Страница 54 из 79
Главная улица, темная, грохочущая сверху, недлинная, с разбитыми узкими тротуарами. На них в' последние годы вынесли свой товар вездесущие корейцы, основные розничные торговцы овощами в Нью-Йорке. Толпы народа. Говорят только по-русски. Рестораны, бакалейные лавки, магазин «Интернэшнл фуд», надписи на трех языках: «говорим по-русски» «разумей по-польску» «элхабло эспаньол».
Неподалеку от магазина торгуют пирожками. Старый-старый человек сидит под выцветшим зонтом у косо написанного объявления: «Хот пирожок». А дальше уточняется:
«черри» (вишня)
«мит» (мясо)
«каббадж» (капуста)
«потейто» (картошка)
«чебурек».
Пироги огромные, жирные, вкусные, то ли завтрак, то ли, если хотите, обед. К старику выстроилась очередь.
Папа спрашивает мальчишку по-русски:
— С картошкой, Энди?
— Йя! — совсем по-американски отвечает мальчик.
После пирожков магазин «Интернэшнл фуд». Цены высокие. Справа от прилавка — мясо, колбасы. Очередь. Но почему очередь? И почему она почти не движется? А потому, что все время подходят покупатели «слева», знакомые продавцов. Да, уезжая за границу, люди увозят с собой весь багаж: не только пожитки и мебель, но и привычки и нравы — и пренебрежительная медлительность продавщиц, и невнимание к «чужим», и обслуживание своих по блату, и попутные разговоры с выяснениями текущих событий.
…— Где пропадал?
— Будто не знаешь…
— Слыхали… Тебе мясо на поминки?
— Да нет, уже похоронили.
— Значит, на девятый день. Так-так…
Очередь терпеливо ждет. Покупатель отходит.
— И мне от этого куска.
— Сколько?
— Ну фунт…
— Кончилось у меня это мясо.
— Что, оно у вас только для знакомых?
— Да, а что? И у человека несчастье! Бессердечный какой!
Невероятно услышать в Америке подобную беседу: продавец и покупатель друг с другом не разговаривают вообще. Отношения полностью обезличены. Какие вопросы, кому?
На втором этаже кондитерский отдел. Снова очередь. Возле прилавка две молодые женщины.
— И «Мишек», — говорит беленькая, высокая, худая женщина.
— Каких вам?
— Наших, советских.
— Но советские стоят дороже.
— Нет, мне советских.
— Сколько?
— Сто грамм.
— До чего жадная! Сто грамм! — подначивает продавщица.
— Я не жадная, а экономная, — робко защищается блондинка.
— Экономная, а конфеты ей подавай из Союза.
— Да, я люблю.
— Это вы не конфеты, это вы Союз любите… Если вы так любите Союз, могу отвесить фунт!
— Мне так много не надо, — пугается блондинка.
— Видите, какая у нее любовь, хоть попробовать, да и Союз вспомнить. Что, не так?
Блондинка молчит.
— Что вы хорошего там видели? Ничего! Голь-моль.
Блондинка вот-вот заплачет. Очередь стоит, подает реплики. Наконец раздается голос начальницы, продающей за соседним прилавком торты «Наполеон» и пирожные эклеры.
— Девочки, что такое? Успокойтесь, девочки.
Блондинка хватает свой пакет и, стуча немодными каблуками, быстро уходит.
— Соки, соки, покупайте соки! Вчера прибыли из Союза! — снова подает голос начальница. — Натуральный виноградный сок.
Мы оглядываемся, рассматриваем этикетки: Советский Союз представлен широко, и не только конфетами. Но где здесь правда, а где игра на том, что покупатель предпочитает знакомые с детства продукты? Откуда икра? Вам ответят: из Союза. Скорее всего так и есть. Откуда конфеты? Может, делают сами, где-то неподалеку, на тихих одноэтажных улицах, примыкающих к главной. Откуда польские колбасы? Говорят, из Польши. Может и так. Но на Манхэттене, в нижней части города, на 1-й авеню, есть знаменитая лавка Куровицкого, где продают польские колбасы собственного изготовления, с утра они обычно горячие. Лавка расположена в славянском районе города, там живут поляки, украинцы, чехи. И хотя цены у Куровицкого высокие, народу у него в лавке всегда много. Люди вокруг небогатые, но лучше купить немного, но свое, национальное.
Откуда берутся товары на Брайтон Биче? Неизвестно. В Нью-Йорке бытует старое присловье: «Если вы видите на галстуке наклейку «сделано в Италии», знайте, сделано в Бруклине». К этому вопросу — откуда что берется, мы еще вернемся.
А пока дальше по улице Брайтон Бич-авеню.
Вот книжный магазин. Называется он «Черное море». Входим. Книги, изданные в основном в Советском Союзе. Много собраний сочинений. Много разрозненных томов. Раздел эмигрантской литературы. Все стоит как-то разнобойно, врастреп, никакой системы. У кассы справа полная пожилая женщина, громко разговаривает по телефону. Покупателей мало. Скромная пожилая пара, средних лет высокий человек и мы двое.
— Ну почему у тебя все не как у людей, Муся? Думаешь, все беды валятся только на тебя? — говорит хозяйка невидимой собеседнице. — Думаешь, мне хорошо, да? Подъехали утром бульдозеры, разрыли тротуар, поставили флажки… Откуда я знаю зачем. Американцы. Покупателей? Да нету их сегодня, — говорит она, будто неуютный ангар ее магазина совсем пуст. — Грубят, говоришь, а кому не грубят! На то и дети, чтоб грубить! В Союзе не грубили? Боже, да они просто выросли! Все, звони через полчаса, у меня покупатель.
Хозяйка или продавщица вешает трубку и тут же, без всякого перехода:
— Давно вы к нам не заглядывали, молодой человек. Опять проездом? Из Бостона? Говорят, Бостон красивый город, совсем как Ленинград. Вас кто интересует? Лимонов? Есть Лимонов. Почем? Двадцать долларов. Берите. Вы же обычно много покупаете. Вам нужны журналы из Союза? Это у «Камкина» журналы. Были у них? Нету? Журналы сейчас дефицит, перестройка. Новый диск Пугачевой не хотите? Тургенев? Какой вам нужен Тургенев?
— У нас один Тургенев, — отвечает ей высокий тощий человек в легкой походной куртке, кедах, с сумкой через плечо. — «Записки охотника» есть?
— Вы что, русскую литературу продаете?
— Нет, я компьютерами занимаюсь.
— Боже мой, счастливая ваша мама, компьютерами. Могли бы почаще к нам заглядывать.
— Мне у вас не нравится.
— Конечно, если вы компьютерами занимаетесь, вам не нравится на Брайтон Бич.
— Мне не нравится, когда в одном месте собирается так много евреев.
— Боже мой, что вы такое говорите!
— Как показывает история нашего народа, до добра это нас никогда не доводило.
— Молодой человек, хоть вы и специалист, но в моем магазине… нет, покупайте, но в моем магазине… Так вы берете Лимонова?
— Мне нужны его старые книги.
— «Эдички» у меня нет. Мандельштама? Три тома? Ну, как сговорились! И советские приезжают — вынь да положь им Гумилева да Мандельштама. Распродано, давно распродано, к нам не попадает! Будьте здоровы, молодой человек, странно вы разговариваете, до свиданья…
В магазине «Черное море» остаемся мы и пожилая пара. Они уже давно стоят в дальнем углу, листают два тома Писемского. Подходим поближе. Они перешептываются.
— Ты права, дорогая, — шепчет мужчина. — Но зачем нам Писемский?
— Ты хочешь, чтоб он так и вырос, не прочитав Писемского? — шепчет она в ответ. — Ведь недорого, и я так люблю Писемского.
— Ну, если любишь, давай купим.
— Давай, — шепчет жена и, взяв оба тома, с посветлевшим лицом направляется к кассе.
…Почему этой скромной, интеллигентно одетой женщине нужен Писемский? Здесь, где магазин называется «Черное море», где шумит надземка, где на кухнях по вечерам не читают острые статьи в газетах, не обсуждают последние журнальные публикации и выступления в Верховном Совете? Где жизнь в общем-то устроена так, что если хочешь преуспеть, даже не преуспеть, а жить, как принято говорить, «комфортабл», то есть достаточно благополучно, так вот, если хочешь всего этого, то Писемского читать просто некогда — нет на чтение ни времени, ни сил. А она вот боится, что сын вырастет без Писемского, который для знания американской жизни и ее законов — ну уж ни с какого боку!
4
Однажды мы заблудились в одном из районов Нью-Йорка — Квинсе. Подъехали к бензоколонке, чтобы узнать дорогу. Кроме нас на бензоколонке заправлялся еще один человек. Американец лет пятидесяти заправлял дорогой лимузин «Линкольн-Континенталь». Один из нас вышел из машины, подошел, спросил: «Не могли бы вы подсказать, как проехать туда-то?»