Страница 8 из 12
В этом он тоже не ошибся.
— Если мы наймем женщин, ты не сможешь их трахнуть, — сказал я ему, потягивая кофе, чтобы не бросить на нее последний взгляд, прежде чем пекарня скроется из виду.
Кип пыхтел рядом со мной.
— Судом запрещено, — сообщил я ему.
— Для этого и существуют адвокаты, — пробормотал он, разглядывая пирожное. — Нора работает не на нас, а на себя.
— Поскольку мы не зарабатываем на жизнь выпечкой гребаного печенья, а она не строит домов, я и сам догадался, — черт… теперь у меня в голове была Нора в одной каске, и голая.
— Поэтому я и говорю, что суд не запретит тебе трахать ее, — пробормотал он.
Машина засигналила, когда я остановил грузовик на обочине, чтобы посмотреть на своего лучшего друга, не попав в аварию.
— Никогда не смей говорить о том, что я трахаю ее, — прорычал я, указывая на него пальцем.
Не горжусь, но я мог быть страшным парнем. Большую часть времени я был страшным парнем. Кип тоже знал, что это больше, чем просто сердитый взгляд, потому что он мой друг. Он знал выражение моих глаз, когда я оставлял прошлое позади, когда я был готов причинить кому-то боль без сожаления или пощады.
Точно так же я знал, что за этими его непринужденными улыбками Кип мог убить человека менее чем за десять секунд, не пролив ни капли крови. Я знал, что эти непринужденные улыбки были просто гребаным фарсом, и за ними он пытается спрятаться. В противном случае ему пришлось бы начать переживать о том, что он потерял четыре года назад.
Его дразнящая улыбка не исчезла, несмотря на злость, которую он видел в моих глазах. Кип был бесстрашен… Он сталкивался с вещами, которых обычные люди боялись. Мы оба знали ужасы, о которых большинство людей не могли даже мечтать. И он — больше, чем я.
— Итак, она тебе нравится, — заключил он, постукивая себя по подбородку. — Я никогда раньше не видел, чтобы ты превращался в психованного серийного убийцу из-за цыпочки.
Я стиснул зубы.
— Тема закрыта.
Он прав.
Я не монах. Далек от этого. Я встречался с девушками. Трахался, точнее. Они оставались на ночь только в том случае, если я слишком уставал, чтобы выгнать их после секса. Я не готовил завтрак. Это был всего лишь секс. В ту секунду, когда у меня возникло подозрение, что женщина привязывается или ей пришло в голову, что она может «изменить» меня, все разрывалось.
Я не мудак. Или, по крайней мере, изо всех сил старался не быть мудаком. Следил за тем, чтобы они всегда выходили раньше, чем я. Но прекрасно понимал, что меня нельзя назвать нежным, пушистым, романтичным или любым другим дерьмом, которого хотят женщины.
— Ладно-ладно, — Кип поднял руки вверх, сдаваясь. — Молчу.
— Хорошо, — проворчал я.
— Но я бы действовал быстрее, — добавил он, пока я выезжал на дорогу. — Сейчас она одинока. Многие мужчины попытаются подкатить к ней.
— Пусть попробуют, — отрезал я, моя кровь горела при мысли о том, что какой-то кусок дерьма прикасается к ней.
Прикасается к девушке, которая принадлежит мне.
***
Нора
— Это было плохо, — прошептала я, уставившись на дверь, которую Тина запирала.
После ухода Роуэна я помчалась прямиком на кухню и ни с кем не разговаривала до конца дня. Удалилась в свое безопасное место и испекла три разных порции миндального печенья и торт с арахисовым маслом и двойной шоколадной глазурью.
Фиона уставилась на меня, а затем на торт, который я только что разложила на подставке для тортов на завтра. Сам торт исчезнет еще до десяти утра. Он был своего рода знаменитостью. И делался только в определенных случаях — когда я была глубоко погружена в какую-то спираль беспокойства или личную драму.
— Я бы сказала «ужасно», раз ты испекла «Кризисный торт», — заметила она.
— Это торт с арахисовым маслом и двойной шоколадной глазурью, — возразила я, прикусив губу.
Фиона закатила глаза.
— Это и есть «Кризисный торт», — она указала на подставку для тортов.
Я продолжала покусывать губу, не в силах спорить с ней. Это был «Кризисный торт». Все в пекарне знали это. И он был знаменит. Вкусный. Особенный. Излечивал так, как могли только арахисовое масло и шоколад. Я делала его только в трудные дни. Слишком часто, когда встречалась с Нейтаном. С тех пор как мы расстались, у меня ни разу не было даже мысли испечь его. До сих пор.
— Тебя там не было, — сказала я ей.
— Была, — радостно защебетала она, макая ложку в миску с остатками глазури, которую она выхватила у меня, прежде чем я успела ее помыть. — Я наблюдала с твоего насеста на кухне, обычно предназначенного для того, чтобы ты подглядывала, когда приходит Роуэн.
Я впилась в нее взглядом.
— Я не подглядываю.
— Еще как подглядываешь.
Я стиснула зубы.
— Ладно, я пеку кризисные торты, шпионю за горячими парнями, а потом выставляю себя полной идиоткой перед этими горячими парнями! — я фыркнула, прикрываясь руками.
Фиона усмехнулась.
— Ты не идиотка.
Я проигнорировала это и схватила ведро и щетку, которые приготовила ранее, чтобы сесть на пол и помыть нашу розовую плитку.
— Что ты делаешь? — потребовала Фиона, стоя надо мной.
Я наслаждалась удовлетворением, которое получала от того, когда щетка попадала в углубления в затирке, гораздо более эффективно, чем шваброй.
— Убираюсь, — ответила я, указывая на очевидное.
— Я вижу, что ты убираешься, — фыркнула она. — Просто не понимаю, почему ты убираешься, ведь мы драим этот пол раз в неделю. И делали это вчера. Если ты не готовишь, то убираешься, как ребенок, накачанный кокаином.
Я сморщила нос.
— Мне не нравится думать о детях, сидящих на коксе, — сказала я ей. — И даже если бы подумала, накачанный коксом ребенок не стал бы убираться.
— Неважно, — Фиона пренебрежительно взмахнула рукой в воздухе. — Я пытаюсь сказать, что ты моешь пол, который чище, чем мой обеденный стол.
Хотя Фиона была не совсем такой чистоплотной помешанной, какой, по общему признанию, была я, я сильно сомневалась, что это правда. Ее маленький коттедж на пляже был захламлен в том восхитительном стиле, в котором жила писательница Нора Эфрон. Захламлено, но чисто.
— Я скребу пол, чтобы отвлечься, потому что впаду в глубокую депрессию, если подумаю о том, какой дурой выставила себя сегодня, — проворчала я, скребя сильнее.
— Господи Иисусе, неужели ты не можешь справиться с депрессией, как обычная женщина, и воспользоваться вибратором, пока не потеряешь чувствительность клитора, пить вино и жрать шоколадные конфеты?
Я подняла взгляд.
— Неужели обычные женщины действительно так поступают?
Ее глаза, черт возьми, чуть не вылезли из орбит.
— Конечно. Самоудовлетворение, французское вино и швейцарский шоколад. А не это, — она указала на ведро.
Я перевела взгляд с нее на ведро, делая паузу, чтобы обдумать такой ход действий. Делать такие вещи казалось потаканием своим желаниям. Конечно, у меня есть вибратор. Конечно, у меня есть много вина и швейцарский шоколад — я не совсем поехавшая. Но я не объединяла все три вещи, чтобы справиться с эмоциями. У меня не было роскоши решать свои проблемы таким образом. Поэтому, я придумала другой способ — уборка.
Пока я размышляла о том, как я провела свою жизнь, справляясь с травмами, Фиона воспользовалась возможностью, вырвала щетку из моих рук и взяла ведро с водой.
— Эй! — я слабо запротестовала, пытаясь забрать обратно. Но я сидела на полу, а она стояла и была намного выше меня.
— Нет, — сказала она. — Ты пойдешь домой и займешься всеми теми видами деятельности, от которых почувствуешь себя лучше. И я клянусь, черт возьми, если ты начнешь убираться дома, я узнаю, — она погрозила мне пальцем.
— Уборка заставляет меня чувствовать себя лучше, — возразила я, раскачиваясь на пятках.
— Чушь собачья. А теперь вставай, — приказала она, протягивая мне руку.
Я надулась, подумывая о том, чтобы поспорить с ней, но решила не делать этого. Она не совсем неправа… Шоколад, вино и мой вибратор действительно казались сейчас довольно приятным решением.