Страница 48 из 85
Однако ревком принял новые меры предосторожности. В городе был объявлен комендантский час. Патрулировали грузовики, оснащенные пулеметами, конные разъезды.
В ночь на десятое в Астрахань вошли переброшенные с фронта Железный и Мусульманский полки. У важных объектов стояли войска, по улицам были выставлены дозоры.
Донесения с постов были спокойные. Бутягин, прикрыв глаза, сидел в кресле.
Вставало солнце. Уже розоватые лучи рассвета заиграли на белой стене.
«Очевидно, и сегодня не выступят», — подумал Бутягин и вдруг услышал пронзительный гудок. Прислушался и понял: на заводе Нобеля. «Уж не сигнал ли?» — вскочил, подбежал к окну. Завыл гудок на заводе Норепа, послышалась орудийная стрельба и треск пулеметов.
Вбежал встревоженный Киров:
— Кто стреляет?!
— Очевидно, мятежники. Наши посты молчат: должно, перерезаны провода.
Бутягин снял трубку телефона:
— Четвертый? Что видно? Докладывайте... Так, понятно. Продолжайте наблюдать, — и Кирову: — Бьют по мосту и губпарткому, стараются прорваться к Татарскому базару. Наши вступили в бой.
Снял другую трубку:
— Кто говорит? Так, Бутягин. Приказываю Каспийской флотилии подавить батарею противника, бьющую по мосту.
Снял третью трубку:
— Чугунов? Железный полк на Канаву, Коммунистический отряд к заводу Норепа. Закрыть мятежникам доступ к центру.
Опять зазвонил телефон. Взял трубку Киров:
— Алло. Слушает штаб... Киров. Что? Взбунтовалась первая запасная батарея тяжелой артиллерии? Сейчас пришлем подмогу. Да, да. Держитесь... Понял. Посылаю отряд командных курсов и сорок пятый батальон Реввоенсовета. — И сняв другую трубку: — Алло! Алло! Чугунов! Срочно сорок пятый и отряд курсов на подавление мятежа в первой запасной... Держать связь со штабом. Ясно? Выполняйте!
В городе усилилась стрельба, трещали пулеметы, ухали орудия. Один за другим стали появляться связные. Бутягин вместе с Кировым и помощниками едва успевали делать отметки на карте и отдавать распоряжения.
Только часам к восьми прояснилась картина боя. Мятежники укрепились на Бакалдинских улицах, овладели несколькими мостами через Канаву. Им удалось занять и разгромить плохо защищенные здания райкомов четвертого и пятого участков. Они сумели разоружить стоящий в саду кавалерийский эскадрон и занять завод Норепа. Жестокий бой шел у Земляного моста.
Теперь, когда картина прояснилась, стало легче руководить.
На помощь Коммунистическому отряду Аристова, ведущему бой у Земляного моста, послали моряков Ульянцева. Враг был отброшен. Завод Норепа освобожден.
Железный полк стал теснить отряды мятежников, просочившиеся к центру.
Неожиданно в Совет обороны вошел раскрасневшийся Атарбеков:
— Товарищи, штаб мятежников в особняке Розенблюма. Но прорваться туда невозможно: подступы прикрывают пулеметчики с колокольни церкви Иоанна Златоуста.
Бутягин тут же отдал приказ рабочему отряду и морякам Ульянцева приготовиться к штурму особняка.
— Помните, сигнал к наступлению — удар артиллеристов, — предупредил он, — как собьют колокольню — начинайте штурм.
Морякам миноносца «Карл Либкнехт» и артиллеристам кремля было приказано открыть огонь по колокольне одновременно.
Моряки Ульянцева и рабочий отряд стали сосредоточиваться в переулках, ведущих к особняку Розенблюма. Заняли исходные позиции. Ждали сигнала. И вот по колокольне церкви Иоанна Златоуста ударили с двух точек.
И тут же огонь был перенесен на особняк Розенблюма. Как только умолкли пушки, с громовым «ура» моряки и рабочий отряд бросились на штурм. Штаб мятежников был взят.
Части мятежников, огрызаясь огнем, начали отступать на окраину, а потом в сторону села Царева. Их преследовали красные войска...
В коридоре послышались голоса, топот ног, стук прикладов.
— Пропустите! — послышался гортанный голос, и Атарбеков первым вошел в кабинет председателя ревкома.
— Вот, товарищи, полюбуйтесь на главарей заговора.
В кабинет под охраной матросов вошли шестеро пленных. Двое из них были в военной форме, остальные — в штатском. За ними, грузно шагая, вошел Чугунов.
— Шестерых пригнали, товарищ Киров, остальные направлены в тюрьму, — пояснил он.
Киров кивнул и обвел взглядом арестованных:
— Кто такие?
Арестованные молчали...
Киров в упор взглянул на высокого офицера:
— Вы, очевидно, деникинец?
— Я офицер русской армии и горжусь этим! — с достоинством ответил тот.
— Вы офицер не русской армии, а деникинского полчища, которое воюет против народа, — ответил Киров и метнул гневный взгляд на смуглого человека в черных крагах, в замшевом пальто. — А вы?
— Я не есть мятеж... Я есть корреспондент инглиш «Дейли ньюс».
— Иначе, английский эмиссар. Ясно... А вы кто? — взглянул Киров на широколицего человека с маленькими глазками.
— Это рыботорговец Зимбер, — пояснил Чугунов, — мы его хорошо знаем. Шкура!
— Понятно...
Киров вдруг шагнул к рыжеватому господину в поношенном пальто, из-под которого выглядывал крахмальный воротничок:
— Синегубов! Это же вы?
Рыжеватый опустил глаза, съежился.
— Еще три дня назад вы потрясали партийным билетом и клялись, что честно работаете в рыбтресте...
— Я случайно попал в особняк... спасался от стрельбы.
— ЧК разберется, — сказал Киров и кивнул Атарбекову. — Увести всех...
Когда арестованных увели, Киров предложил друзьям присесть.
— Все они отпетые враги. Все! Но как Синегубов смог пролезть в партию и войти в доверие?
Атарбеков достал из кармана вчетверо сложенную бумагу, расправил, подал Кирову:
— Вот список арестованных мятежников, которые носили в карманах партийные билеты.
Киров просмотрел и подал бумагу Бутягину:
— Это чудовищно! Я не раз замечал, что у нас много бюрократов, но не думал, что столько предателей... Георгий, позвони Колесниковой. Попроси прийти в ревком. Надо что-то делать...
Колесникова пришла быстро. Поздоровавшись, спросила:
— О чем спорите, товарищи?
— Садись, Надежда Николаевна, — пригласил Киров, а сам продолжал ходить. — Садись, садись. Надо поговорить по душам.
Когда Колесникова опустилась в кресло напротив Атарбекова, Киров подошел к ним, присел на краешек стола:
— Вот какое дело, Надежда Николаевна. Атарбеков докладывает, что мятежникам помогали и даже участвовали в мятеже некоторые коммунисты.
— И раньше арестовано несколько человек, замешанных в спекуляции и в пособничестве врагу, — добавил Атарбеков.
— Знаю, товарищи. Шляпников оставил нам плохое наследство. Не воспитывал людей. Ведь вспыхнул же бунт в батарее.
— Вот видишь, — помрачнел Киров, — а сколько бездушных и вредных людей, прикрываясь партийными билетами, сидят и вредят в советских учреждениях, на больших постах? Мы должны обезопасить себя, обезопасить Астрахань от вспышки нового мятежа. Я предлагаю провести чистку в партийных рядах и в соваппарате.
— В соваппарате можно и нужно. Это в нашей власти. Я одобряю, — убежденно заговорила Колесникова, — а вот в партии без разрешения ЦК нельзя. До сих пор еще нигде не проводилось подобной кампании.
— Свяжись с ЦК. Давай вместе пошлем телеграмму. Эта мера назрела. Нас поймут, — настаивал Киров.
— Согласна. Давайте составим телеграмму.
— Пожалуйста, — Киров сел за стол и, быстро написав текст, подал Колесниковой.
— Хорошо. Спасибо! Люблю, когда все делается быстро, решительно. Сейчас же отправлю...
Разрешение из ЦК было получено.
Одновременно с чисткой парторганизации Киров приказал начать чистку соваппарата.
В газетных статьях, в выступлениях он призывал покончить с бюрократизмом, беспечностью, попустительством.
«Живое дело — вместо мертвой бумаги, революционная дисциплина — вместо начальствующего кнута, творческая деятельность — вместо пассивного выполнения приказаний. Каждый работник не только гайка и винт общего советского механизма, но и мозговой центр, источник энергии, созидающий новую, социалистическую республику рабочих и крестьян».