Эдна

Впрочем, она не обязательно могла быть человеком.

Я огляделся ещё раз и снова влез в седло. А затем, глядя Людоеду под ноги, осторожно тронул его шагом вверх по реке, вдоль затопленной опушки.

Я двигался в сторону большого, нависающего над водой дуба, что чёрным силуэтом проступал сквозь жемчужный от солнечных лучей туман. Мне казалось, что пение доносится оттуда.

Вдруг из тумана впереди вышла собака. Я даже вздрогнул, но светлая лопоухая дворняга с печальной мордой была одна. Да и голос поющей, хоть своей печалью и напоминал голос Эдны, но определённо им не был.

Собака уселась на кочку на нашем пути; засунула заднюю лапу себе в ухо и почесала там, так задумчиво глядя в небо, что я представил себе, как она поёт песню про далёкие синие небеса, и улыбнулся.

Потом она перевела взгляд на нас, встала и направилась обратно. Правда, через два шага она остановилась и обернулась, проверяя, идём ли мы следом, а затем, с важным видом проводника, затрусила впереди. Я заметил, что брюхо и хвост у собаки были мокрые.

Всё это было по меньшей мере странно, и поэтому мы последовали за собакой.

Вскоре ей пришлось уже плыть; Людоеду вода почти достигала коленей. Один раз он угодил копытом в яму, и мы чуть не завалились в воду. Пение девушки становилось всё слышнее, обманчивое, как любой звук над водой:

Под дубом было темно и ещё стоял туман. На широком корне сидел печальный пёс, большой, мокрый, с хвостом бубликом. Наша провожатая, не сбавляя хода, поспешила к нему и выбралась из воды рядом с ним.

В углублении меж корней, по рёбра в воде, в густой, пронизанной прядями тумана тени сидела девушка, привалившись к дубу спиной, и пела.

Теперь песня её была без слов. Девушка глядела, как я приближаюсь, и просто выводила голосом печальную, выразительную мелодию, повторяющую мотив куплета. Птицы в кроне дуба, если и были, молчали.

Девушка была обнажена, по крайней мере, выше пояса. У неё были матовые чёрные волосы; длинные, мокрыми прядями облепившие плечи и грудь и уходящие дальше под воду. Глаза у неё тоже были чёрные. Да и губы.

Я остановил Людоеда боком к ней, на границе безопасной зоны. Дальше шла глубина.

— Незнакомец, купи у меня лодку, — сказала русалка, переставая петь. Насколько я мог понять, это была обычная речная русалка, которая в одиночку никакой опасности не представляла; а не утопленница, не сирена с рыбьим хвостом, и не водяница, у которой вместо крови болотная вода, а вместо зубов — кольцо клыков.

— Лодку? — переспросил я. — Впервые вижу столь запасливую и столь деловую русалку. Впрочем, где же твоя лодка?

— Привязана к дубу, — объяснила русалка, съезжая спиной вниз по стволу, глубже, так, что по шею ушла под воду. Я глянул влево, куда она указала бледной рукой, и впрямь увидел нос лодки, притаившейся за деревом. Дуб был огромный, обхватов в пять. За ним можно было спрятать хоть корабль.

— У меня было две лодки, — сказала она, забавляя сама себя плавающими в воде прядями волос. — Но одну на заре купила девушка. Она уплыла вверх по реке, но очень жалела, что не смогла забрать с собой своих собак.

Вот оно что. Я почти догнал тебя на суше, Эдна, и ты решила уйти по воде.

Но я тебя не отпущу.

— Вот этих? — спросил я, указывая на парочку, с видом просветлённой грусти на мордах сидящую бок о бок на корне.

— Что ты, что ты! — русалка заулыбалась, показывая сиреневую изнанку губ. Зубы у неё точно были обычные, человечьи. — Эти двое остались. Остальные разбежались по округе. Их было десятка полтора, не меньше. По-моему, среди них был даже волк.

— Спасибо тебе, водяная дева, — поблагодарил я её в традиционно уважительной для русалок форме. — А давно она уплыла?

— Вряд ли более полутора часов назад. Так ты купишь у меня лодку?

— Да зачем тебе деньги, дева?! — искренне удивился я. — Я ещё не слыхал о русалках, хоть что-нибудь покупающих у торговцев!

— Да нет же, дело вовсе не в этом; — русалка хихикнула, змейкой выбираясь на корень. Она была полностью нагая, как и положено речной русалке. Ноги у неё тоже были обычные, человечьи. Когда она уселась, обняв себя за колени, концы чёрных волос всё равно ещё спускались вниз по корню и уходили под воду. — Просто хозяин этих лодок — мой знакомый; — русалка снова хихикнула. — Они ему не нужны, вот он и попросил меня их продать. Но кому же я их продам здесь, да ещё ночью? Он обещал мне услугу за услугу, если я их продам, но он приходит так редко… — добавила она уже печально.

Ну да. Знаю я, какую плату берут русалки за услуги. Небось и мне не миновать такой пропозиции. Тем более что, похоже, придётся просить её присмотреть за конём.

— А вот сегодня ещё затемно рухнул от чего-то мост, а потом так вовремя пришла эта девушка, и я продала ей лодку. И я решила ещё подождать: сегодня такой удачный день, вдруг кто ещё пройдёт? Так ты купишь её?

— Куплю. — Я полез под плащ за кошелём. — Сколько?

— Восемь, только не серебром; — сказала русалка и плюхнулась в воду.

Я отсчитал монеты, ссыпал их в один из холщовых мешочков, что были у меня с собой; и, склонившись с седла на бок, отдал русалке. Она стояла рядом с Людоедом, но вода доходила ей выше пояса.

— Спасибо; — поблагодарила она, и подняв голову, посмотрела на меня.

Я старался не смотреть ей в лицо. Впрочем, это ничего не исправляло.

— Подгони сюда лодку, будь добра; — попросил я, глядя, как она опускает под воду руку с зажатой в ней платой. Пелена тумана на воде, совсем уже прозрачная, таяла на глазах. Молочно-белое ничто, на фоне которого тёмной бронзой рисовался дуб, наливалось жемчужно-золотым светом.

Русалка кивнула и канула под воду. Под мутно-зелёной гладью мелькнул девичий силуэт, протянулись ленты волос, рождая дрожащие дорожки — русалка обогнула дуб под водой, чтобы не показываться на солнце. Вообще-то ей уже пора было уходить. В глубину, в ямы под берегом, в самый глубокий омут, туда, где дно покрывает ковёр бесцветных в темноте водорослей; до самой ночи.

Появилась лодка, с привязанной к носу туго натянутой верёвкой, уходящей под воду. Лодка была крепкая, двухместная; на скамье, крест-накрест прислонённые к ней, лежали два весла.

Верёвка ослабилась, лодка, замедлившись, подплыла к краю ямы и мягко ткнулась носом в кочку под копытами Людоеда. Русалка вынырнула поодаль, в тени дуба. Собака на корне лениво посмотрела на неё и почесала за ухом.

— Спасибо, дева. — Я отстегнул ножны с Головорезом от луки седла и бросил в лодку. Они глухо стукнули о дерево. Вслед за ними отправились и скатка с дорожной сумкой.

Людоед поднял голову и посмотрел на меня через плечо.

— Ну прости, я за тобой вернусь. — Я наклонился и потрепал его по чёрной гриве. — Можешь побродить здесь по лесу, поохотиться; только далеко не уходи и к людям не приближайся. Понял?

Конь фыркнул и отвернул голову.

Я снова взглянул на русалку. Так и есть. Она стояла по пояс в воде, заложив руки за спину, и ждала. И на этот раз её волосы вовсе не прикрывали её груди.

— Присмотри за моим конём, — попросил я её. И тут же добавил:

— Я заплачу тебе деньгами, а ты отдашь их хозяину лодок, когда он придёт. Может быть, он проведёт с тобой больше времени.

Большие чёрные глаза русалки наполнила печаль. Это была чёрная русалка, довольно редкая по сравнению с зелёными и лиловыми. Но такая же одинокая.

— Раз он продаёт лодки, значит, наверное, придёт ещё лишь один раз. — Она замолчала. Потом, закусив губу, продолжила.

— Побудь со мной. Я присмотрю за твоим конём, только будь со мной. Солнце ещё невысоко… — она просительно посмотрела на меня, выгнув спину и склонив голову. Вода едва доходила ей до талии.