Страница 21 из 127
V
В комнату рядом с Сашей въезжали новые жильцы. Пошла возня хуже прежнего… По утрам его будил шум в коридоре, где пыхтели люди, чем-то стучали, задевая за стены и двери… Привезли кровать, газовую плитку, шкаф… Им еще нет двадцати лет, а они женятся, – говорила прислуга. Оттого что рассчитывают на родителей, а что хорошего вечно рассчитывать на других… Когда появятся ребятишки, денежки выкладывать опять придется дедушке и бабушке. Разве можно потакать всем капризам молодежи, как это делает сестра месье Саши… Бедный мосье Саша мог бы воспользоваться тем, что молодожены провели к себе воду, и сделать отвод. Душ, уборная… Эти сорванцы ни в чем себе не отказывают, а такой человек, как мосье Саша, довольствуется тазом с кувшином и ходит в ватерклозет на том конце коридора, как все…
Но когда жизь вошла в колею, соседи оказались очень тихими, совсем не беспокойными. После переезда они должны были – если верить прислуге – сдавать экзамены. Они поднимались без шума, – во всяком случае, они не будили Сашу, который по утрам спал самым крепким сном. Спозаранку они отправлялись на факультет, и когда Саша случайно оказывался дома в неурочный час, он едва улавливал за стеной бормотанье да шелест страниц. Когда он возвращался поздно ночью, молодые соседи, должно быть, уже спали, а между их спальней и Сашей была комната, где они ели и где в нише помещалась газовая плита.
Понадобилась перемена в ритме его жизни, чтобы Саша оказался дома, как раз когда у соседей были гости. В этот вечер у Саши была температура. Мишу налила ему в термос горячей воды, чтобы он приготовил себе грог, ему пришлось позвонить в редакцию, предупредить, что он заболел, и, изнемогая, задыхаясь, он поднялся на шестой этаж. Еще в коридоре он услышал музыку, смех и шум передвигаемой мебели: у соседей были гости. Катастрофа!
Выпив крепкого грогу, Саша разделся и лег. Но рядом стоял такой крик и шум, что заснуть было невозможно. Вот когда Саша понял, что стена была всего лишь тонкой дощатой перегородкой. Он слышал все так, как будто сидел за столом вместе с гостями. Это было похоже на радиопередачу, с той разницей, что нельзя было повернуть ручку и выключить радио. Звон посуды, ножей и вилок… Передай мне сандвич с паштетом… Пирог на славу… Кто принес эту бутылку, ну и хорошо вино… Легкий удовлетворенный шумок не прекращался. Саша задремал, но взрыв хохота заставил его подскочить. От ярости он чуть не постучал им в стену, чтобы они замолчали. Но фосфоресцирующий циферблат его часов показывал всего девять, – они имели полное право спокойно ужинать. Шум снова сделался однородным, но раз уже Саша проснулся, ему нечего было надеяться заснуть в девять часов, когда он привык ложиться в три-четыре часа утра… Он слышал, как голоса за перегородкой перекрещивались, смешивались… Какой-то низкий бас перекрывал время от времени все остальные голоса… А у одного из них голос ломался… Девушки… настоящий птичник. Саша различал щебечущий голосок Алисы, своей соседки, он к нему уже привык, и бургундский выговор ее мужа – Жана, вернее, Жанно… У них там, наверное, полно народа. Неожиданно бас загудел громче и заставил замолчать всех остальных.
– Говорю вам…
Но тот голос, который ломался, перебил его на высокой ноте:
– А я тебе говорю, что эпическая поэзия берет верх! Долой индивидуальную лирику! Нам нужны грандиозные темы! Пусть поэзия приведет нас к сердцевине мира!…
Голос девушки:
– Ну, поехал! Опять ты со своей эпической поэзией…
– Ты никогда не даешь мне довести мысль до конца… Девушка:
– Доводи свою мысль до чего угодно, только постарайся кончить свои рассуждения до утра. И ты всегда перебиваешь Ролана, он хотел сказать…
Раздался общий смех по поводу чего-то, чего Саша не видел, и кто-то что-то сказал, чего он не расслышал и на что мальчишеский голос взволнованно ответил:
– Конечно! Если бы мне случилось изменить любимой женщине, я бы застрелился!
Смех, восклицания. Саша невольно улыбнулся.
И опять роскошный бас:
– Это очень здравая мысль, которая делает тебе честь, Пэпэ. Чего вы смеетесь? В прежние времена убивали женщину, которая изменила, или мужчину, с которым она изменяла. Куда возвышеннее убить самого себя за измену Любви!…
– Браво, Ролан! Спасибо, Ролан!…
Разговор становился все оживленнее, и Саша не мог за ним уследить… Ломающийся голос продолжал отчетливо:
– …Вы никогда не даете мне довести мысль до конца… Моя эпическая поэма в четырех частях и двенадцати эпизодах об истории Сопротивления…
– В свободных стихах без каких-либо помех!…
– Без рифм и смысла…
– Без конца и без начала!
– Без средств к существованию!
– Без смягчающих обстоятельств!
– Без критического начала…
Они кричали и смеялись все разом. Во что они играли? Саша прислонился горящей головой к прохладной стене… Сюрреалисты, дерьмо… Бас опять возник из общего шума:
– …Это только перевод… Небольшое стихотворение… Чтобы проникнуть в самую сердцевину мира, как ты говоришь… Все твои громадные фрески уместились здесь на одной странице…
– Будешь ты читать или нет?
– Давай, Ролан!
– Погоди, погоди… Я хочу вам сначала объяснить… (мало-помалу наступило молчание, нарушаемое легким позвякиванием посуды). Ведь это перевод… Для русских тут все ясно. Представьте себе: двадцатые годы. Степь весной, зеленый океан молодой травы… Конный отряд Красной Армии, украинцы, они ведь родятся верхом на коне, патрулируют по степи. Все спокойно, враг притих. Эскадрон несется рысью, переходит в галоп и запевает песню, которую пела тогда вся Россия, разрушенная, голодная, зажатая блокадой и пушками: «Эх, яблочко, куда котишься…» Идя в бой и возвращаясь с боя; и на галопе, и на рысях, и шагом эскадрон пел: «Эх, яблочко, куда котишься…» Но молодой парень, скакавший рядом с поэтом, пел другую, никому не известную песню… Устремив глаза на землю, которую он отвоевал, на молодую траву, покрывавшую родимую степь, молодой парень мечтал… Он мечтал о сказочных краях, – и кто знает, – может быть, он только что научился читать? Он узнал, что есть такая страна Гренада, прекрасная, благородная страна, о которой можно мечтать. И вот он покинул свой дом, покинул семью, чтобы и в Гренаде землю крестьянам отдать. Шальная пуля сразила его, пока он мечтал… Просто так, мимоходом. Ей нечего было делать здесь, совсем в другую сторону шел ее путь. Тело мечтателя соскользнуло с коня в весеннюю траву. Даром пропал солдат, даром пропала пуля… и оборвалась мечта…