Страница 3 из 70
Дверь соседней комнаты бесшумно растворилась и, словно влекомый неведомой силой, оттуда выплыл шарообразный Розенблохен, неумолимо, как рок, приближающийся к Коле. Выражение его лица было, как всегда, застывшим и невозмутимым, и только уголки губ, незаметно подергиваясь, слегка опустились.
Одуревший от счастья Коля не замечал ничего вокруг. Благоговейно охватив ладонями вожделенную фигурку, он, натыкаясь на мебель, побрел в свою комнату, не в силах отвести взгляд от благоухающего кенгуру. Коля обожал шоколад, но кенгуру казался ему столь прекрасным, живым и совершенным, что даже мысль погрузить в него зубы ужасала именинника до глубины души.
Не поддавшись искушению хотя бы лизнуть табличку «Сделано в СССP», Коля спрятал подарок в тумбочку, где хранил свои драгоценности, вроде когтя белого медведя, стеклянных кубинских шариков, ракушек и прочего, а сам отправился к гостям.
Веселье было в разгаре. Взрослые сплетничали на кухне, а дети играли в догонялки, жмурки, фанты, ссорились, мирились, прыгали, ходили на голове, ну, в общем, вели себя, как дети. И только толстый Розенблохен чинно сидел на диване, задумчиво вращая в руках кубик Рубика.
Прошел час, а может полтора, и Коля, соскучившись по кенгуру, пошел к тумбочке, чтобы взглянуть на него и вновь вернуться к игре.
На суровом жизненном пути Николая Андреевича Семушкина было немало жестоких потрясений. Около ларька с квасом неизвестный злодей похитил новенький велосипед Коли—пятиклассника. В девятом классе Колю выбросили с пятого этажа родной школы, и он сломал передний зуб. После десятого класса он не поступил в институт. В более зрелом возрасте от него сбежала жена, по рассеянности захватив с собой всю мебель, одежду и деньги. Но ничто не могло сравниться с горем, которое обрушилось на Колю, когда он обнаружил пропажу шоколадного кенгуру. Будущий Убийца Джексон издал невероятный, душераздирающий, сиреноподобный вопль и упал без сознания у разграбленной тумбочки.
Последующие полчаса прошли очень бурно. Коля кричал, плакал, умолял вернуть бесценную фигурку. После тщательных поисков была обнаружена лишь заброшенная под диван целлофановая обертка, все еще благоухавшая горьким шоколадом.
Коля онемел от горя. Примолкли испуганные дети, устали уговаривать именинника родственники. И вот, в тяжелой паузе, затопившей молчанием разгромленную комнату, с дивана неторопливо поднялся толстый интеллектуал Марк Розенблохен, тяжело ступая, прошел на середину комнаты и начал говорить.
Следует отметить, что обычно Марк говорил редко, лаконично и только по делу, без всяких лирических отступлений и общих фраз. Но на этот раз речь семилетнего толстяка оказалась самой длинной за всю долгую жизнь прославленного ученого. Марк говорил медленно, спокойно, с великолепной дикцией и артикуляцией и с уверенностью старого профессионального актера. Поскольку способности автора не позволяют привести речь гения во всем ее блеске, придется ограничиться лишь кратким пересказом ее содержания.
Сначала Марк с восхитительной небрежностью коснулся вопросов о смысле бытия и соотношении между духовным и материальным, между делом отметив ничтожность шоколадной фигурки в сравнении с вечностью, бесконечностью Вселенной и загадкой человеческого существования. Затем, видимо сообразив, что уровень детской, да, пожалуй, и взрослой аудитории несоизмерим с широтой поставленных вопросов, он перешел к более легкой тематике.
Авторитетно и с непоколебимой уверенностью толстяк заявил, что нынешняя трагедия могла бы не случиться, если бы именинник и члены его семьи были хорошо знакомы с произведениями детективного жанра. Это помогло бы им:
а) предотвратить преступление до его совершения;
б) в случае невозможности предотвратить преступление – раскрыть его, пользуясь дедуктивным и индуктивным методами, теорией вероятностей и теорией катастроф, и заставить преступника понести заслуженное наказание.
Далее Марк в качестве иллюстрации к своим словам поведал изумленной публике несколько наиболее поучительных детективных историй из обширного наследия Конан Дойля, Агаты Кристи и Честертона.
Жаль, что я не психолог. Психолог наверняка смог бы объяснить, как в истерзанной душе Коли Семушкина сплавились в единое целое светлая платоническая любовь к шоколадному кенгуру, горечь и боль потери, преклонение перед мудростью и авторитетом толстого семилетнего гения и потрясение от встречи с неведомым, влекущим и таинственным детективным жанром. Перемешавшись и слившись друг с другом, эти чувства неведомым образом трансформировались в страсть, неукротимую и беззаветную, подчинившую себе всю дальнейшую Колину жизнь.
Это была страсть к детективной литературе. Рассказ Марка настолько потряс юбиляра, что при прощании он великодушно простил толстяку исходивший от его губ восхитительный запах горького шоколада и не стал изобличать первого, раскрытого при помощи косвенных улик, преступника.
Пятилетний Коля, доселе с отвращением смотревший на буквы А и Б, за три месяца научился бегло читать и с тех пор поглощал детективы один за другим. Прочитав все детективы, изданные на русском языке, он впоследствии выучил английский и китайский и начал брать книги в библиотеке иностранных языков.
В третьем классе Коля, обуреваемый жаждой творчества, решил создать детективный шедевр, героем которого должен был стать безжалостный, но справедливый мститель и убийца по фамилии Джексон.
С тех самых пор имена Коля, Колян и Николаша канули в Лету, а гражданина Семушкина все, за исключением сотрудников правоохранительных органов, стали именовать Убийцей Джексоном.
Коля не возражал, и было видно, что это прозвище ему даже нравится.
Но просто быть любителем детективов оказалось недостаточным для Убийцы Джексона. Озарение, снизошедшее на него в тот самый роковой день рождения, открыло ему его предназначение – он должен был стать проповедником детективного жанра. И Коля проповедовал с жаром.
Детский сад, который посещал Семушкин, стал лучшим среди подобного рода детских учреждений. Обитавшие там ребята перестали ломать игрушки, обливать супом воспитателей, отрывать крылышки у мух, галдеть, драться и доставлять неприятности взрослым. Молчаливым плотным кольцом окружив Убийцу Джексона, они, затаив дыхание, слушали его долгие запутанные повествования, погружаясь в мир ужасающих преступлений, интриг, погонь и коварства.
Если Коля отсутствовал или занимался своими делами, дети, за редким исключением, сидели или полулежали, небрежно закинув ногу на ногу, и лениво посасывали засунутые в рот карандаши, символизирующие знаменитую трубку великого Шерлока Холмса. Двое юных дарований при этом обычно наигрывали на скрипке четвертый скрипичный концерт Брамса.
Пятеро докторов Уотсонов расхаживали по комнатам, заложив руки в карманы. Один бывший хулиган и оригинал, не желая подчиняться общим тенденциям, решил стать знаменитым преступником Фламбо, но тридцать восемь Холмсов, пятеро Уотсонов и несколько других знаменитостей бдительно следили за каждым его шагом. При малейшей попытке совершить преступление, они отлавливали и лупили его с беспощадностью, вполне достойной непобедимой когорты великих сыщиков.
Неудавшийся Фламбо попытался было переквалифицироваться в отца Брауна, но зловредная атеистка-воспитательница, обнаружив, что он крестится, накинув простыню вместо сутаны, устроила ему такую взбучку, что он принял свою судьбу и в перерывах между Колиными рассказами сосал карандаш вместе со всеми.
В школе Убийца Джексон тоже был необычайно популярен, но в старших классах увлечение его рассказами стало убывать, уступив место интересу к представителям противоположного пола, и постепенно Коля потерял свою аудиторию. Считая, что проповедник детективного жанра не может существовать без публики, Коля уходил в лес и там поверял свои истории дубам и березкам.
В питомнике «Черная звезда» Коля быстро доканал своими рассказами остальных инструкторов. Издали завидев его, они немедленно бросались врассыпную. Отдушиной для Убийцы Джексона стали Прямо-в-Цель и Гел-Мэлси. Прямо-в-Цель сам искал его общества. Тренируясь по системе Дзен-буддизма, он учился отключаться от внешнего мира, не видеть и не слышать ничего вокруг. Не слышать Убийцу Джексона было крайне трудно, и это оказалось достойным вызовом для мастера разящего плевка.