Страница 9 из 42
— Восемнадцати лет я пришел в партизанский отряд. Было у меня с собой харбу́кское[8] ружье, амузгинский[9] кинжал да отцовский конь. Только вот ростом я был не выше тебя. Двинулись мы с партизанами против банд Гоцинского и Деникина. В партизанском отряде все люди молодые, веселые. А командир был Нур Рабада́н, известный поэт и отчаянной смелости человек.
Как-то раз заняли мы удобную позицию в местечке Ая́-Кака́. Готовились отразить наступление карательного отряда генерала Попова. Этот отряд составляли хорошо обученные и вооруженные солдаты. Их было в несколько раз больше, чем нас. Но мы решили стоять насмерть.
Первой в атаку двинулась наша конница. За ней те, у кого коней не было. Бешеный пулеметный огонь обрушился на нас. Хрипели раненые кони, падали убитые товарищи, быстро кончались боеприпасы. Вот уже и у меня не осталось патронов. Я вытащил кинжал. Мой друг Хабибулла́ протянул мне винтовку. Ему только что снарядом оторвало левую руку. Ненависть и отчаяние охватили меня.
— И ты из этого ружья убил много врагов?
— Да нет, внучек, почти сразу же ранило и меня. Потерял я сознание. Пришел в себя, попытался встать — не могу. Голова кружится, в глазах туман. Рана на ноге болит…
Вокруг убитые лежат. А где-то вдали все еще стреляют. Хотя уже беспорядочно. Без прежнего напора. Я решил: все кончено. Лежал и мысленно прощался с родными, с друзьями, с горами и небом… Я даже не пытался уползти. Лежал и лежал. Не знаю, сколько времени прошло так. Поймал себя на том, что слежу за муравьем. А муравей упорный такой. Тащит на себе ячменное зерно, которое в три раза его больше. Пробирался он через траву, густую и высокую…
Уронит зернышко, остановится, снова его ухватит и дальше тащит. Кругом стреляют, убивают, а он знай себе свое дело делает. Мирное. Такая воля к жизни, такое упорство. Я помню, это поразило меня, как до того мужество Хабибуллы.
Стало совестно, что я сдаюсь, что безволие проявляю. Собрался я с силами и пополз. Добрался до какого-то источника и сознание потерял. Но это уж от меня не зависело. А потом я очнулся и узнал — подобрали меня мекеги́нские женщины, несколько дней выхаживали, пока я в себя пришел. А тяжелораненых, которые на поле остались, после боя поповцы прикончили…
— Но вы все-таки прогнали белых? — спросил Омар. Рассказ показался ему не таким уж интересным. Лучше бы дедушка о своих подвигах вспомнил. А то что там! Муравей… Женщины… Ребятам будет нечего пересказать. Окажись он в таком бою, нашел бы, что вспомнить… Кстати, ведь и проверять бы никто не стал.
Дедушка вот говорит, что Хабибулла героически сражался, но когда ему руку оторвало — в лес ушел. А он, Омар, сам читал в книге одного дагестанского писателя, как Хабибулла именно после этого с криком «Ура!» на врагов бросился и других за собой повел…
— Нет, Омар, — сказал дедушка, помолчав немного. — В том бою мы не победили. Трудные дни тогда были. Победили мы позднее. Много товарищей моих погибло. И я в тех последних боях уже участия не принимал. После ранения еще не поправился…
Странно как-то рассказывал дедушка. Будто ничего особенного не произошло.
— Ну, а ордена есть у тебя, дедушка?
— Какие ордена?
— За участие в войне. Боевые.
— Вижу, хочется тебе дедушкой похвастаться. Ордена и медали иметь, конечно, почетно. И у меня они есть. Но нельзя только по ним о людях судить. Нехорошо это. Вот мой друг Муртуз. У него нет ни орденов, ни медалей, но его в ауле все уважают. Потому что он живет и работает честно. В трудную минуту всегда на помощь придет. О других, как о себе самом заботится. Одним словом, хороший человек. Ему никогда не бывает стыдно ни за свои дела, ни за свои слова. Ничего он против совести не делает. И для него нет высшей награды, чем доверие и уважение людей, среди которых он живет. И это не имеет значения, где все происходит: в городе, в ауле ли. Люди везде есть люди…
На веранде распахнулось окно и показалась бабушка:
— Хватит, поди, секретничать-то. Ужинать пора!
— Пора так пора, — согласился дедушка. — Только мы сперва аппетит поднимем. — Он подмигнул Омару, вытащил из кармана газырь и высыпал на ладонь мальчика горсточку грушевой муки.
За ужином Омар решил не давать себе волю и есть поменьше. Бабушка сразу это заметила и всполошилась:
— Что с тобой, соколенок мой, не заболел ли?
— И работать и отдыхать лучше, когда в животе легко! — важно ответил Омар.
Это были слова Муртуза, и дедушка с бабушкой осторожно переглянулись, чуть улыбнувшись друг другу.
Во сне Омар увидел дедушку Хасбулата. Дедушка не был больше маленьким и щупленьким, словно мальчик. Он был крупнее дяди Муртуза. Борода его стала густой и длинной. Голос гремел, словно гром. Он был не просто дедушка, а дедушка-дерево. Омар заметил, что одна из веток его сломана. И из нее на землю крупными красными каплями стекала кровь…
Дедушка молча смотрел то на эту ветку, то на Омара. Из-за густого кустарника в него целился из лука босоногий мальчишка. На дедушкиных плечах удобно уселся Карим и жевал груши, беспечно болтая ногами… Где-то поблизости смеялась девочка-синичка.
Зачем они собрались все вместе?
Омару стало жутко и страшно. Ему захотелось увидеть тетю Салихат. Но она была далеко…
— Прости меня! — крикнул он дедушке.
Но вокруг стоял такой шум, что дедушка ничего не услышал.
Дедушка вытаскивал из земли мощные ноги-корни. Карим поднялся на его плечах и заплясал что-то дикое: оказывается, он нашел зрелую грушу!
Синичка крикнула издали, что ей пора спать, и исчезла.
Босоногий, туго натянув тетиву, выпустил, наконец, стрелу в Омара…
Его разбудил знакомый голос:
— Ома-ар! Ома-ар! Выгляни на минутку!
Ах, это Карим зовет его из сада. Может, и вправду нашел спелую грушу? Сейчас будет хвалиться, как помогал дедушке в лесу.
— Чего тебе? — спросил Омар, подойдя к окну. И сам почувствовал, как недружелюбно звучал его голос.
— Ты видел, на липе ветку сломали?
— Я? — Омар собрался было выложить всю правду, но вспомнил о девочке-синичке. — Я? Н-нет, не видел. Не могу я все видеть.
— Так ты же дома был.
— Я не все время был дома. Дяде Муртузу помогал. И еще там…
— А ветку когда перевязал?
— Я не перевязывал.
— А кто же? Бабушка сюда бы не забралась.
— Это дедушка перевязал. Когда вернулся из леса. Он сказал, что ветка прирастет.
Омару очень хотелось успокоить Карима и перевести разговор на другое.
Но Карим не успокаивался.
— Срастется-то, может, и срастется… Но почему он не пришел и не сказал тебе, что сломал, этот осел? Объяснил бы, что нечаянно все вышло. А то сломал — и молчит. Совести нет! Но я все равно его найду. Не сомневайся!
Омару стало стыдно. Он спросил первое, что пришло ему в голову:
— А груши как, созрели, да?
«Может, ему рассказать про сон, — подумал Омар. — Хотя нет, не стоит. Слишком многое объяснять тогда придется».
— Спи подольше! — засмеялся Карим. — Как только они созреют, первым тебя разбужу.
«Еще неизвестно, кто из нас первым найдет спелую грушу», — подумал Омар, но вслух ничего не сказал. Ему хотелось, чтобы Карим поскорее ушел…
Карим ушел, но лучше Омару не стало.
Надо же, как неудачно начался новый день. Принесло этого Карима. И что он к нему пристал с веткой! В конце концов это их дерево! Мог бы и не беспокоиться. Все равно он найдет виноватого! Шерлок Холмс какой!..
А может, пойти к дедушке и про все-все ему рассказать? И тогда, наверное, станет спокойнее.
Омар быстренько оделся, вышел в соседнюю комнату и прошел по лестнице во двор. Дедушки не было дома. Веселый рыжий котенок бросился под ноги Омару, предлагая поиграть.
Нет, сейчас ему не до котенка. Он отшвырнул его ногой. Котенок мяукнул и исчез.
Во дворе бабушка сметала в кучу мусор.
8
Харбу́к — аул кузнецов, изготавливающих оружие.
9
Амузги́ — аул мастеров, изготавливающих клинки для кинжалов.