На Лене-реке

«Вернее, небезопасным», — подумал Андрей.

— Но из каких побуждений вы настаиваете на повторении опыта? Я… отказываюсь понимать.

— Товарищ директор, предложение Парамонова в принципе правильное…

— В принципе, возможно, — опять усмехнулся Кравцов, — а на деле, к сожалению, нет.

— В принципе правильное, — настойчиво повторил Андрей. — Раз на заводе нет двоильной машины, чтобы рационально использовать излишнюю толщину кожи, и мы вынуждены превращать ее в стружку, совсем незачем затрачивать дефицитные материалы на дубление и жирование этой стружки. Излишнюю толщину кожи надо снять до дубления. Иначе говоря, заставить строгальную машину поработать за отсутствующую двоильную. Вот в чем смысл предложения Парамонова.

Кравцов взял со стола бумагу и протянул Андрею.

— Вот в какой сумме выражается «смысл предложения Парамонова». Познакомьтесь с актом технического контроля.

— Я с ним знаком, — спокойно ответил Андрей, — акт правильный.

— Как же тогда понимать ваше настоятельное требование повторить опыт?

— Предложение Парамонова дельное. Надо его осуществить. Кожу следует строгать перед дублением…

Кравцов сокрушенно развел руками. Не обращая внимания на жест директора, Андрей продолжал:

— Нужно только правильно подготовить кожу для строжки.

— А именно?

— Прохромировать ее. После этого кожа будет строгаться нормально, и сортность ее не снизится.

— Позвольте, — возразил Кравцов, уже начиная сердиться, — но это также дополнительные затраты. В чем же смысл? Если даже поверить вам, что сортность не пострадает, то экономия на дубителях поглотится расходом материалов на хромирование. Простите, — с трудом удерживая зевок, закончил он, — все это смахивает на беспочвенное прожектерство. Не могу его поощрять. Забота о сбережении государственного достояния — основная обязанность советского хозяйственника.

Последнюю фразу Кравцов почти продекламировал.

«Ишь, отчеканил. Как перед микрофоном», — подумал Андрей и едва не улыбнулся при виде победно взглянувшего на него Кравцова.

— Вот технический расчет, — твердо и спокойно возразил он. — Проверьте. Стоимость хромирования составляет незначительную долю стоимости дубителей. Кроме того, при хромировании сокращается производственный цикл.

Кравцов взял из рук Андрея папку с расчетами и сел. Несколько минут он внимательно просматривал их.

— В общем все это довольно… правдоподобно, — сказал он наконец, — но некоторые детали мне неясны. Поскольку главный инженер отсутствует, отложим этот вопрос до его приезда.

— Но это же несколько месяцев! — вскочил Андрей.

— И что же! — поднял брови Кравцов. — Работали существующим методом несколько лет, поработаем еще несколько месяцев, — и, отвечая на нетерпеливый жест Андрея, назидательно произнес: — Излишняя торопливость в решении сложных и недостаточно ясных вопросов не может считаться доблестью и, кроме того, чревата нежелательными последствиями. Подождем, что скажет главный инженер.

— Но я ведь тоже инженер, — вспылил Андрей.

— Знаком с вашей анкетой, — вежливо наклонил голову Кравцов, — но я все же предпочитаю выслушать мнение Максима Ивановича.

— Товарищ Кравцов, — Андрей собрал все силы, чтобы говорить спокойно, — предложение Парамонова технически вполне обосновано. Я настаиваю на его проведении.

«От этого не отвяжешься. Попробуй откажи, хлопот не оберешься», — подумал Кравцов.

— Хорошо, — сказал он, — можете повторить опыт. Расчеты и вашу докладную оставляю у себя. Надеюсь, вы понимаете, что на вас ложится вся ответственность, в том числе и материальная, за результаты данного эксперимента?

— Безусловно, — весело ответил Андрей.

Людмила старательно взбила перину, сложила вдвое легкое пуховое одеяло с широкой белой каймой пододеяльника и, тщательно выровняв грань постели, застлала ее белым узорчатым покрывалом, разместила симметрично подушки двумя аккуратными пирамидками и набросила кружевные накидки.

Спальню она убирала всегда сама. Тетка, Софья Ивановна, воспитывавшая Людмилу, которая рано лишилась матери, приучила ее к этому с детства:

— Спальня — это твое гнездо. В ней не должно быть ни ноги, ни руки другой женщины.

Людмила ясно представила, как убежденно, почти торжественно произносила эти слова Софья Ивановна, встряхивая головой, так что ленточки ее большого кружевного чепца колыхались в воздухе.

Закончив уборку, Людмила отдернула занавески и огляделась.

«Все же я сумела создать уютное гнездышко даже в бараке, — с удовлетворением подумала она. — Вот только эти ужасные бревенчатые нештукатуренные стены! Ах, если бы не упрямство Андрея, как бы мы жили в Москве! Вся квартира к нашим услугам. Никодим Дмитрич все время в институте, а тетка с тех пор, как Андрей поселился у нас, почти перестала выходить из своей комнаты».

Она вздохнула, вспомнив московскую квартиру, уютный флигелек во дворе с раскидистыми липами на тихой Малой Бронной, вспомнила темно-коричневый кабинетный рояль в углу ее комнаты и еще раз вздохнула. «Вот чего мне здесь особенно не хватает. Клубное пианино так раздражающе дребезжит… Да и с каким настроением сядешь за ноктюрн Шопена, когда только что перед тобой лихо отбарабанили «Каховку» или «Польку-бабочку»? Попросить разве у Никодима Дмитрича денег на пианино… Не стоит… Пока обзаведешься, и уезжать пора. Не век же здесь жить».

Людмила остановилась у окна, задумчиво глядя на улицу. Первая смена прошла на работу рано утром, и сейчас улица была пустынной. Только на другой стороне, шаркая стоптанными чувяками по дощатому тротуару, прошла высокая полная женщина в темном платье, с большим свертком под мышкой. Это напомнило о вчерашней покупке. Людмила выдвинула средний ящик комода и достала кусок шелкового полотна. «Какое чудесное полотно! Какая красивая расцветка! Голубое так к лицу Андрею. Глаза у него синеют, и лицо становится моложе и приветливее. Люблю видеть его красивым, хорошо одетым… Он сам так мало следит за собой. А напрасно, он очень привлекательный, недаром, когда мы идем по улице, все женщины обращают на него внимание… Ах, Андрей, надо же было сюда заехать»…

Вошел Андрей, веселый и оживленный.

— Ты завтракать? Уже двенадцать? — удивилась Людмила. — Андрей, посмотри, что я купила тебе вчера вечером, пока ты заседал.

Она набросила полотно на плечо Андрея и подвела его к зеркалу.

— Смотри, как замечательно! Благодари! И скажи, что восхищен и потрясен!

— Благодарю, благодарю! И восхищен и потрясен! — засмеялся Андрей, обнимая и целуя жену.

— Нет, ты посмотри, это же в тон к твоему летнему костюму.

— Всегда преклонялся перед твоим вкусом. А сегодня этот подарок, кроме всего прочего, в тон моему настроению. Я чертовски рад.

Людмила вопросительно посмотрела на него.

— Победа! Противник был вынужден отступить, оставив хорошо укрепленные позиции. Вырвал у директора разрешение повторить опытную строжку. Помнишь, я рассказывал тебе о строгале Парамонове?

— Но ты говорил, что первый опыт прошел неудачно.

— Да, но идея Парамонова верна, значит, опыт надо повторить.

Людмила вновь внимательно посмотрела на мужа и сделалась серьезной.

— И директор согласился?

— Был вынужден. Правда, торжественно предупредил, что вся ответственность, в том числе и материальная, — Андрей произнес эту фразу, копируя произношение Кравцова, — ложится на меня.

— Ну, а ты?

— Я… — улыбнулся Андрей, — тоже согласился.

— Мне трудно понять тебя, Андрей, — вздохнула Людмила. — Как ты легко берешь все на себя. Что это тебе даст? Если будет успех, то это успех Парамонова, а если неудача, то неудача твоя.

— Люся! — почти умоляюще воскликнул Андрей. — Разве это для Парамонова или для меня? Ты же все прекрасно понимаешь. Почему ты так говоришь?

— Да, я понимаю. Я даже рада, что у тебя просыпается честолюбие. Тебе хочется прослыть передовым, инициативным. Но для этого ты слишком наивен. Загребать руками жар для других — это ненадежный путь к славе. Я считала тебя более разумным.