На Муромской дороге

– Во даёт, ядрёна вошь, – неожиданно прозвучал из соседней комнаты голос Хулио-Игнасио.

В ответ послышались сопение и шорох, зато дышать страстно перестали. Балабанов воспользовался момёнтом и вошел в комнату. Какая-то неизвестная ему дама лежала на роскошном ложе в чём мать родила, а её неистовый кавалер натягивал в раздумье штаны. У стола вокруг лампы сидели Игнат с Альбертом, а Марианна поила их чаем. – Так, – со значением произнёс Балабанов. – Порнуху смотрим. – Никак нет, – доложил Хулио-Игнасио, – Исключительно еротику и по государственному, значит, каналу.

– Присаживайтесь, господин лейтенант, чай с нами пить, – вежливо пригласила Марианна.

Балабанов не заставил себя упрашивать и присоединился к компании. Облачённная в роскошный халат Марианна протянула ему чашку и глянула зелёными очами не то поощрительно, не то призывно.

– Бабка у меня до еротики охотница, – сказал Хулио-Игнасио. – А я как это дыхание услышу, так у меня астма начинается. Вот только чаем и спасаюсь. Сам-то я больше про вампиров люблю, но так, чтобы без драк. Жестокостей разных нам не надо. Выпили, значит, кровушки и тихо-мирно разошлись. А то разведут хулиганство на целый час, а о главном забудут. – О каком главном?

– Пейте чай, лейтенант Коломбо, – ласково улыбнулась Марианна, – Вампиры, это мелочь, не заслуживающая внимания.

– Почему Коломбо? – удивился Балабанов. – Я капитан, а не лейтенант. – Ну да, – кивнул головой Хулио-Игнасио. – А нас сомнение взяло – уж не Коломбо ли вы? А тут ещё этот негр-полицейский с вами. Прошла, значит, такая информация. И Хулио-Альберто, он у нас аналитик, вычислил, что вы тоже маскируетесь. И возраст взяли помоложе, и ростом подтянулись.

Тут Балабанову пришло на ум, что старик просто псих, место которому в клинике. Однако, психом был, похоже, не только Хулио-Игнасио, но и Хулио-Альберто, который настороженно косил на гостя лупатым глазом из-за толстой линзы.

– Вы должны ей помочь, Коломбо, – твёрдо сказал очкарик. – Я не Коломбо.

– Нет, мы понимаем, конечно, – кивнул головой Хулио-Игнасио. – Служба и всё такое. – Конспирация, – подсказал Хулио-Альберто.

– Вот, – радостно подхватил Хулио-Игнасио. – Но войдите же в положение матери, у которой похитили дитя.

– Какой матери? – не на шутку струхнул под упорным взглядом сумасшедшего Балабанов.

– Дитя у Марианны похитили, – солидно кашлянул Хулио-Альберто. – Давно уже, лет двадцать назад. Так вот мы и подумали, а не является ли этот ваш негр Гонолупенко сыном нашей Марианны. Папа у Марианниного ребенка тоже был негром. – Но позвольте, – возмутился чужому нескладному бреду Балабанов. – Гонолупенко уже за тридцать, а вашему младенцу сейчас двадцать.

– А говоришь, не Коломбо, – обидёлся старик. – Сразу, ядрёна вошь, всё просёк. Я предупреждал Алика, что Гонолупенко, это не наш Хуанито, а он, вишь, упёрся и ни в какую. Аналитик хренов. Расстроил женщину. А других негров у вас нет? – Нет, – твёрдо сказал Балабанов, решивший, что с психами надо разговаривать на их языке. – Виденный вами негр вовсе не сержант и не Гонолупенко. Он Стингер, известный всему миру певец. А к нам он прибыл, чтобы с нравами аборигенов познакомиться. Хотел инкогнито побыть, да где там, у нас Стингера каждая собака знает. Разоблачили его и позвали на телевидение. Завтра па ящику смотрите.

– Я же говорил, – завопил в восторге Хулио-Альберто. – Я же сразу просёк, что здесь не всё чисто.

– Может тебе, Марианночка, его усыновить? – предложил Хулио-Игнасио. – Это хоть и не наш Хуанито, но и не Киркоров какой-нибудь, а Стингер. А то, что он годами староват, так может ты себе чуток прибавить. Тебе уж который год всё, тридцать и тридцать.

– Городишь, сам не знаешь что, старый, – обиделась Марианна. – Двадцать девять мне. – А как же сынку-то двадцать? – удивился Балабанов.

– Действительно, ядрёна вошь, – почесал затылок Хулио-Игнасио. – Не совпадаем в цифрах.

– Что вы мне голову морочите, – махнула рукой Марианна. – Десять лет назад украли его у меня на Киевском вокзале.

Марианна до того расстроилась от нечуткости Хулио-Игнасио, что ушла в соседнюю комнату, искать фотографию пропавшего Хуанито.

– Тут такое дело, – доверительно наклонился к Балабанову Хулио-Игнасио. – Этого ребёнка, этого нашего Хуанито, Марианночка то ли на вокзале забыла, то ли вообще забыла родить. Память-то у неё девичья. И, вишь, никак вспомнить не может. То она от негра Хуанито родила, то от испанца, а то и вовсе от какого-то португальца. А мы с Аликом анализировали, анализировали, а всё по срокам не сходится. Ты не смотри, что Альберт у нас молчаливый. В анализах он дока. Похуже, конечно, чем Фидоренко, но много лучше Киселидзе. Да и какой из Киселидзе аналитик. Сплошное недоразумение. А Фидоренко, тот орёл! Как выдаст анализ, так ни сахара в моче, ни в крови гемоглобина.

Очумевший от разговора с явными психами Балабанов уже начал косить глазами на двери, дабы смыться по-английски, не прощаясь с хозяйкой. Однако в этот момент Марианна как раз и вернулась, без фотографии младенца правда, но с просветлённым лицом.

– Чуть не забыла, – сказала она гостям. – Через минуту начинается сериал «Дикая раза тропических джунглей». Вы, мистер Коломбо, смотрите сериалы?

– А как же, – не стал спорить с психопаткой Балабанов. – И не только смотрю, но и сам участвую.

Вообще-то Балабанов соврал, телевидение у них в таёжном районе отменили по причине идущих в стране реформ ещё лет десять назад, да так и не успели восстановить. Поэтому на экран сибиряк смотрел с большим интересом. Диких роз было целых две, хотя, не исключено, что роза была одна, но страдающая шизофренией. Во всяком случае, Балабанов к однозначному выводу на её счёт так и не пришёл, видимо не хватило аналитического дара. Дикая роза не только искала своих пропавших близнецов, но и без конца отвлекалась на торговлю прокладками с крылышками и без, да ещё и жевала какой-то «Дирол» с ксилитом. А потом на экран вылез неопознанный Балабановым Хулио с наглым заявлением, что надо-де чаще встречаться. С кем собирался встречаться этот до сих пор не появлявшийся на экране субъект, Балабанов так и не понял. Но новый Хулио ему почему-то не понравился. И хотя пил он всего лить пиво в компании двух бомжей, капитан по опыту знал, что пивом дело не ограничится, и упьются часто встречающиеся водкой до посинения. А дикой розе Балабанов настоятельно рекомендовал бы держаться подальше от этого Хулио и жевать «Дирол» во избежание кариозных монстров.

Кино закончилось на самом интересном месте, в джунгли приехала Ася с белоснежным постельным бельём и загадочным порошком от москитов. Балабанов гнуса не любил и сейчас сожалел о том, что не запомнил названия чудодейственного средства.

– А чем дело закончилось? – спросил капитан у Хулио-Альберто. – Нашла она своих детей или не нашла?

– Ребёнок был один, – поправил его Хулио-Игнасио. – Хуанито. – Да где же один, – возмутился Балабанов. – Целая банда. Я же помню, как они пили «Несквик». А один вполне подросший охламон всё повторял «мы любим бывать у Нади». – У какой Нади? – удивился Хулио-Игнасио. – Не было там Нади!

Спорить со старым свихнувшимся Хулио Балабанов не стал. Хотя будь на месте психованного деда нормальный мужик, капитан в два счёта бы ему доказал, что Надя то ли племянница дикой розы, то ли двоюродная сестра. А пропавший Хуанито, это, скорее всего, её ребёнок от мужика с пивом, который пить пьёт, а алименты не платит. Это их там, в джунглях, счастье, что не Балабанов у них участковый. Уж он бы навёл порядок. Все эти нечесаные Хулио ходили бы у него под ноль стриженными, и дети бы не терялись, а пили «Несквик» с молоком, зажёвывая его ксилитом.

Балабанов лежал на застеленной белой, совсем как у Аси, простынею постели и сокрушался неустроенности жизни в диких джунглях, где дикие розы, весьма симпатичные на мордашку, мечутся неприкаянные и всё время теряют то очередного Хулио, то непонятно откуда берущихся Хуанито. Другое дело у нас…