Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 49

В итоге я оказался в одиночестве. Полночь застала меня свободным от атрибутов власти, склонившимся перед листом бумаги с пером в руке. Собрав остатки былого героизма, я взялся за тяжелый труд по составлению статей пространной конституции, которую наутро хотел представить генеральной ассамблее. Работа увлекла меня, сняв с души осадок неудачи.

И вот они кружатся, точно мотыльки над лампой, мои мятежные идеи, столь же коварно неотвязные, и лишь порою сор пустопорожних фраз развеивается от дуновенья «Марсельезы».

ЭЛЕГИЯ

Вон те едва заметные шрамы среди распаханных полей — все, что осталось от лагеря, разбитого здесь по приказу Нобилиора. Поодаль возвышаются укрепления у Кастильехо, Реньеблас, Пенья Редонда…

На месте древнего города дремлет в тяжком молчании холм. И журчит еле слышно, огибая его, то, что некогда было рекой. Ручей Мерданчо, старый хуглар, бормочет полузабытую песню, и лишь в июне, в половодье в голосе его пробуждается эпическая мощь.

Многих бездарных полководцев повидала эта мирная ныне равнина. Нобилиор, Лепид, Фурий Младший, Гай Гостилий Манцин[комм.]… Был среди них и поэт Луцилий. Явился сюда лихим завоевателем, но вернулся в Рим побитым и удрученным, навеки утратив сноровку во владении мечом и лирой; с тех самых пор и затупились прежде острые дротики его эпиграмм.

Многие легионы разбились о неприступные стены. Тысячи солдат пали от стрел, уныния и зимней стужи. Пока отчаянный Сципион не поднялся однажды над горизонтом гигантской волной и не сдавил железной хваткой жесткую выю Нумансии.

СРОЧНО В НОМЕР!

Лондон, 26 ноября (АП). — Вчера вечером некий безумный ученый, имя которого не разглашается, установил у выхода из железнодорожного туннеля уловитель частиц размером с мышеловку. Поезд так и не прибыл на станцию назначения. Специалисты разводят руками при виде зловещего прибора, который не увеличился в весе, хотя содержит в себе все вагоны Дуврского экспресса и огромную массу жертв.

Ввиду необъяснимой трагедии парламент сделал заявление о том, что Абсорбер все еще находится в стадии испытаний. Прибор состоит из водородной капсулы, в которой создается атомный вакуум. Устройство было спроектировано сэром Эчсоном Билом как мирное орудие, первоначально предназначавшееся для ликвидации последствий ядерных взрывов.

КАРТА УТЕРЯННЫХ ВЕЩЕЙ

В человеке, продавшем мне эту карту, не было ничего необычного. Вполне заурядный, невзрачный тип, разве что не совсем здоровый. Он привязался ко мне на улице, и повадки у него были точь-в-точь как у всех этих торговцев, встречающихся на каждом шагу. Денег за свою карту он запросил самую малость, уж больно ему хотелось от нее избавиться. Когда он предложил испытать ее действие, я из любопытства согласился, потому что дело происходило в воскресенье и заняться мне было нечем. Мы отправились в какое-то место неподалеку и там отыскали жалкую вещицу, которую, наверно, он сам же и подбросил, уверенный, что на нее никто не польстится: целлулоидную гребенку розового цвета, усыпанную мелкими стекляшками. Я до сих пор храню ее среди множества таких же безделушек и испытываю к ней особую нежность, потому что она стала первым звеном в цепи. Жаль, конечно, что эта коллекция неполна: кое-какие вещи проданы, а монетки давно истрачены. С той поры я живу за счет находок, сделанных с помощью карты. Жизнь эта довольно убога, что и говорить, но зато теперь я навсегда избавлен от всяческих забот. А время от времени, изредка, на карте вдруг обнаруживается потерянная женщина, которая таинственным образом мирится с моими скромными возможностями.

ОБЕЗУМЕВШИЙ ОТ ЛЮБВИ

Гарси-Санчесу де Бадахос[комм.]

Сад на рассвете безлюден. Туда, мучимый любовной бессонницей, бредет Гарси-Санчес де Бадахос, настраивая незримую лютню.

По саду грез, обезумевший от любви, идет он, покинув темницу рассудка. Ища среди лилий коварный влажный ров. Долой мир, долой разум. Камнем вниз по склону темных, жестоких, равнодушных очей. Прямо в бездонную пропасть нечуткого к пению уха.

Влажными комьями скорбных стихов завалит он труп отвергнутого, свой труп. И соловей споет ему погребальную песнь холода и забвения. Слезы не утешат его: чуда не будет. Глаза его сухи, в последнюю ночь любовного ненастья в них запеклась жгучая соль. «Меня не любовь убила, убила тоска любви».



Но ты, умерший от любви, не умрешь до конца. Некий звук до сих пор не утих в твоем романтическом саду. Это нота той песни, которую жестокая не пожелала услышать. Птицы еще поют на ветвях твоего надмогильного лавра, о, безумный влюбленный святотатец.

Ибо прежде, чем вознестись в рай безумства, Гарси-Санчес рухнул в преисподнюю любви. И услышал там и высказал вещи, ранящие слух малодушных и боязливых. Но каждый стих его как бы случайно лег оправданием на стол незримого суда.

ПЕЩЕРА

Один лишь ужас, сплошная необъятная пустота. Такова пещера Трибенциана. Зиянье камня в недрах земли. Продолговатая, округлая полость яйцеобразной формы. Двести метров в длину, восемьдесят в ширину. Повсюду свод гладкого камня, испещренного прожилками.

Спуск в пещеру — семьдесят ступеней, вырубленных неровными блоками от входа в расщелину, которая темнеет обычной впадиной у поверхности земли. Спуск куда? Спуск к смерти. Весь пол пещеры усеян костями, останками и прахом. Неизвестно, спускались ли неведомые жертвы по своей воле или отправлялись туда по особому повелению. Чьему?

Некоторые исследователи считают, что пещера не таит в себе жестокой тайны. Они утверждают, что это просто древний могильник, то ли этрусский, то ли лигурский. Однако никто не может пробыть в подземелье более пяти минут, не рискуя совсем потерять голову.

Обморочное состояние, в которое впадают отважившиеся туда спуститься, ученые мужи пытаются объяснить тем, что в пещеру просачиваются подземные пары газа. Но никто не знает, о каком газе идет речь и откуда он выходит. Быть может, человека там гнетет не газ, а ужас необъятной пустоты, безмолвное пространство вобранного вглубь небытия.

Ничего более не известно о пещере Трибенциана. Тысячи кубометров небытия, в его герметичной округлости. Небытие в каменной скорлупе. Гладкий камень с яшмовым узором. И сухой прах смерти.

ЧУЖОЕ ДОБРО

Нет на свете более жалкого зрелища — так говорят грабители, — чем вид человека, застигнутого in fraganti[29] в момент овладения имуществом. Человек дрожит, что-то бормочет, с трудом поднимает руки и водит ими по воздуху, стараясь показать, что в них ничего нет. Он пытается уверить, что он пуст, гол и нищ, что все это ложь, что произошло лишь досадное недоразумение.

Конечно, тяжело признавать собственные ошибки, и никто не хочет расставаться по собственной воле со своим добром. Грабители, те всегда готовы дать слабину, но они превозмогают себя и все-таки иногда уносят кое-что против воли хозяина. Те, что идут на дело без пистолета, сильно рискуют, потому что владельцы имущества злоупотребляют их положением и безнаказанно нападают на них. В газетах довольно-таки часто сообщается о случаях неосторожности, когда грабитель, пытаясь убежать, получал вдогонку пулю.

Однако — так говорят грабители, — время от времени им все-таки удается найти добрую душу, которая с охотой отдает все свое добро и воспринимает ночных гостей как посланцев провидения.

ТРЕВОГА! ГОД 2000…

Осторожно! Каждый человек стал бомбой, готовой взорваться в любой момент. Может, в объятьях любимого сейчас взорвется его возлюбленная. А может…

Теперь никто друг друга не обидь, не схвати, не тронь. Уже никто не хочет воевать. В самых дальних уголках земли гаснут отзвуки последних недовольств.