Беккер

      Прямо, как в моём сне…

      Неужели он способен сочетать в себе и то, и другое? Искренность, трепетность, нежность и эту мрачную, доминирующую, почти зловещую власть?

      Увидев полуобнажённую, ошпаренную студентку в залитом кипятком туалете он едва не ухмылялся.

      Эта картина навсегда в моём сердце, она куда важнее нашей первой встречи: сквозь мрак спутанных волос его высокая фигура, бесподобные светлые локоны, чуть осязаемые очертания мрачных ироничных глаз, идеальный благородный костюм, изогнутые дуги бесподобных бровей…

      Он увёл меня в свой кабинет.

      Усадил прямо перед своим столом. Начал расспрашивать о произошедшем. И почему я не пошла на пару, разумеется.

      Но всё это было так лениво, неискренне. Он ведь не знал, не понимал, что я знаю, что теперь я чувствую его насквозь. О, сила взгляда, о, мощь мимолётного взора. Эти оттенки в глазах человека, если уметь их считывать, то можно пристыдить, раскрыть, влюбить в себя кого угодно.

      Получится ли у меня влюбить в себя Беккера?

      Я дерзко, смело рассматривала его вблизи. Жадно, страстно, неистово. Рядом с ним я не знала стеснения, я не понимала, что такое неуверенность, неловкость, смущение. Размышляя о Беккере, я могу дрожать и нервничать. Но рядом с ним я способна на всё.

      Не в состоянии избегать моего взгляда, он выдал: “Я вижу, вы сильно напуганы”. Притворялся.

      Когда начал говорить про престижность Академии и значимость шансов, возможностей, которые она предоставляет своим студентам, я чуть не сорвалась. Ну что за монотонная, заученная, вымученная речь? Это весь совсем не то, что он думал. Совсем не то, что действительно хотел сказать!

      К счастью, его отвлёк телефонный звонок. Это были прекрасные мгновения: обсуждая с кем-то предстоящую конференцию, он не спеша скользил по мне взглядом. Стоит признать, равнодушным, усталым. Всё равно, было так приятно.

      Меня поражало неведомое ранее чувство, осознание, что я теперь занимаю некоторое место в его мире, в его истории, в его жизненном пути. И пускай, он запомнит меня как какого-то малозначимого, быстро проскользнувшего персонажа… Как девушку со странностями. Как проблемную студентку. Здорово, что я хоть как-то проявила себя.

      Повесив трубку, Беккер устала выдохнул, взъерошил волосы. Зря он это сделал. Мой рот невольно приоткрылся и, словно пьяная, я еле сдержалась, чтобы не прикоснуться к привлекательным прядям.

      В такие моменты, мне кажется, что нахожусь буквально на грани безумия и действительно способна просто взять и прикоснуться. И плевать на последствия. А что, если так никогда и не представится возможности? Умереть и так никогда и не коснуться любимой светлой головы?

      “У вас что-то волосах” – я действительно это сказала? Опять маска скинута, насмешливо-надменное выражение тёмных потусторонних глаз. Они словно обведены чёрным карандашом. Беккер удивлённо улыбается. Протягиваю руку, но он быстро отстраняется.

      Решил сам пойти посмотреться в зеркало, проверить. А я осталась одна за его большим столом. Несчастная. Подумывала сбежать.

      Когда вернулся, ничего про волосы не сказал. Ведь не было в них ничего. Просто махнул рукой, чтобы я уходила. Даже как-то грубовато вышло.

      Но уже у дверей снова меня позвал. Ох, это чувство, когда он называет моё имя… Беккер указывал на стол: “Может, знаешь, чьё?” Пластмассовое готическое кольцо. Сказал, что нашёл недалеко у Академии.

***

На выходе меня снова поджидала Карина. Наверное, ей нравится меня защищать, охранять. Так часто называет меня “сестрица”, к тому же.

      В этот раз я много говорила: про Беккера, про мои фантазии, про случай в туалете… Карина смеялась, охала, вскрикивала, подпрыгивала. Но самой яркой была её реакция, когда я сообщила про найденное Беккером кольцо. Она, как и я, была уверена, что это судьба, не иначе.

      Интересное дело, я никогда не верила в судьбу, пока поразительные закономерности, случайности не начали происходить и в моей жизни. Видимо, так со всем работает?

      В этот раз мы решили обойтись без пива, ведь я и без алкоголя начудила достаточно. Ну, зато рубашка гладкая!

      У дома Карина долго и крепко меня обнимала. Слишком долго и слишком крепко, честно говоря. Думаю, жизнь Карины чудовищно скучна, раз я едва ли не единственная её радость. Но и я без Карины не смогла бы. Где же мне ещё найти такого верного и искреннего друга?

      Приближаясь ко входу в квартиру, я уже мечтала о том, как допью остатки крепкого грузинского вина, наемся мороженого и буду в полудрёме мечтать о крепких руках Беккера… а потом он мне наверняка приснится…

      Но у дверей меня поджидал Максим. С букетом, прости господи, полувялых красных цветов. Какие-то непонятные, разной длины, выцветшие, я не смогла определить, розы ли…

      Он широко улыбался мне, пьяненький. И, о ужас, кажется был заплаканный. На дрожащих ногах, предвкушая сама ужасное, я подошла к нему. От букета ещё и воняло.

      К, сожалению, Максим действительно начал признаваться мне в любви. Из его треснутых наушников при этом чуть слышно раздавался грустный русский рэп. Глянцевые ботинки под цвет букета блестели особенно ярко. Наверное, он их предварительно начистил.

      Густые брови Макса были трагично сдвинуты, как у Пьеро. Голос и губы дрожали, взгляд был всё время опущен. Он нервно теребил и без того уставший букет, мямлил что-то невнятное, хотя очевидно заучивал признание заранее.

      Я слаба на жалость, могу простить многое друзьям, одногруппникам, соседям, знакомым, если они пробуждают во мне сочувствие. Но если дело доходит до любви, до секса… тут меня привлекает только сила. Неуверенность, зажатость меня не просто не трогают, они вызывают во мне отвращение. А иногда раздражение и даже злость. Это дело вкуса, думаю, никто не вправе осуждать меня за это.

      И тем вечером. Уставшая. Вымотанная. Переполненная впечатлениями. Страстью. Эмоциями. Я едва не сорвалась на несчастного Макса.

      Просто смотрела на него и чувствовала, как у меня начинает дёргаться бровь. А затем и губа, а затем и щека. Кто ты? Кто ты? Чего ты хочешь от меня? Кого ты из себя строишь? И зачем? – думала я.

      Невольно вспоминала Беккера, невольно их сравнивала. Мужчина и юнец. Сила и слабость. Уверенность и детская неопытность. Понимание женщин и девственность, наивная простота.

      И после его десятиминутного монолога о любви ко мне, я выдала сухим, каким-то чужим голосом что-то вроде: “Что по поводу компенсации?”

      Его взгляд на мгновение стал совсем пустым, мне даже показалось, что он сейчас потеряет сознание. Но нет, Макс быстро пришёл в себя. Отбросил букет в сторону.