Страница 47 из 68
И через несколько минут боевая дружина, заметно пополнившаяся новыми добровольцами, высоко взметнув красное полотнище, с громкой песней прошагала мимо генерал-губернаторского дворца, следуя вверх по Тверской, от Скобелевской к Страстной площади.
Глава двенадцатая НАЧАЛО
1
Как условились, он ожидал ее у заставы. Товарищ Наташа должна была прийти со стороны вокзала, и потому Седой остановился на углу Пресненского вала и Большой Пресни и внимательно изучал наклеенную на тумбе красочную афишу цирка Труцци, возобновившего недавно свои гастроли на Цветном бульваре.
Зима в этом году запаздывала. Вплоть до декабря не было настоящих морозов. И декабрь начался оттепелью. Лишь только сегодня с утра подул порывистый северный ветер, обещая большой снег и скорую стужу. Когда порывы ветра усиливались, Седой, одетый довольно легко — короткое полупальто с мерлушковым воротником, — отходил за угол дома.
— Кого ждешь, Седой? — окликнули его.
Зиновий резко обернулся. К нему подходил высокий статный парень, можно сказать, франтового вида, — смоляной чуб лихо выбивался у него из-под лакированного козырька. За последние дни Зиновию пришлось обрести много новых знакомцев, но этого парня он прочно запомнил среди многих других рабочих Прохоровской мануфактуры. Василий Честнов только что закончил фабричное училище и был, как сказали Зиновию, самым молодым ткачом в цехе. Он сразу привлек внимание Литвина смелым, проницательным взглядом, не по годам серьезным выражением лица и умением держаться среди старших, не теряя своего достоинства. Словом, он сразу приглянулся Зиновию. Но сейчас он допустил промашку, и стоило сделать ему замечание.
— Не годится на улице окликать партийным прозвищем. Не так ли, дружище?
— Одни мы вроде…
— И у стен есть уши… А ожидал я… — Зиновий машинально оглянулся и понизил голос, — товарища Наташу. Да вот что-то задерживается…
Невысокий сутуловатый мужичок с козлиной бородкой, только что свернувший с Трехгорного вала на Большую Пресню, замедлил шаг, словно стараясь через улицу прислушаться к разговору.
Зиновий проводил его взглядом, обернулся к Честнову.
— Не знаешь случаем, что за фигура?
— Как не знать, — усмехнулся Честнов. — Главная ябеда в наших спальнях. Смотритель Иван Колобовников. Этого остерегайтесь. Глаза и уши фабричного полицейского надзирателя Докторова.
— Запомним и учтем, — сказал Зиновий.
Василий Честнов вынул из жилетного кармашка серебряную луковицу, щелкнул крышкой:
— Время, товарищ…
— Иди. Скажешь там, я следом.
Прошло еще несколько томительных минут. Зиновий пристально всматривался в каждую появлявшуюся вдали женскую фигуру. Наташи все не было…
Не случилось ли чего? Паспорт надежный, задерживать нет причины, даже повода… Скорее всего сбилась с пути, заплутавшись в бесчисленных московских переулках. И не диво: москвичи плутают, а она всего неделю как приехала из Нижнего… Подыскали ей квартиру в Грузинах. Уж лучше бы остановилась у матери на Балканах; правда, оттуда далеко до Пресни добираться, а по нынешним временам и вовсе не доберешься…
Надо идти, там ждут. Еще раз кинул взгляд вдоль Пресненского вала… Больше ждать тут нельзя. И так опаздывает. Сегодня на Прохоровской фабрике очень важное собрание. Многое зависит от того, какое решение примут прохоровские текстильщики. Ему, партийному агитатору, поручено передать рабочим призыв Московского комитета большевиков.
2
В самом конце XVIII века двое выходцев из крестьян — Василий Иванов сын Прохоров, сын монастырского крестьянина Троице-Сергиевской лавры, и Федор, тоже Иванов сын Резанов, сын пахотного крестьянина стрелецкой слободы города Зарайска, — основали текстильную фабрику на берегу Москва-реки, в местности, именуемой «Три Горы».
Судьба удачно свела их меж собой.
Федор Резанов подростком «пришел в Москву» и поступил в обучение мастерству на ситцевую фабрику, где много лет терпеливо «переносил многотрудные работы», обстоятельно изучил красильное дело — и стал едва ли не лучшим мастером в Москве по цветному крашению тканей.
Василий Прохоров не владел никакими производственными секретами, зато был предельно хитер и оборотист. Карьеру свою он начал с должности приказчика у пивовара в Хамовниках. А через несколько лет владел уже собственным «пивоваренным торгом» и приписался в московские купцы.
Таким образом, Федор Резанов привнес в общее дело свои знания и умение управлять производством, Василий Прохоров — свой капитал и связи в торгово-промышленном мире.
Сохранился любопытный документ — собственноручное письмо Василия Прохорова своему компаньону.
«Свояк любезный и товарищ Федор Иванович. Двенадцать лет исполнилось, как мы с тобой сообща начали ситцевое набойное производство. Письменного условия не делали, полагаясь единственно на дружбу и совесть… Заведение наше началось в 1799 году в июле месяце по словесному условию с таким положением, что с моей стороны на заведение употреблена была сумма, а ваше знание и по всему производству распоряжение, и что Бог поможет получить прибыли, делить девять частей поровну, а десятую не полагая в раздел оставить в пользу вам одному за ваше знание и распоряжение»…
Однако вскоре дружба между «свояками любезными и товарищами» рассохлась, а потом последовал и раздел. Как оказалось, не на радость Федору Резанову. Еще через несколько лет Прохоров поглотил своего бывшего компаньона со всеми потрохами и промышленное заведение на «Трех Горах» стало единоличной собственностью династии Прохоровых.
Фабрика росла и развивалась с поистине сказочной быстротой. Были для того свои причины.
Прежде всего крайняя нужда в тканях. Фабрик текстильных вовсе было недостаточно (к концу столетия едва ли десяток на всю Россию). Ситцы и сатины отрывали с руками и цену платили доходную.
Второе дело — очень удачно выбрали место для фабрики. Речка Пресня славилась на всю Москву особо чистой водой (квасовары приезжали за пресненской водой из Замоскворечья и Лефортова), и поэтому цветные узоры на прохоровских ситцах были ярче и пригляднее; а на крутых склонах Трех Гор вдоволь было места расстилать ткани на сушку и отбелку. И вообще, место было необжитое, было где разместить и новые цеха, и рабочие спальни.
И не последнее дело — фамильная оборотистость прохоровского семейства. Даже стихийное бедствие умели обратить себе на пользу. Опустошивший Пресню пожар тоже пошел на пользу. Сгорело на миллион рублей, но застраховано было с умом, и страховки получили два миллиона.
И наконец, все поколения династии Прохоровых умели заставить рабочего выложиться до конца. Хозяева заботились о рабочих. Каменные трех- и четырехэтажные общежития на Прохоровской фабрике (здесь их именовали «спальнями») были среди фабричных общежитий самыми лучшими в Москве. При фабрике была учреждена одна из первых в России ремесленных школ, где подростки обучались, состоя на хозяйском коште. Делалось все это не из филантропических побуждений, а из трезвого хозяйственного расчета. Общежития позволяли брать на работу пришлых, преимущественно деревенских, которые были богобоязненны, менее требовательны и более послушны хозяину. Свое училище позволяло обеспечивать производство работниками высокой квалификации, к тому же надежно привязанными к фабрике, — хозяйский кошт надо было отработать.
Условия труда и быта хозяева устанавливали, какие им заблагорассудится. При среднем заработке пятнадцать — двадцать рублей в месяц за каморку в семейных спальнях контора удерживала с рабочего шесть рублей, за койку, точнее, место на нарах в холостых спальнях — два рубля. Хлеб и прочую провизию рабочим приходилось покупать в фабричных лавках — там отпускали в кредит до получки, — но зато по ценам гораздо более высоким. Работали от одиннадцати (ткачи и другие рабочие высоких квалификаций) до четырнадцати часов в сутки (подсобные рабочие).