Страница 66 из 77
Встреча Эдуардо Штрауха с матерью, отцом и тетей Росиной тоже получилась несколько неловкой. Сара Штраух изо всех сил старалась сохранять спокойствие, хотя, конечно, очень переживала. Переступив порог палаты, она одновременно испытала радость при виде живого сына, потрясение, вызванное его изможденным видом, и душевный восторг при мысли, что Богородица Гарабандальская откликнулась на ее молитвы. Сеньоре Штраух оказалось не под силу скрыть глубокое волнение, овладевавшее ею, когда Эдуардо рассказывал, через что ему и его товарищам пришлось пройти, чтобы свершилось чудо их спасения.
Лицо Маделон Родригес исказила непроизвольная гримаса ужаса при рассказе Карлитоса о добыче пропитания в Андах. Как и многие другие матери, все это время верившие, что их сыновья выжили после авиакатастрофы, она не особенно задумывалась над тем, как именно им приходилось бороться со смертью; ей представлялось, что в горах был лес, где юноши нашли себе пристанище, между сосен бегали кролики, а горные реки кишели рыбой. Никто и предположить не мог, что выжившим придется питаться телами погибших. Ребята же, оставаясь в тяжелом психологическом состоянии после всех испытаний, могли достаточно трезво судить о поведении людей, незнакомых с Андами. Они понимали, что оторопь, вызванная у непосвященных страшной правдой, вполне закономерна.
Исключением стал Альгорта. Он лежал в своей палате, не желая ни с кем разговаривать, а благочестивого священника попросил удалиться. Юношу навестили отец и какая-то женщина. Признав в гостье мать девушки, с которой он собирался встретиться в Сантьяго, Альгорта спросил ее о дочери, и на следующее утро молодая чилийка сама пришла к нему. Он сразу почувствовал, что питает к ней те же нежные чувства, что и до авиакатастрофы. Омрачил эту встречу только испуг, проявившийся во взгляде матери его подруги, когда Альгорта открыл ей правду. Юноша был потрясен. По его мнению, в том, что живые ели мертвецов, ничего удивительного не было, поскольку это стало единственным вполне здравым и очевидным решением.
Сильнее всех осуждение со стороны окружающих ранило бы Коче Инсиарте, но ему повезло. Он описал свои невзгоды очень проникновенными словами, и родные отнеслись к его поступку с пониманием.
— Карлос, — сказал Инсиарте своему дяде, первому из двенадцати родственников приехавшему в Чили, — я полон Богом.
И дядя ответил племяннику в том же духе:
— Христос хотел, чтобы ты вернулся из Анд, Коче, и теперь Он рядом с тобой.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Восемь оставшихся в долине уругвайцев провожали взглядами оба вертолета, пока те не исчезли за горой. Тогда Сербино подошел к Лусеро, одному из спасателей, и пригласил в салон самолета подождать возвращения коллег. Пока они шли к покореженному фюзеляжу, Лусеро заметил разбросанные на снегу человеческие останки и спросил:
— Телами питались кондоры?
— Нет, — ответил Сербино. — Мы.
Изумленный Лусеро промолчал, не подав виду, что шокирован услышанным. Подойдя к «Фэйрчайлду» и увидев разложенный на крыше жир, разрезанный на полосы, он на мгновение заколебался, потом все же наклонился и шагнул в салон. Сербино проследовал за Лусеро и рассказал, как на протяжении многих дней вместе с товарищами жил и спал в ужасной тесноте и как лавина убила восьмерых из тех, кто не погиб 13 октября. Спасатель слушал с огромным сочувствием и интересом, но от стоявшего в салоне смрада ему было не по себе, и он никак не мог переключить внимание на что-то другое, в то время как сам хозяин «дома», казалось, совсем не ощущал жуткой вони. Лусеро из вежливости сделал вид, что не заметил ничего необычного, однако поспешил выйти на свежий воздух.
Остальные спасатели осматривали и кормили пострадавших. Голодающим выдали сэндвичи — большие куски жареной говядины с двумя ломтями пресного хлеба. Затем в ход пошли апельсиновый и лимонный соки, суп, разогретый на переносной плите, и фруктовый пирог, который Диас привез, чтобы отметить свой день рождения. Получился самый настоящий пир: ребята ели и пили со смаком, слизывая масло с пальцев.
Готовясь к возвращению вертолетов, спасатели начали сооружать посадочную площадку. Они разрушили стену перед входом в самолет, а большую пластиковую секцию, ранее служившую перегородкой между пассажирским салоном и багажным отсеком, положили на снег, придав ей максимально возможное горизонтальное положение. Пригодились и куски картона.
Затем начали фотографировать место крушения «Фэйрчайлда». Молодые люди встревожились и спросили, для чего нужны эти снимки. Спасатели объяснили, что получили приказ подготовить отчет для чилийской армии, и заверили, что фотографии никогда не будут опубликованы.
Такое объяснение всех удовлетворило. Да и как можно было сердиться на своих спасителей, тем более таких добрых, как эти четверо чилийцев. Один из них даже предложил Сербино сигарету!
— Нет, благодарю, — сказал Сербино. — Я предпочитаю свои. — И, сдерживая улыбку, дабы не показать, что много раз репетировал эту реплику, закурил свою едва ли не последнюю «Ла-Пас».
Около четырех часов пополудни стало ясно, что вечером вертолеты не прилетят. Ребята очень расстроились — не хотелось оставаться в горах еще на одну ночь. Понимая это, спасатели изо всех сил старались поднять им настроение. Они растопили свою печку и приготовили суп, сначала куриный, потом луковый, а напоследок — скандинавский. Метоль поинтересовался, нет ли у них мате.
— Мате? Разумеется, есть. Как вы себе представляете чилийцев без мате?
Они сварили мате и приготовили кофе. Солнце спряталось за горами, забрав с собой дневное тепло. Община давно привыкла к резкому перепаду температур, а спасателей согревали яркие непромокаемые куртки-анораки. Начал мерзнуть только санитар Браво: он прилетел в одной футболке с короткими рукавами и легких мокасинах. Спасателям пришлось искать коллеге дополнительную одежду.
Четверо чилийцев расположились в салоне и запели, чтобы прогнать уныние, однако солнце опускалось все ниже, стало холодать, и наконец пришло время готовиться ко сну. Юноши предложили спасателям переночевать у них, но те вежливо отказались и поставили на небольшом отдалении от «Фэйрчайлда» палатку. Обитатели фюзеляжа немного обиделись на чилийцев, посчитав, что те пренебрегли их гостеприимством. Некоторые догадались, что запах внутри самолета вряд ли также привычен для гостей, как для них самих, но твердо решили, что хотя бы один новичок непременно должен провести ночь в их компании.
Они выбрали Диаса, так как назавтра ему предстояло праздновать день рождения, и пригрозили выдернуть из снега колышки, к которым была привязана палатка, если он откажется. Диас сдался. Его коллеги и санитар отправились ночевать в палатку, а он помог парням заново возвести стену перед входом в самолет, забрался вместе с ними в салон и стал гостем восьми не очень приятно пахнущих, исхудавших и веселых уругвайцев. Никто даже не пытался заснуть. Диас поведал молодежи об особенностях работы спасателей и о своих приключениях в Андах, а юноши более подробно рассказали ему о злоключениях после авиакатастрофы. Чилиец предупредил их, что новость о каннибализме может ужаснуть всех, кто об этом узнает.
— Как вы думаете, люди поймут нас? — спросили ребята Диаса.
— Конечно, — заверил он. — Когда станут известны все обстоятельства случившегося, любой человек поймет: вы делали то, что должны были делать.
В полночь Диасу исполнилось сорок восемь лет, и молодежь хором пропела ему веселую поздравительную песенку.
Рано утром парни первым делом подумали о завтраке и вспомнили, что вся еда хранится в палатке. С первыми лучами солнца они вышли из фюзеляжа, но не заметили никаких признаков пробуждения троих чилийцев. Над долиной полилась заунывная песня: «Мы хотим завтракать, мы хотим завтракать». Из палатки высунулись заспанные лица Лусеро и Вильегаса.
— Что вы желаете на завтрак? — прокричал Лусеро.