Страница 36 из 118
Мяу, обрызгав обои, изводит сметану.
Ноги распарив свои, кран затворивши холодный,
Мудрый семейства отец в ванне, икая, сидит.
Руки воздев, Персефоною мечется Анна,
Сын неутерпный колотит о дверь кулаками:
Пенно-могучий глава, пальцы восставив к ушам,
Два слуховых своих чистит, мыча, лабиринта…
Боги, как плохо иметь совмещенный санузел!
Московский пейзаж[42]
Вот — очередь у посольства
В честь ихнего хлебосольства.
Рядом — менты,
Одеты в унты.
Справа — некто
Ведет объекта.
Слева — Гиви
Торгует киви.
Тут же: старушка, иконка да кружка,
Статная дама с портретом Саддама,
Мигалка над «ВАЗом»,
Детина под газом
И — в центре пейзажа —
Я сам. Вэлком Раша!
«Какое счастье: сперли кошелек!…»[43]
Какое счастье: сперли кошелек!
Как нынче я отделался легко-то.
А ведь могли раздеть до босых ног,
Глаз выдавить, пырнуть заточкой в бок —
Да мало ли чего, была б охота!
Могли для смеху челюсть своротить,
В психушку спрятать для эксперимента,
В чулан, как Буратину, посадить
За оскорбленье чести Президента.
Могли послать сражаться в Сомали,
Копаться на урановую залежь…
Да мало ли чего еще могли —
У нас на что надеяться, не знаешь.
На службе ли придавит потолок,
В больнице ли пришьют к затылку ногу…
А тут какой-то сраный кошелек —
Да пропади он пропадом, ей-богу!
«Ты мне нравишься, девчонка…»[44]
Ты мне нравишься, девчонка из соседней средней школы,
Пробегающая мимо с легкой сумкой на плече —
Нравится твоя походка, и каштановая челка,
И осанка, и улыбка, и фигурка, и ваще!
Но иду я нынче с рынка, у меня в руке авоська,
И в другой руке авоська, и еще одна в зубах.
У меня была получка, у меня жена и дочка,
Сто халтур, аспирантура, гоголь-моголь, Фейербах!
Оттого-то мимо, мимо ты летишь в весеннем свете,
И в ребро меня, похоже, зря пихает сатана:
Я махнул бы вслед рукою — да в руках авоськи эти,
Я бы крикнул: «Стой, девчонка» — да в зубах еще одна!
Баллада об авокадо[45]
Когда услышал слово «авокадо»
впервые, в детстве… нет, когда прочел
его — наверно, у Хемингуэя
(или Ремарка? или у Майн Рида? —
уже не помню), — в общем, с тех вот пор
я представлял тропическую синь,
и пальмы над ленивым океаном,
и девушку в шезлонге, и себя
у загорелых ног, печально и
неторопливо пьющего кальвадос
(а может, кальвадос). Я представлял
у кромки гор немыслимый рассвет
и черно-белого официанта,
несущего сочащийся продукт
экватора — нарезанный на дольки,
нежнейший, бесподобный авокадо!
С тех пор прошло полжизни. Хэм забыт,
кальвадос оказался просто водкой —
на яблоках, обычный самогон.
Про девушек я вообще молчу.
Но авокадо… — боже! — авокадо
не потерял таинственнейшей власти
над бедною обманутой душой.
И в самом деле: в наш циничный век,
когда разъеден скепсисом рассудок,
когда мамоной души смущены,
потерян смысл и врут ориентиры —
должно же быть хоть что-то, наконец,
не тронутое варварской уценкой?!
И вот вчера я увидал его —
в Смоленском гастрономе. Он лежал,
нетронутый, по десять тысяч штука.
Но что же деньги? Деньги — только тлен
и я купил заветный авокадо,
нежнейший фрукт — и с места не сходя,
обтер его и съел…
Какая гадость!
— Фотоальбом 2 —
Япона жизнь[46]
Снова рассвет.
Ветка стучит в стекло.
Отпилю.
Вставать не буду.
Пускай себе там, на работе,
Думают: где он?
Лежу и плачу.
Что же мне снилось такое?
Наверное, шпроты.
Надо идти.
Если придумать куда,
Можно вставать.
Старик под окном
В мусорном роется баке.
Все же напьюсь.
Возьму красный флаг
И выйду со старым портретом.
Вдруг да поможет?
Щелкнул пультом.
Спикер приехал в Думу.
Будет ли кворум?
Вышел за хлебом.
Купив, покрошу его птицам?
Вряд ли. Съем лично.
Повстречал Горбачева…
Зря мы не слушали старца.
Плачу, в плечо уткнувшись.
Кимоно прохудилось.
Жду зарплаты за май и июнь.
Бамбук и вишня в снегу.
Птица на крыше.
В клюве большая корка.
Летать разучилась.
Саке не осталось.
Сосед отдыхает в прихожей.
Голова в обувнице.
Не спится. Волнуюсь:
Потанин или Березовский
Получит «Роснефть»?
«Любой пройдоха корчит тут пророка…»[47]
Любой пройдоха корчит тут пророка,
Что ни мерзавец, то посланец бога,
И если вправду есть господне око,
Оно давно закрылось от стыда.
Засим же никому из них не страшно.
По кумполу бы дать вошедшим в раж, но
Скорей они тобой удобрят пашню
Под всенародно-радостное «да!».
P.S.[48]
«Люблю отчизну я, но странною…» —
Глаза б мои уже не видели
Ее вокзалов лавки банные,
Аэропортов накопители,
Свово пути через Вселенную
Ее развинченные поиски,
Духовность эту офигенную
С Христом на знамени обкомовском…
Хот-доги заедая пиццами,
Любя Каддафи при оказии,
Она березовыми ситцами
Заколебала всю Евразию —
42
Печатается по книге «…В деревне Гадюкино дожди». М., «Прометей», 1993.
43
Печатается по книге «…В деревне Гадюкино дожди». М., «Прометей», 1993.
44
Впервые — в «Б-ке «Крокодила», 1991, № 4.
45
Печатается по книге «Московский пейзаж». М., «Апарт» и «Б.С.Г.-Пресс», 1999.
46
Печатается по книге «208 избранных страниц». М., «Вагриус», 1999.
47
Печатается по книге «Московский пейзаж». М., «Апарт» и «Б.С.Г.-Пресс». 1999.
48
Впервые в «Б-ке «Крокодила», 1991, № 4.