Страница 12 из 25
Из толстой колоды писем я выбираю для публикации всего три, причём, одно цитирую лишь частично. Два других письма хочется привести полностью, так как в них вскрывается ужас цензуры, тупость и злонамеренность чиновников. Но смысл полноты публикации не в обличении, даже не в отваге писателя, а в том, каким стойким борцом, подвижником и патриотом был Анатолий Онегов и в то же время душевным человеком и мудрым другом. Внимательному читателю будет интересно прочувствовать то время и ту атмосферу в стране, в которой автор сражался за «Школу юннатов» и право детей научиться любить землю.
4 октября 1984 года.
Здравствуй, дорогой тезка!
Получил твоё ругательное письмо – зря ты на меня сердишься. Все твои письма я получил, но с лета не отвечал – и не только тебе одному. Так уж устроено у меня – не могу я одновременно заниматься всеми делами. Летом я сбегаю из Москвы, чтобы хоть чуть-чуть привести себя в порядок перед осенне-зимне-весенним сезоном московских драк и ругани. Вот летом и молчу, а вместо ручки, карандаша пользуюсь топором, веслом, косой, вилами, граблями, лопатой.
И к лучшему это – придешь домой с воды или с бани (а в этом году я рубил осиновую баню – царские были липовые, а моя чуть похуже – осиновая), сядешь на лавку, пододвинешь к себе кружку с чаем, что налила жена, и молчишь ни о чём (после московской нервотрепки это самое лучшее состояние – молчать ни о чём, а затем спать сном младенца). И письма-то, которые получаешь, читаешь как-то не так, как обычно – будто и не ты их читаешь, а кто-то другой читает их для тебя, а ты уже полуспишь, а потому и не отзываешься обычной болью на чужие строки. Но это совсем не потому, что я жесток – нет, просто надо иногда давать сердцу чуть-чуть покоя – ведь эта машинка тоже не вечная.
Вот и вся причина моего летнего молчания.
А сейчас снова Москва – прибыл я сюда всего лишь 21 сентября, в дороге ещё простудился. Добирался домой трое суток на таких перекладных, о которых и на прежних российских дорогах редко слышали – ведь у нас о людишках думают не очень часто – автобусы в сторону нашей деревни вдруг перестали ходить, шоферу просто не захотелось ночевать где-то в лесу, в конечной деревушке, и мы пешочком с ночи отправляемся теперь километров за 12 до утреннего автобуса. А если с собой фотоаппаратура да ещё что-то?.. Вот наши старушки и запели Лазаря. И пришлось мне помогать им, выводить их оттуда, где не так давно били «вологодское масло» в весьма значительном количестве, и где сейчас умеют только гноить сено под надзором разных начальств и начальников.
А еще в Москве ждала куча очередных пакостей. Я ведь все пишу книги «Школа юннатов». В 1981 году передал издательству рукопись книги «Школа юннатов. Живой уголок», а в этом году весной рукопись — «Школа юннатов. Твоя ферма». «Живой уголок» мордовали 3,5 года (и ещё не кончили мордовать). А «Твою ферму» мордовать только начали.
Вот и ждали меня в Москве эти две рукописи с безобразными замечаниями и с безобразными требованиями редакции. Я ведь стараюсь и в корову, и в свинью вдохнуть жизнь, увести детей из мира рационализма, а для этого, рассказывая о тех же курах, говорю прежде всего о том, что петухи нужны были в деревнях не только для того, чтобы топтать кур – они ещё умели петь. Да ещё как петь, даже в названии некоторых пород это качество наших деревенских петухов закрепилось – например, юрловские голосистые и т. д. Вот и представь мою реакцию, когда на всё это рецензент, ученый от животноводства, перечеркивает десяток страниц подобного рассказа, где кроме песни, ещё и о веровании восточных славян и пр., и карандашом по рукописи требует: «Вместо этой лирики рассказать о народно-хозяйственном значении птицеводства». Или в рассказе о корове (для детей среднего и старшего школьного возраста!) внести подробные инструкции по отдою из быка спермы и по качественному осеменению коров. Вместе с тем повсюду требуется уйти от той высоконравственной основы России, которая никогда не расписывала половые устои нашей жизни, бой с рационализмом – удастся мне победить в стенах «Детской литературы», значит, расчищу путь и для других, и может быть, снова забьется родничок нашей русской жизни там, где к нему смогут прикоснуться детишки. А пока там только голый рационализм, наглость, методы мафиози в расправе с неугодным автором. И всё это под знаменем пионерского салюта, который высвечивает из общего болота А. Алексин – мол, у нас самая лучшая пионерская литература, у нас Гайдар и пр. А Гайдара давно уже нет – он так оставлен, для прикрытия – кругом ворочаются Дмитриевы (Эдельманы), Надеждины (тоже что-то похожее на Эдельмана) и т. д. Вот увидимся, расскажу, какие вещи они творят. И тронуть их нельзя – мол, выступаешь против монолита нашей советской культуры. Знал бы ты, сколько я писем исписал по поводу только своего «Живого уголка», где осмелился говорить о жизни, об уважении к жизни, где ушел от рационализма и утверждал порядочность. Писем, честное слово, больше, чем самой рукописи – вот как книги идут. А тут ещё поворот северных рек – пришлось снова садиться за письма в Правительство. Вот и пойми, что и от писем в этом году я устал страшно. Поэтому и молчал.
Ну, а теперь скоро увидимся – тебе послали приглашение-вызов на наш Молодогвардейский семинар. Приезжай – дело это очень стоящее. Вези свой роман – почитаем, посмотрим. М. б., в «Молодую гвардию» и покажем. А пока жму руку – не сердись на меня – поговорить с тобой очень хочется.
Твой А. Онегов.
1 февраля 1985 года.
У меня все драки с «Детской литературой», вернули мне моих «коров и петухов» с резолюцией: мол, не воспитываю я у молодежи желание работать в современных условиях… И снова ругань – а ведь знаешь, Толя, что ругаться хорошо только на уровне районной газеты – там ты хоть глаза редактора видишь. А вот ругань через ЦК КПСС иная – ты пишешь, просишь, а всё кругом молчит – словом, с почтой только и разговаривать остается.
Милый Толя, здравствуй!
Только что получил книги и письмо. За всё спасибо – долг помню.
Отвечаю на вопросы. Всё-таки лучшие письма к тебе от меня не доходят: посылал из Карелии – не получил, и теперь посылал тебе копию своего «отзыва-предисловия к возможной книге» – и снова ты не получил. А у меня копии не осталось – одну тебе, другую в издательство. Ну, да ладно.
Что это такое «отзыв-предисловие»? Это не рецензия с предложениями и замечаниями, это, можно сказать, заключение человека, определенно рекомендующего тебя читателям – когда такое «заключение» кладется на рукопись перед рецензиями, то и редакция, и рецензенты немного умеряют свой судейский пыл. Вот то лучшее, что я смог для тебя сделать. Об этом «заключении» А. Онегова тебе могут и не сказать, пришлют тебе рукопись, рецензии, но если рецензии и замечания редакций нас с тобой не устроят, то мы, отталкиваясь от моего «отзыва», деликатно потребуем (у Машковца прежде всего) большей внимательности. И выиграем это дело. Это, Толя, всё делается на всякий случай, ибо никто сегодня не отдаст кому-то с радостью те тысячи, которые положено отдать за книгу (лучше себе взять), вот и крутят вокруг рукописи всегда карусель ведьм, придуманную жидами. Вот поэтому и была создана ответная политика отстранения ведьм от ячменного зерна, из которого растет прежде всего хлеб, а не шабаш.
Так что, в случае всяких критик ты и не психуй – войну начали, к атакам подготовились – победа будет за нами.
Про хомяков ты прав, конечно, но надо выжить – вот я пять лет веду войну-противостояние с издательством «Детская литература», с Госкомом РСФСР. Ну, брошу, ну, сбегу в леса, а кто будет здесь расчищать ихние конюшни? А ведь в этих бесовских конюшнях, где воспитывается только презрение к земле, воспитывают сегодня наших детей?! Можно ли отдать кому-то то, что наши жены рождают в муках?