Страница 50 из 85
В июне над Астраханью снова нависла смертельная опасность: со стороны Калмыцкой степи к ней подходили белоказачьи части генерала Драценко, а из Заволжья — особая группа войск уральской армии генерала Толстова. Кроме того, по сведениям Атарбекова, белые готовили новый мятеж в Астрахани, который должен был вспыхнуть одновременно с ударами по городу двух белых армий. Не располагая большими силами, Военный совет решил наносить удары по отдельным соединениям врага.
Выдвинув против генерала Драценко тридцать четвертую дивизию, собрали в кулак рабочие отряды города, десантные отряды моряков, поставили под ружье командные курсы, части чекистов и железнодорожную охрану. Во фланг неприятельской конницы вышла одна из кавалерийских дивизий Одиннадцатой армии.
Части Драценко, ждавшие сигнала о мятеже и выступлении Толстова, были атакованы внезапно. Завязался бой... Неся большие потери, Драценко все же посадил казаков на коней и сплошной лавой бросил на наступающих. Несколько сот рванулось вправо — пошли в обход.
Красные части залегли и открыли ураганный огонь. Падали лошади, люди; спотыкаясь о них, многие летели кувырком и тоже попадали под пули. Атака захлебнулась. Отдельные разрозненные сотни врага, прорвавшиеся через огненный вал, метнулись в стороны и повернули обратно. В это же время казаки, шедшие в обход, были встречены сильным пулеметным огнем сводного отряда. Первые их ряды были скошены, а остальные, повернув, смешались с главными силами Драценко, откатывавшимися назад.
В этот миг с другой стороны, из леса, ударила им во фланг красная конница кавалерийской дивизии... Еще ночью, часа за два до того, как начался бой с конницей Драценко, отряды чекистов, подкрепленные матросами и рабочими, под руководством Атарбекова начали облаву по городу. Им удалось захватить несколько групп мятежников и их главный штаб. Третий мятеж в Астрахани не состоялся.
Двадцать шестого июня был жаркий день. Киров, только что вернувшийся с фронта, сидел у себя в кабинете в одной, влажной от пота рубашке, просматривая опись захваченных трофеев.
Вошел дежурный:
— Просит разрешения войти товарищ, приехавший из Баку.
— Из Баку? Как фамилия?
— Не сказал.
— Все равно, проси.
Вошел широкоплечий грузин в рыбацкой робе и шляпе, заросший густой бородой.
— Здравствуйте, товарищ Киров! — воскликнул радостно, с небольшим акцентом. — Давно мечтал с вами познакомиться.
— И я рад гостю... Но кто же вы?
Тот помедлил и вдруг, раскинув руки для объятий, пошел навстречу.
— Я Орджоникидзе. Мы же давно знаем друг друга. — И крепко обнял Кирова.
Киров, мягко высвобождаясь из крепких объятий, с улыбкой смотрел в карие выразительные глаза.
— Я рад, необыкновенно рад, Серго, что ты вырвался из когтей зверя.
— Вырвался, и даже с друзьями, — ответил Орджоникидзе, радуясь, что Киров оказался таким душевным и сразу заговорил на «ты». — Вырвался и надеюсь добраться до Москвы, чтобы доложить Ильичу о положении на Кавказе.
— Доберешься. Поможем. Но как же ты пробрался в Астрахань?
— Из Баку под видом рыбаков поехали в рыбацкий поселок. Да и кто мог подумать, что мы на обыкновенной лодке отважимся махнуть через Каспий!
— А вы отважились? Ведь в море и белые, и англичане... Впрочем, от тебя можно ждать всего... Мне рассказывал про тебя Самуил Буачидзе.
— Жалко беднягу Буачидзе. Это был настоящий большевик. Истинный друг. Мы ведь дружили со школы... А как дела здесь?
— Только отбились от белоказаков — разгромили кавалерию Драценко.
— Ах, молодцы! Поздравляю! — воскликнул Серго.
— Это лишь эпизод. На нас наседают и с юга, и с севера, и из-за Волги. А мы тут с небольшими силами возрожденной Одиннадцатой да с волжскими матросами.
— Продержитесь? Что сказать Ильичу?
— Если не доконает голод... Скажи — будем биться до последнего человека... Однако что же я? Ведь ты с дороги. Пошли ко мне...
Киров отвел Орджоникидзе и его спутников к себе домой, где их хорошо накормили и уложили спать. А сам вместе с Орджоникидзе расположился на ночь в кабинете. Проговорили почти до утра, а днем, в особом вагоне, Киров проводил их в Москву.
Разгром белоказачьего воинства Драценко вселил уверенность, укрепил в Кирове и его друзьях надежду, что Астрахань не будет сдана врагу. Проводилась мобилизация старших возрастов, формировались новые части. И вдруг пришло всех ошеломившее известие — пал Царицын...
С болью в сердце пришлось признать, что Астрахань оказалась в мешке. «Теперь на нас навалится с востока Толстов, а с запада — пополнивший разбитые полки Драценко. С севера надо ждать деникинских генералов Бабиева и Улагая...»
Киров, предвидя столь критическое положение, еще во время битвы за Царицын послал к Ленину Бутягина и просил Орджоникидзе сказать Ильичу, что Астрахани крайне нужна помощь.
Бутягин вернулся еще до того, как пал Царицын. Он привез директиву Ленина: «Астрахань защищать до конца!»
Третьего августа Киров собрал губернскую партийную конференцию. Его речь прозвучала, как клятва: «Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским...»
В середине августа телеграф принес радостную весть о разгроме на юго-востоке главных сил Колчака. Был образован Туркестанский фронт во главе с Фрунзе и Куйбышевым. Одиннадцатую армию подчинили Туркестанскому фронту, которому и было поручено оказать всемерную помощь Астрахани.
«Это Орджоникидзе помог, — обрадовался Киров, получив телеграмму из Москвы, — очевидно, он доложил о нашем бедственном положении Ильичу. Пойду обрадую друзей. Надо поехать в войска, подбодрить бойцов. Надо всеми силами продержаться до подхода туркестанцев».
Было часов десять вечера. Киров только вернулся с позиций и просматривал в газете сводки с фронтов.
Дверь, скрипнув, приоткрылась — вошел высокий богатырь во френче, стянутый ремнями, с маузером у пояса. На худом энергичном лице выделялись большие глаза, смотрящие открыто и смело.
— Здравствуйте, товарищ Киров! Я Куйбышев.
Киров встал, протянул руку:
— Очень рад! С прибытием, товарищ Куйбышев. Прошу садиться.
Куйбышев устало опустился в кресло. На его лице появилась теплая улыбка.
— Послушай, товарищ Киров... нам следует считать друг друга товарищами по подпольной борьбе и даже тюремными однокашниками. Вместе сидели в Томске. Я видел в одиночке причудливые вензеля «СК». Не ты выцарапывал?
— На третьем этаже, с окном на крышу?
— Да, кажется, в тридцать второй?
Лицо Кирова просияло.
— Точно. Моя работа. Хотя был я тогда не Киров, а Костриков. Рад, рад пожать руку товарищу по подпольной борьбе.
Маленькая крепкая рука Кирова утонула в большой ладони Куйбышева.
— Ну, садись поближе, поговорим о положении в Астрахани, — предложил Куйбышев и сел рядом.
Когда Киров обрисовал обстановку, Куйбышев поднялся, прошелся и снова сел.
— Ну что, Валериан? Страшно? — спросил Киров, видя волнение нового друга.
Тот положил большую руку на плечо Кирова:
— Страшно? Да, страшно! Но ничего, выстоим...
По распоряжению Фрунзе в Астрахань стали подвозить продовольствие, медикаменты, боеприпасы. Скоро приехал и сам Фрунзе. Был собран Военный совет.
Помимо Кирова, Куйбышева, Бутягина, Мехоношина были приглашены командиры частей Одиннадцатой армии.
На большой карте, унизанной красными и белыми флажками, были хорошо видны линии нескольких фронтов.
Фрунзе — невысокий статный человек во френче, проведя указкой по пунктирной линии вражеских позиций на Центральном фронте, заговорил озабоченно: