Страница 22 из 159
Потом все в бассейн нырнули. А я сижу накаляюсь. И все без толку! Нагреваться эти сволочи нагреваются, а расширяться – ни-ни! Недаром жена за них спекулю сотню дала… Сил моих нет, чувствую – я в них плавиться начинаю…
Соскакиваю с полки, лечу к бассейну, а тут вдруг банщик меня не пускает.
– Извиняюсь, – говорит, – но в штанах купаться запрещено. Здесь не пляж!
Я ору:
– Да мне только остыть малость!
Он говорит:
– Выйдите на улицу, остыньте! А в верхней одежде в бассейн не пускаем!
Я бы с ним и поскандалил, но чувствую – угораю!
– Егоров, – ору, – миленький! Выпусти меня из джинсов, а то помру!
Егоров видит – положение серьезное, схватил ножницы, разрезал мне джинсы вместе с трусами, выскочил я оттуда – и в воду! Полчаса остывал.
Теперь дальше: садятся все за стол у камина, начинают шашлыки уминать. Я тоже иду, но тут получается конфуз: все уже оделись, а я – в чем мать родила. Тут общество, несмотря на интеллигентность, начинает возражать.
Один говорит:
– Это что ж такое? Что за странный субъект: парится в штанах, а как за стол садиться, так он их сымает. Зачем, – говорит, – Егоров, ты привел с собой этого типа?!
А Егоров говорит:
– Это, извиняюсь, не тип, а Николай Степанович! Он в автомагазине работает, и к ним в конце месяца дефицитные шины поступят.
Тут, конечно, происходит обратный отлив. Тот, который говорил, говорит:
– Ах, извините, мы этого не знали. Тогда другое дело… Сидите, дорогой Николай Степанович, не стесняйтесь, нам даже очень приятно видеть вас в натуральном виде…
Ну, поели мы, выпили, пообщались, стали домой собираться. Тут подходит ко мне банщик и говорит:
– Извините, Николай Степанович, за мое грубое поведение. Ежели желаете, можете одеться и выкупаться!
Я говорю:
– Да что вы, забудем про этот инцидент. Я вообще сюда не купаться приходил, а культурно отдохнуть.
Он говорит:
– Ну, тогда заходите еще. Всегда будем рады!
В общем, если честно говорить, понравилась мне сауна. Только джинсы эти проклятые я больше не надеваю. В угол поставил – пусть стоят…
Что-то синее в полосочку
Монолог командированного
Случилось это так: посылает меня прошлой осенью колхоз в командировку. Приехал я в Москву, остановился, как всегда, в гостинице «Националь», в вестибюле. У меня там швейцар знакомый, он раньше у нас агрономом работал.
Оставил я у него вещи, вышел в город, походил туда-сюда, пообедал в ресторане «Будапешт», в кулинарии. Ну, думаю, пора и делом заняться – по магазинам пройтись.
Подхожу к универмагу, вижу – очередь. Ну, обрадовался – стало быть, чего-то дают. Это у нас примета такая народная: раз очередь – значит, дают! А тут, понимаю, что-то особенное дают, потому как очередь громадная: на улице начинается, по первому этажу идет, потом по лестнице вверх и уходит, как говорится, за горизонт.
Я моментально в хвост пристроился, спрашиваю у крайней женщины:
– Кто последний?
Она говорит:
– Я последний!
Я спрашиваю:
– А что дают?
Она говорит:
– Что дают, я и сама не знаю, только просили больше не становиться, потому что все равно не хватит.
Я говорю:
– А сколько это, чего дают, стоит?
Она говорит:
– Двадцать рублей.
Я говорю:
– Цена подходящая, можно и постоять.
Стою.
За мной тоже люди пристроились, а в середине очереди уже и стоять веселей – в спину не дует.
Стою.
Только, понятное дело, меня интерес разбирает: за чем это я, собственно говоря, стою? Делаю всякие наводящие вопросы. За чем, спрашиваю, товарищи, стоим? Какой примерно товар? Легкой он или тяжелой промышленности?
Все молчат. Половина – вроде меня, не знает, а половина – знает, но молчит и глаза отводит, чтобы другую половину не распалять.
Стою.
Только тут наверху появляется продавец и кричит:
– Товарищи, имейте в виду, остались только пятнадцатые и шестнадцатые номера! – И ушел.
Очередь заволновалась, я тоже, потому как не знаю: номера эти как – хорошо или плохо? Ну, ничего, думаю, выкрутимся: ежели будет мало – растянем, велико – обрежем, а ежели это, чего дают, на электричестве, так мы его через трансформатор включим.
Стою.
Через час вдруг слух прошел: мол, это, чего дают, можно выписать в какой-то третьей секции без очереди.
Ну, раз без очереди, то, понятное дело, началась давка! Подхватили меня с четырех сторон, понесли в третью секцию. Я сначала брыкался, вырывался, но потом затих – не кричу, но дышу, берегу силы для кассы.
Приносят меня в третью секцию, прижимают к прилавку, продавщица кричит мне:
– Вам чего?
Я говорю:
– То, чего дают!
Она нервничает.
– Я спрашиваю, – кричит, – вам синее или в полосочку?
Я взмолился:
– Девушка, милая, покажи мне, за ради бога, чего это есть?
Она говорит:
– Чего выдумал?! Оно ж упаковано!
Я говорю:
– Тогда давай обе штуки!
Выбил я чек, сунули мне на контроле какие-то две коробки, стал я к выходу пробираться. Чувствую – одна коробка тяжелая, а другая легкая, но в ней что-то вроде шевелится… А кругом жмут, толкают, того гляди с ног свалят.
А тут еще ко мне какой-то старый узбек пристал:
– Продай, милый, одну коробку! Я за этой штукой четвертый раз в Москву приезжаю!
Я говорю:
– Я тебе, дед, может, и продам, только ты мне скажи сначала, чего это я купил.
Он говорит.
– Я это по-русски не знаю, как назвать, а на узбекский это не переводится!
– Тогда, – говорю, – шиш тебе, мне это самому надо!
Только он повис на руке, просит, я от него как рвану, споткнулся и загремел по лестнице…
Пришел в себя на другой день в больнице. Первый вопрос к персоналу:
– Сестричка, где оно?
– Чего – «оно»? – спрашивает.
– То, чего я купил!
– А чего ты купил?
– А это, – говорю, – я и сам не знаю.
Она говорит:
– Ну вот, когда вспомнишь, тогда и выпишем.
Короче, только через месяц отпустили меня домой. Сел я в поезд и думаю: денег не жалко, здоровья не жалко, жалко, что так и не узнал, что ж это все-таки давали. Вдруг эта штука жизнь бы мою перевернула… А теперь крутись без нее как знаешь!
С тех пор я городские универмаги обхожу стороной. В нашем сельпо лучше. Придешь, спросишь:
– Есть?
Тебе говорят:
– Нет!
И все культурно, никаких очередей…
Хорошее воспитание
Монолог моего соседа
«Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой…» Так Чехов сказал. В восьмом томе собрания сочинений. Удивительно мудрое замечание, между прочим. Я, когда прочитал, так даже поразился: как мне это самому в голову не приходило? Считаем себя интеллигентными людьми, а не дай бог кто-нибудь прольет за столом соус – так уж сразу шум, крики… А Чехов с этим борется. Он прямо говорит: хорошее воспитание не в том, чтоб, значит, самому не гадить, а совсем наоборот.
Я когда это прочитал, то сразу решил, что буду жить по Чехову. А тут как раз и случай подвернулся – день рождения жены. Пришли гости – родственники, сослуживцы. Сидим едим, интеллигентные разговоры ведем – про погоду, про дубленку, про Евтушенко, про то, про се… Хорошо сидим, мирно, соуса никто не проливает.
Но тут один из гостей, некто Куликов, за бутылкой потянулся и фужер с пивом на скатерть и опрокинул. Смутился, стал быстро пятно салфеткой вытирать.
Я сижу – ноль внимания. Просто абсолютно не реагирую. То есть сижу с таким видом, будто он ничего не проливал. Будто и не было этого.
Но тут я замечаю, что никто не замечает, что я не замечаю, как он скатерть залил. Мне как-то обидно стало. И я говорю:
– Хорошее воспитание, – говорю, – не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой…