Страница 120 из 125
Только не подумайте, что это был какой-то городской весельчак с навечно приклеенной улыбкой. Нет, бывали и у него минуты сомнений, разочарований, недовольства собой. И еще какого! Но мы все с годами посерьезнели, отяжелели, твердо встали на землю обеими ногами, а в нем оставалась эта удивительная легкость, очаровательная несерьезность, то, что называют почти забытым словом «кураж».
Для него актерство было не просто профессией. Оно стало его сущностью. Он все время горел, фантазировал, дурачился. Простую затею, незамысловатую забаву доводил до уровня эстрадного спектакля.
Помню, как несколько лет назад наш друг Игорь Кваша, слегка захандрив, решил не отмечать свой день рождения. Узнав об этом, Андрей тут же обзвонил всех нас и придумал, как мы будем отмечать этот праздник.
В день рождения Игоря без всякого приглашения мы явились к нему в дом, одетые в самое плохое, что у нас было. Горин даже одолжил ватник у слесаря-сантехника и повесил на груди табличку: «Да, я незваный гость!»
Жена Игоря, Таня, была предупреждена, но честно не сказала мужу ни слова. Мы, не поздоровавшись, прошли мимо слегка оторопевшего хозяина в маленькую комнатку, постелили на полу специально принесенные из дома газеты и улеглись на них, дабы выказать свое полное презрение к хозяйским стульям. Затем достали из кошелок собственные судки, кастрюли, тарелки. Разложили на полу хлеб, винегрет, голубцы и поставили бутылку вина. Даже соль и перец мы принесли с собой. Игорь, конечно, сновал возле нас, но мы делали вид, что с ним незнакомы. Такова была режиссерская установка Андрея.
Затем Андрей поднял свой стакан и стал произносить тост. Он красиво и цветисто говорил о том, как мы все любим Игоря Квашу (и это, действительно, была правда), он говорил, как много в нашей жизни значит дружба, и как мы все огорчены, что наш общий друг оказался такой большой сволочью. И торжественно предложил нам всем выпить за здоровье «сволочи».
Игорь хохотал как безумный. Пытался к нам присоединиться, но не тут-то было. Раз нас никто не приглашал, то мы никого и не замечали. У нас была своя компания и свое веселье. Андрей провозглашал один тост за другим. Мы выпили за маму «сволочи», за жену, за папу «сволочи». Принесенная бутылка вина быстро кончилась, и тогда Андрей поинтересовался, нельзя ли в этом доме приобрести бутылку вина.
Танечка, наша общая миротворица, хотела уже, чтобы розыгрыш кончился и Игорь был прощен. Она достала из шкафа бутылку вина, принесла какие-то соблазнительные закуски, но Андрей был неумолим. Закуски он отверг, а бутылку вина мы все, «скинувшись», приобрели. Причем, учитывая позднее время, заплатили за нее двойную цену.
Затем Андрей пригласил нас всех пройти в большую комнату на «вернисаж». Игорь увлекается живописью, и вся комната была увешана его картинами. Там Андрей, уже изображая искусствоведа-профессионала, провел нас по «залу» и не оставил от картин камня на камне, охаяв их в худших традициях нашей художественной критики. При этом он вел свою «лекцию» так, будто эти картины написаны не Игорем, а каким-то неизвестным художником второй половины XX века.
В этот вечер Андрюша был в каком-то особенном ударе. Все, что он говорил, было смешно. Мы визжали, хрюкали и катались по полу. И громче всех хохотал Игорь. Было у Андрея это удивительное качество: он никогда не переходил грань, отделяющую шутку от обиды. Он просто кожей чувствовал, где нужно остановиться.
В общем, часа через два хозяин был прощен, и ему разрешили присоединиться к нашему веселью. Сам Игорь говорит, что у него никогда не было такого замечательного дня рождения. И этот праздник он, как и мы, думаю, запомнил навсегда.
Есть что-то глубоко символичное в том, что Андрей ушел из жизни в тот день, когда играл на сцене Фигаро — самого близкого и самого похожего на него из всех сыгранных им героев. Такого же озорного, искрометного, никогда не впадающего в уныние, склонного к розыгрышам и мистификациям, язвительно-насмешливого по отношению к сильным мира сего и трогательно-нежного с друзьями.
Я был удивлен, что на похороны Андрея пришло столько же народа, сколько в свое время пришло проститься с Владимиром Высоцким. Конечно, этих двух людей никак нельзя сравнивать. Ведь в прощании с Высоцким каждый, помимо дани уважения к замечательному артисту, нес еще свой социальный протест и поддержку позиции поэта и гражданина. В прощании с Андреем было нечто иное. В тот день Москва в последний раз пришла на встречу со своим любимцем, который в наше холодное и жестокое время умел дарить людям радость и тепло.
Проходят дни, и острое чувство потери сменяется тупой болью, постоянно ноющей где-то возле сердца. Время идет, приходят новые актеры, может быть более талантливые и более глубокие. Но никогда у нас не будет Андрея Миронова, человека, который так любил жизнь и умел это делать как никто другой.
Райкин и Утесов
Райкин и Утесов — какие удивительно теплые и красивые слова. Невольно начинаешь улыбаться, когда произносишь эти фамилии. Конечно, каждый из них достоин отдельной главы. Да что там главы — отдельной книги!
Но здесь я хотел бы объединить их вместе, потому что долгие годы два этих артиста, как два атланта, поддерживали балкон советской эстрады. И это было нелегко, потому что на этом балконе стояло слишком много паразитов.
Удивительное дело: в стране сплошного обмана даже два самых популярных человека, два истинно народных артиста России — Райкин и Утесов, на самом деле были не Утесовым и не Райкиным.
Настоящая фамилия Утесова — Вайсбейн. Откуда же взялось это звучное имя — Утесов?.. Леонид Осипович мне рассказывал, что во времена его юности в Одесской опере пел популярный певец Скалов. Молодому Лёне Вайсбейну очень нравилась эта звучная фамилия. Но поскольку она уже была занята, он выбрал себе псевдоним, похожий по смыслу: скала, утёс… Утёсов!
Что касается Аркадия Исааковича, то его настоящая фамилия Штипельман. Думаю, что с этой фамилией, да еще в сатирическом жанре, ему бы не дали развернуться. Даже не могу себе представить афишу: народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического труда Аркадий Штипельман!.. Для советского уха звучит крайне раздражающе!
Несмотря на то что Райкин и Утесов были представителями одного поколения, это были абсолютные антиподы. Я не мог найти в них ни одной общей черты. Райкин — седой, красивый, элегантный, чуть усталый от жизни, никогда не позволявший себе в разговоре не то что грубое, даже резкое слово. И Утесов — невысокий, кряжистый, с хитрыми глазками, без конца сыпавший анекдотами и никогда не упускавший случая вставить крепкое словцо.
Помню, после премьеры нашего спектакля «Спасибо, сердце!» мы пошли отметить это событие в ЦДРИ. Заказали немного водочки, закуски и пару бифштексов. Бифштексы оказались, мягко говоря, несъедобными. Леонид Осипович пальчиком подозвал официантку и сказал, показывая на бифштекс:
— Деточка, это не нужно кушать. Это уже говно.
Если бы это сказал я, она бы мне надела бифштекс на голову, но Утесов мог в этой стране сказать всё. Популярность этих двух артистов была поразительной. И особенно поражает то, что она была завоевана без помощи телевидения, которого еще не было, когда они начинали свою карьеру. На моих глазах гардеробщики боролись за честь подать Утесову пальто, таксисты наперебой предлагали ему сесть в свою машину. А когда на юбилее МХАТа Райкин вошел в зал, то все поднялись и приветствовали его стоя. И это несмотря на то, что в зале и на сцене сидели сплошь народные и заслуженные артисты.
Как они относились к своей популярности?.. Тоже по- разному. Райкин чуть устало, снисходительно, принимая ее как должное. Утесову она тоже, конечно, нравилась, хотя он не упускал случая поострить по этому поводу.
Однажды, это было на гастролях, на почте служащая-формалистка отказалась выдать ему бандероль, потому что у него не было с собой паспорта. Он горько пожаловался нам с Женей Петросяном, и в ответ Женя ему рассказал, что аналогичный случай был с Карузо. Он явился в банк, чтобы получить крупную сумму, но документов у него тоже не было.