Княжья воля

На мосту через Полоту попросил Яромира править колесницу прямиком к Жоху. Зачем откладывать приятное, сразу же и преподнесу подарочек будущей благоверной.

Едва расступились деревья и на полянке стала видна избушка бортника в обрамлении подернутого зачатками зелени кустарника, меня накрыло предчувствием непоправимого.

Криво висит сорваный дверной полог, рядом валяется перевернутое ведро, у входа ногами намешана грязь. У всегда аккуратного Жоха такого безобразия в хозяйстве я никогда прежде не замечал.

Не доезжая до поляны я соскочил с подводы и, опережая унылую поступь Лошарика побежал к избе.

С десяток шагов не добежал. Из дверного проема высунулся Жох. В одной исподней рубахе, в мокрых портах и тяжелых, пропитанных водой зимних меховых сапогах.

— Беда… беда, Стяр! Младина… — нащупав меня блуждающим взглядом, выдавил Жох.

— Что — Младина? — внезапно охрипнув, прокаркал я и тут же схватил молчащего вировца за плечи. Он закатил глаза, в моих руках пчеловода начало трясти, точно весь его организм разом пошел вразнос.

— Да говори ты толком, не заходись! — прокричал я прямо в его лицо. — Жох, твою мать! Жох!

— Утопла! — еле слышно выдохнул Жох, ноги его подкосились и он обмяк в моих объятиях.

Глава тридцать вторая

Она лежала за печью на широком топчане задернутым занавеской, отделяющей чуть меньше половины единственного в доме помещения.

Жох притащил на руках и уложил на ложе, которое я делил с ней не так давно.

Бледная и холодная.

Верхнюю одежку Жох распоясал, раскинул полы и зачем-то стянул с ног обувку.

Ушла за водой. Не послушалась, ведь он не разрешал, всегда сам приносил. Сегодня замешкался, старое дупло вычищал. Вернулся — одно неполное ведро стоит, другого нету. Пошел к реке, а из воды ноги торчат. Оскользнулась на мокрой глине. Мостков сроду не было. Еле вытащил. Намокла, тяжелая стала. В дом понес, думал — может отойдет, отогреется…

Где ему убогому про первую помощь утонувшему знать… Хотя, судя по начальному окостенению конечностей, смерть наступила прилично давно.

— Уйди, — сквозь зубы прошу я Жоха. Он когда очухался начал бормотать одно и тоже без остановки, все повторял как нашел Младу да как ее нес. Как заевший патефон, ей Богу! Не вытерпел бы я это слушать еще хотя бы минуту, чуть до греха не довел.

Я стоял рядом на коленях и гладил неподатливую, ледяную, синеватую руку, белые щеки и лоб, смотрел на полупрозрачные закрытые веки, на бескровные резные губы. Девчонка совсем. Смерть ничуть не испортила ее красоты, сделала только строже.

Вот она судьба. Случай нелепый, а две жизни зараз унес. Глина скользкая…

Не при чем здесь глина. Тварь я последняя… не уберег ее.

Я вжал лицо в ладони. Мысли из отупевшей головы вылетели как из простреленной, из чувств как у моллюска осталось только осязание, даже жалость куда-то исчезла.

Подушки пальцев снова скользнули по узкой музыкальной кисти, протянулись вдоль хрупких фаланг до ногтей. Надо же, у Дрозда почти такая же тонкая рука, а как с мечом управляется…

Стоп! Что это? Ну-ка, ну-ка…

— Яромир! Тащи лучину, — заорал я на весь дом. — Быстро!

При желтом свете поднесенной вплотную лучины я еще раз исследовал настороживший меня участок Младиной руки. Средний палец с подаренным когда-то вировской боярыней колечком на ощупь показался мне чуть толще других. Я покрутил тонкое колечко в попытке сдвинуть золотое украшение с привычного места. Так и есть — крутится туго. Я хорошо помнилкогда Млада изредка его снимала, оно соскакивало с пальца без особого усилия. Я потянул кольцо к ногтю распухшего пальца и заметил как легко двигается вторая фаланга, а сбоку на этом суставе стал заметен небольшое пятнышко. Повинуясь внезапной догадке, вытаскиваю ее руку из теплого зипуна, заворачиваю рукав влажной рубахи к плечу. Выше локтя на мякоти тоже синяки, словно с двух сторон тисками сжали. Осторожно приподняв голову покойницы, под густым корнем толстой косы ровно посередине затылка нащупываю выпуклую гематому.

Ах ты ж…

В груди становится горячо-горячо, сразу захотелось выхлестать ковш ледяной водицы и выблевать его обратно.

— Чего там нашел? — интересуется низко склонившийся над ложем Яромир.

Вопрос лютича я проигнорировал. Не глядя цапнул рядом стоящего Жоха за ворот, притянул к себе, спросил жарким полушепотом:

— Кто к вам приходил?

— Никого не было, — пискнул сгорбленный, опешивший от натиска Жох.

— Она ничего не рассказывала, напугана не была?

— Нет, как будто… почему ты спрашиваешь?

Я отпихнул от себя хозяина жилища, чувствуя прилив тихого, ледяного бешенства.

— Потому что убили Младу, Жох! Палец сломан, и на плечах синяки. Хватали ее, она сопротивлялась. Оглушили и в реку сунули.

— Да за что ж? — оторопело ахнул бортник. — Девка ведь!!! Дите сама еще!!

Разум отказывался принимать случившееся. Не нужно быть Шерлоком или комиссаром Мегрэ, чтобы отыскать улики и по ним разглядеть грубо состряпанное убийство. Иметь в голове примерную картину случившегося мало для определения исполнителей. Ударили, заломали, утопили… это все понятно, непонятно — кто и зачем. Случайно получилось? Вряд ли. Большинство случайностей влекут за собой покаяние или тщательное сокрытие содеянного, а тут даже тело не удосужились спрятать. Версия в залетных разбойников тоже отпадала, эти перед убийством девку обязательно бы попользовали или вовсе с собой утащили да и Жоху вместе с нажитым добром тоже бы не поздоровилось. Затуманенным, пустым взором я обвел стены жалкой бортниковой лачужки, словно пытаясь высмотреть в полумраке злодея и покарать на месте со всей возможной жестокостью.

— Погоди-ка! — воскликнул вдруг Жох. — Были тут двое. Меду прошлогоднего спрашивали.

— Кто? — рявкнул я, мгновенно вернувшись в реальность.

— Откуда-ж мне ведать — кто?! По виду — люди севера, один был рыжий, это я точно помню. Взгляд у него еще такой как у хищника, недобрый.

Я вскочил на ноги и вплотную приступил к пчеловоду у которого так своевременно проснулась память.

— Когда они приходили?

— Два дня назад пополудни.

— С Младой говорили о чем-то?

— Воды попросили. Она ковш и поднесла. Больше ничего.

С полминуты я стоял и сопел, не сводя глаз с лесовика. Сказал он мало, но эти несколько его фраз с кристальной ясностью помогли мне понять от чьей задницы потерянный хвост. Еще минута мне понадобилась, чтобы определиться с будущими действиями.

Я вернулся к ложу с покойницей.

— Яромир, глянь-ка еще вот здесь, на шею.

Когда Яромир, повинуясь указанию, с любопытством наклонился над Младой, я довольно сильно хрястнул ребром ладони в основание крепкого лютичского черепа. Поддержал обмякшее тело, уложил бережно на пол. Наблюдавший это злодеяние Жох ойкнул и предусмотрительно отступил на полшага. Я повернулся к вировцу.

— Не бойся. Оденься и сиди здесь. Никуда ходить не надо. Понял меня? Звать кого-то тоже не надо. Он скоро очнется, скажешь, что я ушел и ты не знаешь куда. Все ясно?

Жох медленно кивнул и не сводил с меня настороженно-испуганного взора пока я вынимал из кольца на поясе Яромира боевой топор. В город мы ехали не на битву, поэтому кроме личного оружия, придающего определенный статус владельцу в любом месте будь то рынок или кабак, никакого защитного железа мы с лютичем при себе не имели. Меч при мне, а это уже кое что.

Я потуже затянул пояс на полушубке и засунул за него рукоять конфискованного топора. Ни щита у меня ни кольчуги, одна лишь вера в собственную удачу, злость и холодная решимость убивать. Кого нужно прижмурить я уже знал, потому что знал кто и по чьему заказу погубил мою женщину.

Резким движением вожжей я заставил скучающего Лошарика развернуть телегу и потрусить по знакомой дороге обратно в город. К моему удивлению неказистый коник быстро развил несвойственную его комплекции прыть и смело мчал дребезжащую, подпрыгивающую на каждом ухабе подводу как многократный призер гонок на повозках, словно ему, животному, предалось мое человеческое возбуждение.