Страница 57 из 77
— Сейчас там никого нет.
— Знаю, — ответил Канесса и, сникнув, без сил опустился на землю.
— Пошли, — сказал Паррадо, взяв товарища под руку. — Надо вернуться и развести костер, пока не стемнело.
Парни посмотрели в сторону своего лагеря и вдруг сквозь рокот горной реки услышали крик. Они обернулись и увидели на противоположном берегу не одного, а трех всадников, которые глядели на них, погоняя коров по узкой тропе, вьющейся между рекой и скалами.
Паррадо и Канесса сразу замахали руками и закричали. Пастухи заметили юношей, но из-за шума воды не смогли разобрать их слов. Казалось, сейчас они отправятся дальше по своим делам, больше не обращая внимания на двух странных оборванцев.
Молодые люди начали жестикулировать еще отчаяннее и кричать еще громче, что они — выжившие пассажиры уругвайского самолета, разбившегося в Андах.
— Помогите нам! Помогите!
Канесса старался кричать как можно пронзительнее в надежде, что его высокий голос будет слышен на большем расстоянии, а Паррадо упал на колени и сложил перед собой ладони в умоляющем жесте.
Наездники заколебались. Один из них натянул вожжи и прокричал несколько слов, из которых ребята расслышали только одно — «завтра». Потом пастухи поскакали дальше, гоня перед собой стадо коров.
Юноши заковыляли в свой лагерь. Хотя Паррадо был измотан, а Канесса не мог идти без посторонней помощи, услышанное ими одно-единственное слово вселило в них огромную надежду.
Они договорились дежурить поочередно, сменяя друг друга каждые два часа, чтобы не дать костру погаснуть, но сон не шел ни к тому ни к другому. Они были слишком возбуждены. Ближе к рассвету Паррадо все же задремал и проспал более двух положенных ему часов. Канесса не стал его будить, понимая, что не сможет идти один, а Паррадо днем понадобятся все оставшиеся у него силы.
4
Наступил десятый день их перехода через Анды. Ребята проснулись в шесть утра и, посмотрев на другой берег реки, увидели стоявшего у костра человека. Рядом с ним было еще двое пастухов верхом на лошадях. Паррадо бросился к краю ущелья, откуда уже мог разобрать жесты мужчины у костра. Тот знаками попросил его спуститься ближе к воде. Паррадо спустился, крестьянин тоже, и скоро их уже разделяла только сама река шириной в 35 ярдов[103]. У кромки берега шум бурного водного потока становился оглушительным, и разобрать слова на его фоне не стоило даже пытаться, однако круглолицый улыбчивый крестьянин в соломенной шляпе пришел на встречу подготовленным. Он вынул из кармана листок бумаги, что-то написал, обернул в него камень и бросил через реку.
Паррадо, спотыкаясь, добрался до места, где упало послание крестьянина, поднял его, развернул и прочитал:
Я позвал сюда своего знакомого. Скоро он будет здесь. Скажите, что вам нужно.
Паррадо попробовал нащупать в кармане карандаш, но обнаружил лишь тюбик губной помады. Он знаками дал понять мужчине, что ему нечем писать. Тогда крестьянин обмотал бело-голубым платком шариковую ручку вместе с небольшим камнем и бросил Паррадо.
Обзаведясь ручкой, юноша сел на землю и лихорадочно написал на бумаге следующее:
Я выживший пассажир самолета, разбившегося в горах. Я уругваец. Мы шли сюда десять дней. Там, наверху, меня ждет раненый друг. В самолете остались еще четырнадцать пострадавших. Нам нужно скорее выбраться отсюда, но мы не знаем, как это сделать. Нам совсем нечего есть. Мы очень ослабли. Когда вы вернетесь и заберете нас? Пожалуйста. Мы уже далее не можем ходить. Где мы?
В конце записки он вывел помадой надпись SOS, а затем, обернув этим листком и платком камень, зашвырнул свое ответное послание на противоположный берег.
Паррадо смотрел, не переставая молиться, как чилиец развернул листок и углубился в чтение. Чуть погодя он поднял глаза на юношу и показал жестами, что понял содержание записки, потом достал из кармана кусок хлеба, бросил через реку, снова помахал рукой и начал подниматься к краю ущелья.
Вернувшись на плато, Паррадо направился к Канессе, сжимая в руках хлеб — осязаемое свидетельство того, что им наконец удалось установить контакт с внешним миром.
— Посмотри, что я принес, — сказал он, подойдя к товарищу.
Канесса поднял голову, и его усталый взгляд застыл на хлебе.
— Мы спасены, — сказал он.
— Да, мы спасены, — подтвердил Паррадо, сел на землю и разломил хлеб на две части.
— Держи, — сказал он, протягивая один из ломтей Канессе. — Давай завтракать.
— Нет, — ответил Роберто. — Ешь весь хлеб сам. От меня нет никакой пользы. Я его не заслужил.
— Перестань, — отрезал Паррадо. — Может, ты его и не заслужил, но твоему организму он все равно нужен.
Нандо протянул Канессе корочку, и тот принял ее с благодарностью. Оба с аппетитом съели этот подарок судьбы. Никогда еще хлеб не казался им таким вкусным.
Два или три часа спустя, около девяти утра, они увидели на своем берегу другого всадника. Он скакал по направлению к ним. Паррадо тут же встал и пошел ему навстречу.
Всадник сдержанно поздоровался с Паррадо, пытаясь не выдать своим поведением необычайно сильное впечатление, которое произвел на него высокий бородатый измученный человек, одетый в несколько слоев лохмотьев. Крестьянин проследовал за Паррадо к месту, где лежал Канесса, и выслушал сбивчивый рассказ обоих незнакомцев. Обветренное лицо всадника выражало терпение и внимательность. Он представился Армандо Сердой и сказал, что ему сообщили о двух уругвайцах у реки, однако он думал, что те находились гораздо выше по течению, и потому рассчитывал добраться до них только во второй половине дня. Крестьянин, первым увидевший странников, отправился верхом в Пуэнте-Негро, чтобы сообщить карабинерам о необычной встрече.
Паррадо и Канесса поняли, что стоявший перед ними человек очень беден — столь беден, что его одежда выглядела даже хуже, чем их тряпье. И все же они подозревали, что у этого бедняка, возможно, есть то, что было для них дороже любого сокровища. Надежды юношей оправдались. Когда они сказали Серде, что страшно голодны, тот достал из кармана небольшой кусок сыра и отдал им.
Юноши так обрадовались этому угощению, что даже не попытались удержать чилийца, когда он отправился в долину присмотреть за пасущимися коровами и открыть шлюзовые затворы, чтобы пустить воду в поля.
Пока Серда занимался своими делами, Канесса и Паррадо съели сыр и немного отдохнули. Они похоронили под камнем оставшиеся куски человеческой плоти, потому что, как только нормальная еда коснулась их губ, отвращение к человечине, которое прежде удавалось пересилить, вернулось.
Около одиннадцати утра крестьянин закончил работу и вновь присоединился к обоим путникам. Канесса не мог ходить, поэтому Серда усадил его на свою лошадь, и все трое отправились вниз по долине. Когда они подошли к притоку реки Асуфре, который Паррадо считал непреодолимым, Серда попросил Канессу спешиться, взял лошадь под уздцы и повел к броду, а уругвайцам предложил перейти реку по пешеходному мостику. Минувшим вечером Паррадо его не заметил.
Перейдя на другой берег, они дождались Серду с лошадью, и Канесса снова забрался в седло. На одном из лугов уругвайцы впервые за два с лишним месяца увидели человеческое жилье — скромную хижину. Крестьяне возводили ее заново каждую весну. Стены были сложены из бревен и стеблей бамбука, а крыша — из ветвей деревьев, но хижина эта показалась юношам самым изысканным и желанным пристанищем на земле. Канесса слез с лошади и встал рядом с Паррадо. Его совершенно опьянил аромат диких роз, цветущих в простеньком палисаднике. Серда провел спутников во внутренний дворик, усадил за стол и познакомил со вторым крестьянином — Энрике Гонсалесом. Пока Серда растапливал печь, он принес им еще сыра и свежего молока. В скором времени Энрике дал каждому из парней по тарелке бобов, а затем четыре раза приносил добавку. Никогда в жизни они не ели с таким аппетитом, не обращая внимания на состояние своих желудков. Расправившись с бобами, парни накинулись на хлеб, сало и макароны с мясом.