке отдыхать, конечно, ни к чему, везде одно и то же. К тому же я ради Корейца, чтобы ему нескучно было, летала с ним несколько раз в Лас-Вегас на боксерские матчи — ну любит он бокс, так почему бы не сделать человеку приятное. Останавливались в том же отеле, где когда-то мы жили с тобой, ходили по тем же казино, я его даже специально сводила к той часовенке, Литтл Уайт Чэпэл, в которой мы когда-то зарегистрировали наш брак. Я тогда сразу вспомнила свое настроение и состояние — ты мне в конце нашего пребывания в Лос-Анджелесе сам это предложил, я ведь совершенно не думала, что ты собираешься на мне жениться, и не поверила своим ушам, когда ты заговорил о семье и о будущих детях, о своих планах перебраться в Штаты и начать работать в Голливуде. Именно там я и узнала про деньги на фильм, и про Кронина, и про многое другое. Да ладно, что сейчас говорить об этом.

Я, честно говоря, опасалась, что один только вид этой часовенки, маленькой и белой, вызовет у меня массу отрицательных эмоций, но, как ни странно, не было ничего, потому что ты уже ушел из моей жизни, после того как я за тебя отомстила. Легкая-легкая грусть была, осенняя и ностальгическая, как при воспоминании о чем-то далеком и очень приятном, ушедшем навсегда. Ты ушел, и жена твоя Оля Сергеева ушла, а я, Оливия Лански, тебе совсем бы не понравилась. Слишком жесткая, трезвая, деловитая, жестокая. Глупо говорить, что такой меня сделала жизнь, а точнее, смерть, после которой я стала иной: что есть — то есть.

Кореец, правда, на часовенку всякий раз косился со значением, но молчал, верный своим привычкам. А я делала вид, что не замечаю ничего: мы уже к тому времени жили вместе, говорить же о большем я была не готова. Конечно, может, это смешно так серьезно относиться к браку, который заключается за пять минут, безо всякого предварительного ожидания и всяких заявлений, за который платишь тридцать пять, кажется, долларов и тут же тебя регистрируют. Но мы с тобой поженились именно здесь — в России это не котировалось, конечно, хотя в большинстве стран мира лас-вегасский брак считается действительным, но нам было все равно, ведь мы сюда собирались перебраться. Для меня выданное здесь свидетельство о браке было серьезней любого другого документа. Кстати, именно в этой церквушке я и стала Оливией Лански — по ошибке вместо “Ольга” написали “Оливия”. Так это имя и стало моим.