Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 13

– Ничё се! Агнесс, ты не меняешься, за несколько секунд все рассмотреть. А иероглифы-то ты откуда знаешь.

– Да ерунда, увлекалась фэнь шуем. Модно было.

– Скажи-ка, не было у него на правой щеке родинки, круглой такой, размером с двухцентовую монетку?

Она ответила, не задумываясь:

– Нет, не было, лицо чистое, нос прямой, вообще, красавчик на самом деле, хоть и свинья. Спер у старухи фотоаппарат, не побрезговал, и сразу бежать, ни тебе «здрасьте», ни мне «до свиданья». Будто я за ним погонюсь. Вприскочку поскачу.

Оказывается, она поставила свой фотик на камешек, собиралась сделать красивое селфи «Я и горы, а вдали деревенька в ущелье». Вот тут этот красавчик и выскочил откуда ни возьмись, цап камеру и прыг-прыг-прыг по камням куда-то в обратном направлении…

– Ладно, не переживай, купишь новую. Хочешь я тебя на смартфон сфоткаю?

– Что ты несешь… На смартфон… Дилетанщина. У меня была Сони Альфа. Сони Альфа, понимаешь, качество, как у зеркалки. На смартфон… Ладно, давай, фотографируй. Только улыбаться я не буду, не с чего.

Я сделал парочку кадров. Агнесс они вроде бы удовлетворили: ущелье, белые домики далеко на дне, и там внизу – солнце неизвестно откуда, а вершины гор темные, заросшие эвкалиптовым лесом, и на плечах гор лежат серые мрачные облака. Даже настроение какое-то получилось.

Мы двинулись назад, я позвонил Педру, чтоб забрал нас на выходе с левады часа через полтора. Вышли мы раньше, чем он подъехал, пришлось посидеть на скамейке минут двадцать, кафе по дождливой погоде было закрыто, так что кроме как на подмокшей лавочке у запертой двери ждать было негде.

– Руди, – Агнесс доедала последний мандарин, аккуратно складывая корочки мне в ладонь, – а ты почему спросил про родинку у этого засранца? Расскажи-ка.

– Думал, может мой клиент…

– И?

– Знаешь, я вчера соврал тебе. Когда сказал, что здесь не скучно. Мне было смертельно скучно. Зубодробительно скучно. Иначе я б в это не полез. Но я поклялся себе, что делом больше заниматься не буду, ни за что. Ну и со скуки попытался ловить этих, как ты справедливо заметила, засранцев.

– Что? – Агнесс рассмеялась, и я опять поразился, как молодо звучал ее смех. Если закрыть глаза…

– Ты переквалифицировался в супермены, стал защитником вдов и сирот, рыцарем на белом коне? Руди, что с нами делает старость…

При чем тут старость. Это все скука, тоска, отсутствие азарта. Вот, что это. А не старость никакая.

Газеты были полны заметок: «На такой-то леваде у туристки из Дании (Германии, Австрии…) семидесяти (шестидесяти пяти, семидесяти трех…) лет неизвестный вырвал из рук фотокамеру Сони (Никон, Кэнон…)». Я прикинул: если в полицию обращались две из трех жертв, то получается, что за месяц кто-то навыхватывал более сорока камер, а если посчитать за год, получается не хилое количество. Куда их девать? У нас и комиссионок-то практически нет, пара-тройка в столице, туда не сдашь, да и кому они там нужны, туристы не будут старье покупать, а местным понадобиться может раз в год по завету. И полиция никого не поймала. Значит, эту канитель тащат на континент, а это только кораблем можно, на самолете не увезешь, сразу засветишься. Всю сеть я отловить не в состоянии, это понятно. Но я подумал, поймаю собственно охотника за старухами, сдам полиции, а уж они его раскрутят.





И я вышел на охоту. Переоделся немецкой пенсионеркой: короткий седой паричок, пестрые лосины, туристические ботинки на толстой подошве, очки в дорогой оправе, без диоптрий, правда, но кто вам считает, розовая непродувашка, непременная пара палок для скандинавской ходьбы и фотокамера на шее. Как хохотала Агнесс, когда я расписал свой маскарад.

– Руди, почему мы никогда не использовали твой талант? Где ты понабрался этого? В какой поселковой самодеятельности?

Мы опять сидели у меня в комнатушке, опять я разливал по стаканам виски. Лафройга, увы, уже не было у Луиша, он держит только одну такую бутылку в баре. Никому кроме меня такие изыски не нужны, местные обходятся более дешевым и менее крепким пойлом. Но во второй вечер сгодился и Баллантайнс.

– Руди, Руди, зачем ты бросил меня, – Агнесс без остановки лопала мандарины, я только успевал их чистить, она сидела в кресле все в том же белом трикотажном костюме, огромная и грациозная, как касатка во льдах. Я, как и вчера, устроился на полу на подушках, прямо перед ней, катал в ладонях стакан, согревая своим теплом малую толику скотча, рассказывал эту, в общем-то, провальную историю, и мне было хорошо.

– Если бы я раньше знала об этой твоей страсти к переодеваниям… О, сколько нам открытий чудных… Мы могли бы неплохо зарабатывать на сельских ярмарках…

Мы просто ржали, я вообще падал на спину на своих подушках – Господи, помоги мне не пролить мой виски…

***

Короче, я потратил почти месяц, пока вышел на этого, на своего клиента. Выбирал такие не особо приятные деньки, дождичек или ветер, чтоб не валили валом, а так, по чуть-чуть пенсионерок. Ну и однажды срослось. Левада. Микроавтобус. Высаживается группа, человек шесть-семь, такие все, как положено, восторженно-престарелые. Идут мимо закрытого бара в сторону дорожки, кто-то сворачивает в туалет, что с них возьмешь, старичье, долго ли они протянут без сортира.

Последней из туалета выходит тетка в пестрых штаниках и розовой непродувашке, помним, палки и камера на шее. Она отсекает: за углом между сортиром и закрытым баром сидит на скамеечке чел, явно молодой, на морде справа та самая родинка с мелкую монетку, толстовка, рюкзачок. Чего ты тут забыл-то, родной? Группа уходит вперед, эта, дура отставшая, им чё-то вслед провопила, палкой своей помахала, и все ушли.

Двадцать минут спустя: тетка, оставив свои палки у каменной стенки, одинокая такая, остальные выдвинулись вперед, воодушевленно фотографирует всякую фигню: ущелье, камни, цветуйки. У нее в руках явно Никон, закошенный под старый пленочный фотик, тушка в кожаной обтяжке, металлические, стального цвета края, ширик – супер, две тыщи евро за новый, тудой-сюдой, триста точно заплатят за эту зеркалку. Выходим на старушенцию и… Он схватился за камеру и дернул на себя, старуха, неожиданно сильно дернула фотоаппарат в свою сторону, и тут же коленом ударила ему в пах. «У, ё моё!» – парниша согнулся, выпустил теткину камеру из рук, и тут же камера полетела наземь, а эта грымза ребром сцепленных в замок ладоней жахнула ему по затылку, и, ожидаемо, лицо его, нос и все прочее пришло в соприкосновение со старухиным коленом, каменным таким коленом, как базальтовый валун. Последнее, что он запомнил: прямо перед лицом на земле лежал фотик, на нем было написано «НИПОН», не «Никон», а «Нипон», это была явная подделка, контрафакт, а он, придурок, повелся… Всё. Занавес упал.

Веселуха закончилась. Спустя примерно час с небольшим группа туристов, возвращавшихся с левады, нашла тело, умело связанное металлическим тросиком: вокруг шеи скользящим узлом, запястья за спиной, и как бонус – ноги, согнутые в коленях назад, и связанные тем же тросом за щиколотки. Любая попытка выпрямить ноги или двинуть руками, и на горле затягивается этот самый трос. По-моему, неплохая шутка. Я же не заткнул ему рот, двигаться он не мог, но орать-то ори, сколько хочешь. Чё, не прикольно? Не знаю, Агнесс, по крайней мере, веселилась.

– Ну и что, мой рыцарь, ты наказал этого преступника, этого страшного человека, этого похитителя дорогих старушечьих фотоаппаратов, ты, светлый герой, гроза девственниц и защитник драконов?

– Да как тебе сказать…

Ну да, эти соколы позвонили в полицию, и, те на удивление быстро приехали.

– И что же?

– И ничё… Взяли они тело, ну там опять-таки записка: «Эта сука ворует фотокамеры у пенсионерок на левадах» и подпись: «Сестра Ирма». Как-то так, не помню уже точно.

И, правда, ничего. Заявления не было. Ну ладно, парнишу полицейские забрали, они даже пришли к нему домой с обыском. И чего? Нашли у него в доме сумарь, а внутри два десятка, ну может чуть меньше, фотоаппаратов. Но паренек сказал, что кто-то, он его не знает, попросил похранить и денег дал тридцать евро, а что там, он не смотрел, ему просто деньги были нужны. Для полиции может и доходчиво, но я так понял, что зря сунулся. Я утырка поймал, рыло ему начистил, а он сейчас там где-то в кутузке сидит и молчит. Всё. Тупик. Ничего эти толеранты с него вытрясти не могут, и максимум, что ему грозит, полгода за то, что он краденое барахло у себя дома держал.