Страница 6 из 15
– Больно! – вскрикнул Димка, пытаясь вырваться из захвата. – Я на вас жаловаться буду!
– Не шоволись, жалобщик, а не то жилу перетяну! – прорычал будочник, придавливая коленкой спину своей жертвы. – Вот сейчас капитан-исправник разберется, кто ты таков и с какой это горы к нам сюды сверзился!
Остальной путь к центру города «попаданец» шёл под конвоем грозного стража с туго связанными за спиной руками. Сзади них, на расстоянии пристроилась стайка весёлых мальчишек и даже несколько взрослых зевак. Видно, жизнь городка большим разнообразием не отличалась, а тут нате вам – хоть какое-то развлечение.
Центр города представлял из себя небольшую площадь, застроенную вокруг каменными домами. Некоторые из них были двухэтажными и имели парадные входы с широким крыльцом. Возле одного из больших домов стояла знакомая уже будка, с виду точная копия той, где только что повязали Димку. Возле неё стоял похожий как две капли воды на первого стражник. Одет в такой же, серый сермяжный мундир со стоячим красным воротником. В руке палка с топориком, и даже седые усы под широким красным носом были у них похожи. Только вот вместо руки у этого была культя и на морщинистом лице, на щеке виднелся кривой, длинный шрам.
– Чего это, кого там ведёшь, Василь? – крикнул он ещё издали конвоиру.
– Да вот, Федотыч, к капитану-исправнику на допрос бродячего, – ответил тот. – Бродит тут, понимаешь ли, весь изодранный, избитый, про власть чевой-то расспрашивает, слова ещё какие-то непонятные говорит. Шпынялся даже маненько. Но ты же меня давно знаешь, у меня ведь не забалуешь! Я его быстро на своём перекрёстке скрутил и сюда под конвой! У себя ли Фёдор Евграфович?
– Да где же им быть? – ответил тот будочник, которого только что назвали Федотычем. – Отобедали они с земскими заседателями, отдохнули маненько, а сейчас вот у себя в кабинетах совет держат. Там спор какой-то по земле у Воскресенских заводчиков с башкирами идёт. Вот, значится, они с тяжбой-то и разбираются. Так-то оно уже вечереет вона, не знаю даже, будет ли им до твоего оборванца сейчас дело.
– Ага, ну ладно, тогда я его в холодную, что ли, пока закрою? – кивнул конвоир на Димку. – Пущай посидит, чё ли, там да и подумает маненько? Ну а как господа сами соизволят с ним разобраться, так и к себе тогда призовут. В какую же мне его камеру лучше закрыть?
– Да в крайнюю, в ту малую, что под лестницей, – пояснил Федотыч, – она как раз сейчас пустая. Пока не выяснили, кто он таков, пущай уж лучше в одиночестве посидит.
– Ну да и то верно, – согласился с доводами Федотыча конвоир. – А ключ у тебя ли?
– А где же ему быть? – пожал плечами инвалид. – Здеся он, со мной, на связке, – и отстегнул с пояса большое кольцо с висящими на ней ключами. – Я вот только перед обедом воду в две камеры давал. Остальные-то они все там пустые. На-ка вот, Василь, сам его туда заведёшь, – и, сняв с кольца, протянул один из ключей конвоиру. – Свеча на плошке в нише у лестницы. Ну ты и сам это знаешь.
– Да знаю, знаю, – кивнул тот и толкнул в спину парня. – Иди давай!
Камера, куда поместили Димку, была глухая, без мало-мальского окошка. Закрылась тяжёлая дверь, мелькнул просвет от свечи конвоира в щели, и звук его шагов пропал. Накатила такая же глухая темень, как тогда в пещере. Пошарив перед собой руками, он медленно обошёл вокруг всё помещение. Шага четыре, может, чуть больше в длину, около трёх в ширину. Колено ударилось о какое-то препятствие. На ощупь – деревянные, грубые, неструганые доски, поверх них брошена какая-то дерюга.
Это что-то типа постели – понял Димка и со вздохом залез на дощатый настил. Вымотался он знатно, не смутили его вонь и жёсткость ложа, он закрыл глаза и провалился в глубокий, как омут, сон.
Сколько он тут проспал, было непонятно. Разбудил его какой-то стук. В приоткрывшейся со скрипом двери блеснул свет от свечи. В щель между стеной и дверью просунули деревянную бадейку и кувшин, накрытый горбушкой хлеба.
– Скажите, а сколько мне тут ещё быть?! – крикнул Димка, вскакивая с настила. – Чего я сделал-то такого, чтобы в тюряге здесь сидеть?!
– Не велено тута разговаривать! – послышался грубый голос из-за двери. – Оправишься, бадью у двери сбоку так же вот оставишь. Смотри, горшок только не разбей, воду потом давать больше не буду!
Дверь хлопнула, послышался скрежет запора, и потом опять стало тихо.
Всё тело у Димки чесалось.
– Клопы, что ли, или вшей нахватался? – пробормотал он. – А почему нет, сколько уже, небось, человек до меня на этой вот дерюге лежало! – столкнул он рванину-подстилку на пол.
В животе урчало, и он побрёл к двери. Горбушку чёрствого хлеба умял за пару минут, запив водой из кувшина. Потом ощупал дверь, попрыгал на месте и поприседал согреваясь. Делать больше было нечего, и он опять забрался на дощатый настил.
Время текло мучительно медленно, Димка уже наизусть выучил расположение всей своей камеры, четыре шага в одну сторону, четыре в другую, рыскал он от двери к стене и обратно, как какой-то зверь.
«А так ведь и с ума можно сойти! – пришла в голову мысль. – Посидишь вот тут подольше в темноте, и того! Сначала сам с собой начнёшь разговаривать, а потом с дверью или кувшином. Брр! – передёрнул он плечами. – В июле, в самый жаркий месяц, тут так прохладно, а что же тогда здесь зимой будет?!»
Три раза ещё приоткрывалась дверь камеры. Неизменно оставлялся кувшин с водой и горбушка чёрного хлеба, забирался обратно пустой. На все вопросы Димки следовал неизменный ответ: «Не велено разговаривать!»
Отчаянье начало накатывать на парня. Рвануть на себя в следующий приход эту дверь, потом выскочить в коридор и дальше по лестнице на улицу, а там будь что будет! Чего же ещё ждать-то?!
На четвёртый раз дверь широко распахнулась и раздался знакомый уже голос стражника:
– Эй ты, собирайся, да быстро чтобы! Тама господа тебя в кабинетах ждут!
– Ну наконец-то! – проворчал Димка, выходя из камеры в коридор.
Щурясь от непривычного уже ему света, он зашёл в большую комнату. За длинным, накрытым зелёным сукном столом сидело трое. Ещё один примостился за небольшим столиком сбоку.
– Господин капитан-исправник, вот энтот бродячий, про которого вы давеча спрашивали, – конвоир поставил Димку посредине комнаты лицом к сидящим.
– Ага, вижу, оборванец какой-то! – нахмурив густые брови, пробасил самый важный из всех заседающих дядька. – Ну, рассказывай давай, да только чтобы без утайки, кто ты таков и как в нашем городе оказался?!
Димка уже давно обдумал, как себя нужно вести и что говорить. Скажи он правду, как, каким образом и откуда он здесь очутился, самое малое – это сочтут его за душевнобольного и поместят в какую-нибудь здешнюю богадельню под замок. А ведь могут и каким-нибудь бесноватым объявить. Кто же знает, что тут таким причитается? Костров вроде как в этом веке уже не было, да и не католическая инквизиция так-то в России выносила приговоры. Но в монастырский подвал его, наверное, вполне себе могут заточить. А оно ему вообще надо? Вот только что сам оттуда вышел.
– Господин капитан-исправник, прошу прощения, не знаю, правильно ли я к вам обращаюсь, – как можно более учтиво начал свою речь Димка. – Так уж получилось, что я вовсе про себя ничего не помню и полагаю, что это произошло оттого, что получил травму головы. Ну, в смысле, что ударился ей сильно. О себе же могу сказать только то, что, как мне кажется, зовут меня Дмитрием. Сам я из православных. По-русски понимаю. Власть уважаю. Ну вот, в общем-то, пожалуй, и всё.
– Ах ты ж стерве-ец! – откинувшись на спинку кресла процедил самый важный дядька. – Глядите, господа заседатели, юродивым он хочет прикинуться, словеса словно бы паутину нам плетёт! Думаешь, мы тут дураки все перед тобой собрались?! А ну, говори правду, кто таков и откуда ты сам? По говору видно, что не нашенский, ещё и грамотный, хотя, конечно же, дурной. Из каких краёв бежишь и куда? Может, ты и правда из бунтарей варшавских али из проворовавшихся приказчиков и сейчас в розыске за судом?! А ну, отвечай быстро, пока кнута тебе не выписал!