Страница 5 из 25
Чтобы открыть в себе писателя-натуралиста, Онегов оставил комфортную квартиру в Москве и отправился жить в лесную избушку, спрятанную в северной тайге. Писать о городской жизни обывателей ему, с одной стороны, претило, а с другой стороны, было понимание, что никаких открытий он здесь не сделает и ничем новым читателя не удивит. Его звала природа и её таинственные обитатели. Несмотря на то, что в походах по опасной тайге за плечом у него висело ружье, он старался им не пользоваться, понимая, что страсть охотника-добытчика заглушит в нём страсть натуралиста-исследователя. Душа просила полного слияния с природой. И ему удалось добиться того, что вокруг его жилья по соседству мирно жили и росомахи, и дятлы, и белки, и дрозды, и медведи, и муравьи. Вся лесная тварь стала героями его книг. Ну а медведи вышли на первый план. Нужно было о них так написать, изучив характер и повадки, чтобы читатели сразу поняли – в природоведческую литературу пришел новый писатель и ему есть что сказать. И он ворвался в литературу, его приметили и начали печатать в солидных журналах и альманахах.
Я понимал, насколько трудным и рискованным был тот шаг… Рассказать о медведях увлекательнее и интереснее, чем известные писатели Бианки, Акимушкин, Зворыкин, Скребицкий, Ливеровский было весьма трудно, да и опасно. Написать-то напишешь, но никто не заметит, а ежели и прочтут, то скажут, что ничего нового автор не сказал. Онегов задумался: каким же должно быть его слово? Чем его наблюдение за медведями будет отличаться от других? Как не повториться? И уж тем более не прослыть графоманом. Подсказкой ему стал тот факт, что почти все писатели были заядлыми охотниками, и встречи с медведями происходили у них не в дружеской обстановке, а чаще в экстремальной и неприятной. Онегов отказался быть охотником в тайге, а значит иметь власть над зверем, угрожать ему, пугать, обижать. Лучше найти способ мирного сосуществования, а затем вкрасться к нему в доверие, добиться дружеского расположения и начать документировать наблюдения и открытия. Именно это решение и способствовало тому, что Онегов стал Онеговым.
Уже после выхода книги, после окончания университета, я спросил Анатолия Онегова, бродя вместе с ним по ярославским лесам, не страшно ли было набиваться в друзья к медведю в незнакомой таежной дали, где негде ни спрятаться, ни отступить в безопасное место, ни попросить помощи в случае чего. Ответ обескуражил. Оказывается, для него страшнее человека в лесу никого не может быть. А медведь, хоть и слывет агрессивным и опасным, на деле чаще всего ленив и осторожен. К тому же он весьма умен и не испытывает желания первым нападать на человека.
– Можешь спокойно вычеркнуть медведя из списка злых и страшных зверей, – посоветовал в заключение Онегов.
Через пару минут добавил:
– У меня были другие трудности в тайге – найти медведя и не напугать его так, чтобы он меня боялся и напрочь избегал дальнейшей встречи.
– Как же вы находили их в большом пространстве тайги? – сыпал я вопрос за вопросом.
– Это самое интересное… Из этого интереса и складывается жизнь натуралиста. Для этого и пишется книга. Хотя тут главное не только в том, где и как найти медведя, но и чем его расположить к себе, к общению… Более того, сама по себе встреча с медведем не является для меня единственной целью, то есть тем счастливым мгновением, ради которого я жил в северной тайге на берегу Пелусозера. Если бы я не ощущал счастья от вида живописных болот, от песен синичек и плясок токующих глухарей, от того соснового воздуха, которым наполнялась моя грудь, то и встреча с медведем вряд ли была бы настолько счастливой, насколько счастье возможно в дикой природе. Сама жизнь среди природы, общение с животным миром дает полноту счастья.
Мне понравились слова писателя. Сразу вспомнилась его книга «Здравствуй, Мишка!», в ней есть признание Онегова: «Полюбил я северную тайгу, полюбил ели и осины, светлые открытые болота-ягодники и бродил я по таким ягодным местам, радовался теплому летнему солнцу, первому осеннему туману, первому инею. Радовался встрече с каждым зверем и спокойно шел от одного лесного болота к другому, от ручья к озеру, от озера к реке по старым и новым медвежьим тропам».
Тут нахлынули волны воспоминаний и на самого Онегова. То и дело в памяти всплывали картинки его блужданий по тайге. Рассказчик он отменный, заводной, начинает говорить – не остановишь, а образы один живее другого. Вот идет он торфяной дорогой, спугивает тетеревов. Кругом белые столбики стройных березок. Красота. Но допекают комары. Приходится неустанно бить ладонью этих настырных пискунов. Усталость в ногах вынуждает сделать привал возле поваленной ели. Рядом возвышается растрепанный муравейник. Тут поработал-полакомился медведь. По следам Онегов установил, что здесь были медведица и трое медвежат. Значит, он на верном пути. Приткнув к дереву свое двухствольное ружье шестнадцатого калибра, остававшееся в чехле все дни путешествий по тайге, он наконец-то обрадованно вздохнул, прилег на землю. Теперь его точно ждет долгожданная встреча с хозяином леса, только следует прошагать ещё пару километров в глубь Медвежьего Государства.
Чем больше загадок и страшилок возникает в рассказе Онегова, тем чаще я порываюсь сыпануть десяток вопросов, но сдерживаюсь, боюсь разгневать или отвлечь внимание писателя. Порой на помощь приходит зачитанная до дырок и измятых страниц всё та же книга «Здравствуй, Мишка!». Поздним вечером, уже после нашего лесного похода, я нахожу ответ на вопрос о том, почему Онегов, найдя медвежьи следы и идя по ним, всё никак не мог обнаружить дом-лежбище зверя. Вина лежит на другом человеке – лесорубе. В книге есть пояснение: «Нет, медведь здесь постоянно не живет. Он здесь ходовой, редкий зверь – только заглядывает в эти места. Да и как жить медведю в этих краях, когда кругом грохочут узкоколейки, вывозящие лес, когда по лесным дорогам-лежневкам день и ночь носятся рычащие лесовозы. Нет, места эти уже не медвежьи».
Утром за чашкой чай спрашиваю Онегова, насколько безопасной и интересной была у него первая встреча с медведем.
Он увлеченно продолжает рассказ.
– Забыть ту первую встречу невозможно. Больше месяца я выслеживал медведя, вернее, шел по его следам, подавал ему всякие добрые сигналы, что я не опасен, что я друг ему. А он, конечно же, видел меня, но от встречи уходил. Как я потом понял, он наблюдал за мной, приглядывался, пытался понять, насколько я опасен. В какой-то момент я понял, что нужно схитрить, не самому выходить на медведя, а лечь в засаду и выждать, когда он сам на тебя выйдет. Так как на одном дальнем болоте я чаще всего спугивал медведя, то и решил там организовать встречу. Четыре дня я ждал его у края болота.
– А что медведю на болоте-то делать? – недоуменно развожу руками я, прерывая рассказ.
Онегов хоть и не любил, когда его перебивали, всё же не осерчал, спокойно продолжил.
– Ты же знаешь, медведь всеяден. Ест все подряд, начиная с разорения муравейников и осиных гнезд, заканчивая лакомством ягод. На ягодах я его и подловил. Высмотрел как-то на болоте грубо помятые ягодные кусты, стал пристально изучать, кто мог целую поляну брусники оборвать вместе с листьями? А ещё рядом обоссать кисти голубики? Пригляделся, а на малоприметной тропинке, на мягкой почве – пара глубоких следов медведя. Ах ты, обжора, подумал я, опять здесь побывал и вновь успел скрыться до моего появления. Теперь-то держись, я тебя обхитрю, буду караулить с утра. Лежу под елкой час, второй… Жду. Веду себя осторожно, тихо, чтобы никого не напугать…
– Как сказано в вашей книге, чтобы «не выдать своего присутствия в чужих владениях».
– Верно, но не перебивай меня, слушай, – Онегов всё-таки сделал мне замечание и сразу продолжил:
– Лежу тихо, чтобы в первую очередь рябчики привыкли ко мне, не боялись и не выдали шедшему за кормом медведю моё присутствие. Пока я лежал, не один рябчик прилетел на соседнюю ель… Расселись они на густых ветвях и начали крутить головами, изучая меня. Дерни я руку или пошевели ногой, как они встрепенулись бы, подали голоса тревоги и – прощай, косолапый. Но я заставил робких птиц ко мне привыкнуть. Уроками мне послужили неудачные наблюдения за медведями в вологодских и пермских лесах. Там я также мечтал один на один побеседовать с косолапыми. Помнится, лежал в засаде в одном угрюмом сыром осиннике. Ждал не один час. Когда нога затекла, решил повернуться на другой бок… И только шевельнулся, как рядом с грохотом взметнулся ввысь здоровый глухарь. Напугал меня до смерти. Уверен, напугал и медведя, которого я так и не дождался. Теперь, чтобы меня не пугали глухари и рябчики, я избрал иную примирительную тактику знакомства и поведения с птицами. Но медведь на болоте всё равно перехитрил меня. Как он узнал, что я его поджидаю? Может, по запаху? Может, выследил? Кто его знает?! Но он обошел меня стороной и скрылся. Меня восхитила его осторожность и, благодаря ей, я дал медведю имя – Лесник. На следующий день встретил его широкие следы около вывороченных с корнями деревьев. Но настигнуть его опять не удалось. Этот скрытый лесной зверь всё больше и больше возбуждал во мне желание встретиться, познакомиться. Хотелось увидеть его и сказать, что я не опасен, давай дружить, ходить вместе по тайге. Но он и дальше избегал встречи. Однажды поздним вечером у костра мне показалось, что Лесник затаился где-то рядом, ведет тихое наблюдение и думает, стоит ли пугнуть меня, выгнать из леса или оставить в покое. Его явное присутствие я чувствовал долгое время, пока не уснул. А утром сам задумался: не пора ли уносить ноги из тайги, раз у медведя нет желания познакомиться? Но я остался, продолжил поиск. И вдруг вечером он вновь пришел к моему жилищу. Только теперь не стал прятаться. Вышел на высокий берег озера, встал на задние лапы, вытянулся, видимо, чтобы быть замеченным, и надолго замер. Всем грозным видом показывал своё могущество и свою незлобную расположенность ко мне.