Страница 52 из 159
– И скоро кончится, – заметил Мерзляев. – Через несколько минут…
– Настоящая жизнь долгой не бывает, – философски сказал Бубенцов. – Мне хоть два дня выпало. А вот вас, господин штабс-капитан, пожалеть можно…
– М-да… – протянул Мерзляев. – Неумно мы порой работаем. Грубо… Парадокс получается: из простых обывателей врагов Отечества делаем…
– А вы от имени Отечества не выступайте: оно само разберется, кто ему враг, а кто друг!
Тюремная карета в сопровождении эскорта въехала на холм, где росли три сосны. К деревьям были привязаны гусарские кони. Назначенные в наряд гусары, среди которых был и Плетнев, угрюмо наблюдали, как приговоренного выводили из кареты. Чуть поодаль расхаживал взад и вперед мрачный полковник Покровский.
– С добрым утром, господа гусары! – приветливо поздоровался Мерзляев.
Гусары демонстративно промолчали.
– Иван Антонович, рад вас видеть, – как ни в чем не бывало приветствовал полковника штабс-капитан. Полковник отвернулся и не ответил.
– Ну вот и поговорили! – Стараясь замять неловкость, Мерзляев улыбнулся. – Действительно, к чему терять время? Перейдем к делу! Господин Бубенцов, будьте добры, займите-ка свое место. Вы знаете какое. Сами выбирали.
Бубенцов молча поднялся на пригорок. Одет он был в тот же мужицкий армяк, грубые портки, лапти… Он занял позицию и повернулся лицом к гусарам.
– Наряд, стройся! – скомандовал Мерзляев.
Пятеро гусаров нехотя выстроились в ряд.
– Раздать ружья! – последовал новый приказ.
Артюхов вместе с жандармом обошел строй и вручил каждому гусару по ружью.
Наблюдавший за этой процедурой полковник неожиданно крикнул:
– Корнет Плетнев! Выйти из строя!
Плетнев повиновался команде. Полковник подошел к нему, не говоря ни слова, взял ружье и занял в строю место корнета:
– Продолжайте, господин штабс-капитан!
– Иван Антонович, – нахмурился Мерзляев. – Зачем же так? Прошу вас, не вмешивайтесь!
– Командуйте! – процедил сквозь зубы Покровский.
– Я не могу отдавать приказы полковнику.
– Совесть-то у тебя есть, Мерзляев? – Полковник был в ярости. – Ты же, небось, в Бога веруешь? Да как же можно заставлять парня стрелять в отца своей невесты?!
– Прекратите балаган, полковник! – побагровел Мерзляев. – Ведите себя достойно при подчиненных! Интересы государства выше родственных! Корнет, встать в строй!
– Корнет, не вставать в строй! – крикнул полковник.
– Слушаюсь, господин полковник! – отчеканил Плетнев.
– Я подам рапорт. И на вас, и на корнета!
– Эк удивил! – усмехнулся полковник.
– Конвой! – спокойно сказал Мерзляев. – Отобрать ружье и вывести полковника из строя.
– Посмотрим, как у них это получится! – Гусары окружили своего командира.
Расстрел зашел в тупик.
– Господа, – неожиданно вмешался в конфликт приговоренный, – не портите себе жизнь из-за моей смерти! Господин полковник, я ценю ваше мужество. Потому что в таких делах быть смелым труднее, чем в бою. И вы, ребята, – добавил он, глядя на гусар, – не вздумайте бросать ружья. Этот жандарм только того и ждет. Не жалейте меня! Моя песня все равно спета. А тебе, сынок, – обратился он к Плетневу, – уж придется нести свой крест до конца. Я тебе этот грех прощаю. Живи, не мучайся. Господин штабс-капитан, – повернулся он к Мерзляеву, – исполните последнюю просьбу: разрешите обнять Алексея?
– Разрешаю! – буркнул Мерзляев. – Но только побыстрее, а то процедура слишком затянулась.
Бубенцов и Плетнев пошли навстречу друг другу.
– Ты чего нос повесил? – Бубенцов приблизился к корнету. – Настю люби, не бросай, она девушка хорошая. Чего ревешь-то? Не стыдно? Когда целить будешь, думай, что в него стреляешь, – кивнул в сторону Мерзляева, – оно полегче будет… Ну, давай обнимемся на прощание!
Бубенцов и Плетнев крепко обнялись. Во время объятий Бубенцов неожиданно выхватил из-за пояса корнета пистолет и отскочил в сторону.
– Нет, говоришь, благородных людей в России? – крикнул Бубенцов Мерзляеву. – Врешь! Полно! Жаль, сейчас одним меньше станет…
Он приставил пистолет к сердцу, выстрелил, упал на землю.
Наступила тишина. Все замерли.
– Ну, хватит, Афоня… Будет дурака-то валять. Вставай! – неуверенно пробормотал Артюхов. – Ваше благородие, он что?.. Взаправду?!
Мерзляев кинулся к Бубенцову, склонился над ним.
– Эх, дурак ты, дурак несчастный! – Мерзляев тряс безжизненное тело. – Что ты наделал?! Как же это получилось?
Внезапно Плетнев выхватил из рук полковника ружье, прицелился в Мерзляева и спустил курок. Грохнул выстрел, но Мерзляев остался невредим. Плетнев рванул ружье у стоявшего рядом гусара и пальнул еще раз.
– Стреляй! Стреляй, дубина! – заорал в отчаянии Мерзляев. – Все стреляйте, олухи! Патроны-то холостые… А вы поверили… Да разве я имею право – без суда и следствия? Это ж не казнь была, а так… Я думал попугать!
– Ах зверь! Холостые?! – Лицо Плетнева исказила гримаса ненависти. – Да я тебя… сейчас.
Он побежал на Мерзляева со штыком наперевес. Жандармы набросились на корнета, началась свалка.
Мерзляев не обращал на это никакого внимания. Он положил мертвое тело на траву, поднялся с колен и пошел прочь…
– Боже! Какая жуть! Темные люди! В какое время я живу?.. За что, Господи?.. Как же я Насте объясню?.. Нет, нет! К черту! Все бессмыслица! Да будет ли когда-нибудь на этой земле порядок? Что же у нас все кровью-то кончается?
Штабс-капитан шел полем, не разбирая дороги, и размазывал по лицу слезы…
Так оно и было на самом деле. Гусарский полк покидал гостеприимный Губернск. Перед полком шагал военный оркестр, наяривая залихватский марш. Впереди полка на лихом коне гарцевал бравый старый полковник. За ним, под звонкий цокот, прошли ослепительные майоры, волшебные штабс-капитаны, неотразимые поручики, восхитительные корнеты.
Город провожал своих любимцев. На балконах, в распахнутых окнах домов, в оживленной толпе были видны печальные лица женщин и повеселевшие физиономии их мужей.
Несмотря на бравурную музыку, было грустно, как и положено при разлуке. Гусары посылали воздушные поцелуи своим избранницам, избранницы украдкой утирали слезы, навеки запоминая «виновников милых проказ». Шум, возгласы, прощальные крики, цокот копыт – полк продолжал свой победный уход из покоренного города. Вдруг случилось непредвиденное: прямо перед носом колонны через улицу, усыпанную цветами, перебежала отвратительная драная черная кошка…
Оркестр встал как вкопанный. Музыка сбилась и смолкла. Полк замер. Толпа затаила дыхание.
На мужественном лице полковника мелькнуло сомнение, но, вместо того чтобы привычно скомандовать: «За мной, ребята!» – он опустил голову, повернул коня и повел полк в боковую улицу.
Голос за кадром:
«На этом, собственно говоря, и закончилось наше повествование, но было бы просто бесчеловечно перед зрителем не рассказать о том, что случилось с героями в дальнейшем…
Поскольку создатели фильма не знают, что с ними стало, а очевидцев, как вы понимаете, не сохранилось, у нас нет иного выхода, как предоставить слово самим героям».
Лица героев появляются перед нами, сменяя друг друга, а сзади, за ними, видится полк, покидающий город, полевая дорога, по которой рысью скачут всадники.
Настя (говорит в микрофон). Я вышла замуж за Плетнева, оставила сцену. Когда муж подал в отставку, мы поселились в Плетневке, маленьком имении, доставшемся Алексею по наследству. У нас трое детей. Девочка и два мальчика. Старшего назвали Афанасием, в честь папеньки…
Полковник Покровский (в микрофон). Служил честно. Пулям не кланялся. Начальству тоже. Поэтому в генералы не вышел. Зато сделал истинную карьеру для военного: в Крымскую кампанию пал в бою за Отечество…