Скажи смерти «Да»

Тут-то меня и осенило — когда лежала на массажном столе в салоне красоты, куда поехали из ресторана. Осенило, как найти Юджина или хотя бы дать ему знать, что у меня серьезные проблемы, — если он, конечно, жив. Если не ему, то хотя бы Лешему — вопрос, конечно, среагирует ли он на мой призыв о помощи. Он не знает, кто я, но из уважения к корешу, к тому, что я его любовница, может, и откликнется, Кто знает, конечно, где сейчас Леший и что с ним происходит — потому что, если у Корейца в Москве возникли проблемы, то и у него тоже: они же вместе. Но попытка не пытка, и я только выругала себя за то, что такая простая идея мне раньше не пришла в голову. Ведь и в самом деле все проще простого — позвонить в Нью-Йорк, в Яшин офис, найти Виктора, его помощника ближайшего, который тогда вместе с Корейцем сюда прилетал, когда я была в клинике, и позже летал с нами, когда мы вернулись из Москвы и собирались начинать переговоры с Мартеном. Он и с домом мне помогал, и по кое-каким другим вопросам. Прожил здесь полтора десятка лет, английский, естественно, в совершенстве, равно как и знание местных обычаев и законов.

Но главное не это, а то, что Виктор этот должен знать телефон Лешего или, по крайней мере, у него наверняка есть телефон московского офиса того совместного предприятия, которое организовали Яша с Юджином и Лешим. И все, что мне надо, это как-то — завуалированно, разумеется, — сказать Виктору, что у меня возникли серьезные проблемы, являющиеся продолжением ситуации с Яшей, и что мне срочно, очень срочно, нужна помощь, просто жизненно необходима. И чтобы он передал это в Москву — и в тот же день там будут об этом знать. С одной оговоркой: — если с теми, кто должен это узнать, все в порядке.

Думаю вдруг, что я — как человек, сидящий у постели больного — своей умирающей надежды: слежу за линией кардиограммы на экране и замечаю, что пики сердечных ударов появляются все реже. И чувствую, что вот-вот ломаная линия вытянется в прямую, но все равно жду и с радостью встречаю очередной, пусть все менее заметный, пусть уже и не пик, а холмик, бугорок, кочку…

— Виктор, это Олли из Эл-Эй. Помните меня? Как дела?…Понимаю, конечно, понимаю. Юджин давно вам не звонил?…Со времени отъезда? У меня просьба — дайте мне телефон вашего московского офиса… Да, срочно нужен мистер Кан, очень срочно — у меня есть для него очень важная информация… Позвоните сами? Прекрасно, спасибо. Передайте ему, пожалуйста, что…

Нет, не получается. Ну что я, черт возьми, скажу? Что мне угрожает то же, что и Яше? Я и так уже сделала рисковый ход — Кореец озлобился бы жутко, узнай он, что я вопреки его просьбе позвонила на телефон, который, возможно, прослушивается, но он сам виноват, что мне приходится прибегать к этому шагу.

— …что у меня тут та же ситуация, что в январе 95-го… Нет, нет. Все отлично. Просто передайте это дословно — то же, что в январе 95-го… Да, то, что произошло с Джейкобом, — это ужасно. Жаль, что я не смогла приехать на похороны. Конечно, я обязательно прилечу, хочу побывать у них на кладбище… Нет, нет, я не пропала — просто думала, что у вас очень много проблем, не хотела беспокоить… Спасибо, Виктор, — я обязательно прилечу в самое ближайшее время, и мы с вами посидим в ресторане… Нет, помощь мне не нужна, все идет прекрасно — только позвоните им, пожалуйста, срочно. И если будет какая-то информация для меня относительно мистера Кана, скиньте мне, пожалуйста, на факс… Нет, я сменила номер — запишите. Спасибо…

Уже повесив трубку, я посмотрела на стоявшую вблизи охрану — перед тем, как позвонить, ляпнула им, что по неизвестной причине мобильный меня не соединяет с нужным абонентом. Они удивились жутко: это ж не Москва, тут куда угодно с мобильного дозвонишься за секунду — и еще больше удивились, когда я сказала, что телефон-автомат надежнее. Явно заподозрили что-то неладное — да хрен с ними, пусть думают, что надо сделать срочный звонок, а при них разговаривать не хочу.

Немного по-идиотски получилось — набрала номер, по которому звонить не следовало, и наплела какой-то чуши. Если ФБР и слушает телефон… На кой им это через два месяца после смерти Яши? Но все возможно, конечно… Никто ничего не поймет, обычный звонок, ничего такого не сказано. Откуда им знать, какие события имели место в январе 95-го, — только Юджин может понять: это означает, что мне угрожает смертельная, без преувеличения и в буквальном смысле слова, опасность. Только он вспомнит сразу, что первого января в меня стреляли и я попала в реанимацию. Только он, и никто другой, ни ФБР, ни Леший. Так что был ли смысл в звонке? Исключительно в том случае, если Кореец жив и здоров — что очень сомнительно. Я его не хоронила, конечно, но и в возвращение его уже не верила и не ждала. Виктор это косвенно подтвердил: если бы все было в порядке, он бы наверняка знал, равно как и знал бы, если бы все было плохо. Должен же он с Москвой контактировать, коль скоро у них совместный бизнес. Он, конечно, не при делах, как я думаю, и Юджину с Лешим никто, просто Яшин близкий, и он не должен знать, зачем улетел Кореец… Все, хватит гадать, устала!

Уже когда дома оказалась, почувствовала, каких усилий стоил мне этот выезд в город — хотя старалась охране ничего не показывать, но все время оглядывалась по сторонам. Косилась на едущие рядом и проезжающие мимо машины. Даже в ресторане казалось, что вот-вот появится Ленчик с компанией. И звонок это стоил нервов, тем более что все равно ничего не сказала в итоге.

Может, стоило слетать туда самой — в Нью-Йорк? Встретиться с ним, честно рассказать, что происходит — Яша ему очень доверял, я помню. Может, у него там связи есть — должны же были у Яши остаться какие-то связи. Может, подсказал бы какой-нибудь выход, а главное — вместе позвонили бы Лешему: он же должен меня помнить. И я бы узнала у него, что с Корейцем, и выложила бы ему откровенно, что у меня возникли серьезнейшие проблемы и что, если Кореец или он не появится через пару-тройку дней, мне хана. Да прямо открытым текстом и брякнула бы — неужели бы он не прилетел? Да хотя бы узнала бы, что у них там происходит. А может, и не узнала бы: какая-нибудь секретарша вполне могла бы сказать, что господин Семенов, известный близким людям под кличкой Леший, отсутствует, и когда будет, неизвестно. И вряд ли стала бы эта секретарша выкладывать мне, как дела у мистера Семенова. Хотя наверняка бы записала мой телефон в Нью-Йорке, и кто я, и мое сообщение, что я срочно жду от господина (или мистера) Семенова звонка.

Возможно, так и надо было бы сделать. И в принципе, еще не поздно, совсем не поздно, — можно хоть завтра купить втихую билет — заказать по телефону и мне его домой привезут, или охранник за ним сгоняет — и улететь на несколько дней, и взять бодигардов с собой, или пусть свяжутся с нью-йоркскими коллегами и передадут на время им. Ну потеряю я еще пару-тройку штук, хуже мне не станет. Так может?

Не могу этого объяснить, но почему-то есть у меня такое ощущение, что летать мне никуда не надо. Что эти все равно узнают, куда я полетела, и если они оттуда, то…

Ладно, подумаю, а сейчас — сейчас расслабиться надо. И одежда летит по углам — в смысле полушубок и кожаное платье и пояс с чулками. Больше все равно ничего на мне нет. И вода упруго хлещет по дну огромной круглой ванной, и аромат пены поднимается к потолку, смешиваясь с быстро пожираемым вентиляцией сигарным дымом.

Как хорошо в горячей ванной: если чуть абстрагироваться, то пена напоминает облака, и я словно смотрю на них из иллюминатора, сидя в уютном кресле первого класса. Смотрю и плыву над этими облаками, и сейчас даже не хочется напоминать себе, что лететь-то мне некуда. Ни о чем сейчас не надо думать — только наслаждаться мыльной водой, проникающей в поры, вымывающей усталость и напряжение, приносящей спокойствие. Я вся такая тяжелая сейчас, словно вода впиталась в меня, увеличив вес вдвое или втрое, — но незанятая сигарой рука легко скользит по телу и оказывается между ног, предвосхищая мысли, повинуясь инстинктам и оказываясь именно там, где больше всего нужна сейчас. И я уже ни о чем не думаю, пассивно принимая собственные ласки, медленные и чувственные, — и последняя мысль, неотчетливая, слабая и растворяющаяся: о том, что сама себе я всегда доставлю больше удовольствия, чем любая женщина.