Страница 4 из 6
– Доброе утро, пап!
Он приятно улыбнулся и ответил:
– Садись за стол, всё почти готово!
Он также почти приобнял меня в ответ, но его руки были заняты кухонными принадлежностями. Я положила книгу на кухонный стол и пошла умываться и мыть руки. В это время папа заметил её и обратил внимание на название. Я быстро вернулась обратно, ведь так хотелось попробовать папину стряпню. Я почти уселась на стул и была готова съесть всё, что вижу. «Что-то я проголодалась», – подумала я и попробовала кусочек свежего круассана.
– Очередную книгу начинаешь читать, Лара?
– Да, на меня напала ностальгия по детству, и я вспомнила про книгу, которую мне дала Клавдия Алексеевна. Помнишь ту историю в деревне?
– Да, помню, – улыбнувшись, ответил папа.
– Да, давно это было… Жива ли она сейчас? Не думаю…
– Название с глубоким смыслом…
– Согласна, спешу прочесть, упорно искала её среди стопок литературы… Интересно иногда вспоминать о хороших людях, представлять, где они находятся и чем занимаются.
– Расскажу тебе про случай на рыбалке, на которую я с Павлом Петровичем ездил. Павел Петрович, отец Андрея, очень позитивный человек. Мы выехали рано утром, ещё солнце не успело подняться. Тогда у меня была старая шестёрка, вот на ней мы и поехали. У меня была обычная поплавковая удочка, а у Павла Петровича, как у знатока рыболовства, полное снаряжение – это донная удочка со снастями, подкормкой и приманками. Рыба поначалу не клевала вовсе, после подкормки территории началось движение. Для интереса мы с Павлом Петровичем загадали, кто больше рыбы поймает, соответственно, каждый подумал о себе. Рыбалка началась, солнце уже поднималось, дул тихий тёплый ветерок. Лето заканчивалось, наверно, это были последние тёплые деньки. Павел Петрович неоднократно закидывал удочку и выжидал поклёвку. На его удочке стояли бубенчики, которые давали сигнал о том, что рыба почти на крючке. Я ловил на обычного червя, крючок у меня был небольшой. На большую рыбу удочка бы не потянула, но я всё же не отказывался от этой мысли. Засмотревшись на Павла Петровича, я потерял свой поплавок. Как оказалось, он был уже под водой. Я аккуратно потянул удочку в сторону берега. Вот она, первая пойманная мною рыба. Я взвесил её в руках и примерно определил: рыба была граммов 400. Павел Петрович подскочил, чтобы посмотреть, какую рыбу я поймал, ему было важно увидеть, карп это или карась, а может, хищная рыба. Всё же это был карп. Тут же раздался звон колокольчиков, которые Павел Петрович установил на свою удочку. Он рванул к ней, но вытаскивать сразу не стал, подсекая, он ждал, когда же рыба полностью окажется на крючке. И вот когда колокольчики полностью нарушили тишину, он стал накручивать леску в катушке. Рыба хотела ускользнуть, делая резкие движения, но Павел Петрович попрежнему продолжал вытаскивать её на берег. В это время я успел поймать ещё пару экземплярчиков такого же веса. Паша – так я называл его подружески – наконец подтянул рыбу ближе к берегу. Я подхватил сачок и быстро подставил под рыбу, Паша опустил рыбу, и мы вытащили её на берег. «Хороший улов у нас с утречка», – сказал Паша в отличном настроении. Это была большая рыба весом примерно три-четыре килограмма, по определению голавль. Я был рад, что мы так хорошо проводим время. Мы посидели часок-другой, я поймал ещё штук пять, на этот раз карасей, от 300 до 700 граммов. Паша перекидывал ещё несколько раз свою удочку, но рыба ходила лишь рядом и съедала весь корм из кормушки, не попадаясь на крючки. Солнце полностью уже поднялось, нам захотелось перекусить, и мы решили сварить уху. Рыбы для неё было достаточно. Небольшие экземпляры как раз для этого подходят. Мы разожгли костёр и накрыли небольшой дорожный столик. Уха была готова уже через полчаса. Мы подкрепились, и неплохо было бы отдохнуть, но опять раздался звон колокольчиков. Пока Павел Петрович бежал к удочке, звон стих. К вечеру мы начали собираться домой и посмотрели на наш улов, у меня рыб было больше, чем у Паши, но его весомые рыбки стоили всех моих. Таким образом, улов удался у обоих в этот день. Был тёплый августовский вечер, не хотелось заходить домой. Так и сидел бы на скамейке и любовался закатом.
В словах папы было столько ностальгии… Он сидел напротив меня, и я наблюдала, как меняются его зрачки, дыхание, настроение. Воспоминания действительно сильная вещь. Порой становится теплее и радостней, а иногда сожалеешь о том, что времена поменялись и сейчас нет возможности увидеться, пообщаться. Иногда я даже скучаю по себе, скучаю по той беззаботной девчонке, которая излучала свет и тепло, которая дарила радость и не переживала из-за неудач, а просто не останавливалась на своём пути и следовала зову сердца.
– Так здорово… – Папа начал убирать со стола.
– Я читать, пап. – Я сжала его руку.
Я схватила книгу и отправилась в свою комнату. Мне так хотелось быстрей начать читать её. Я люблю философски мыслить и размышлять. Люблю философскую литературу.
Наконец я готова сосредоточиться и с головой окунуться в сюжет этой книги. Я позаботилась о том, чтобы мне было комфортно её читать: закрыла окна в комнате, чтобы не было постороннего шума, прикрыла дверь и присела на кровать. Я начала читать. Как будто всё провалилось вокруг, и я уже ничего не слышала и ни на что не обращала внимания, хотя и не на что было. Папа знал, что я читаю, возможно, сказал маме. Я даже не слышала, как мама встала, а может, она ещё спит? В доме царила тишина. Прочитав вступительную часть книги, я поняла, что произведение об одном мужчине, который сам себя создал. «Как можно создать себя? Если только изнутри», – сразу подумала я. С огромным интересом я продолжила читать эту книгу с глубоким смыслом. С каждым предложением у меня складывалась своя картинка. Думаю, у всех, кто прочитал книгу, она разная. Да посмотрим, какая она у меня будет в конце, тогда, когда я её дочитаю. Я с гораздо большим интересом продолжала читать. Этот мужчина начал создавать себя в 20 лет. Он неумело пытался рисовать себя на холсте, добавляя разные краски. Их цвета зависели от его внутреннего состояния и от всех ситуаций, которые происходили в его жизни. Также цвета менялись в зависимости от того опыта, который он получал в жизни, и тех уроков, которые ему довелось запомнить. Самое главное – это выводы, которые он сделал из всех ситуаций, сопровождавших его на жизненном пути. Он анализировал их, и то внутреннее состояние, в котором он пребывал, он отражал в своих картинах. Получается, это был портрет, он каждый раз перерисовывал своё отражение. Ему совсем не нравились первые его портреты. Он видел себя не таким, как будто это был не он. Автор подкреплял рассказ иллюстрациями. Это были его портреты, портреты этого мужчины, который решил вот таким необычным способом работать над собой. Первый портрет он нарисовал толстой кистью. Движения были неуверенными и скованными. Он предпочёл тёмный фон, а именно тёмно-синий, в центре мужчина нарисовал себя. «Хорошо, что фон не чёрный», – подумала я, переживая за его внутреннее состояние и его действия, которые он позволял себе совершать на протяжении этого периода жизни. Я рассуждала с точки зрения психолога. Его силуэт плавно перетекал в фон и сливался с ним. Он отражал себя по грудь. В целом портрет был мутным, без каких-либо точностей или контуров. Черты лица едва можно было рассмотреть. Причём, когда он рисовал, он не смотрел на своё отражение в зеркале или работал по фотографии. Нет, всё зависело именно от того, как он представляет себя, как он чувствует себя при этом и как он сам видит себя.
Автор описал, как видели этого мужчину люди, которые его окружали. Это высокий молодой человек плотного телосложения, волосы его были прямыми, средней длины, он собирал их в небольшой хвостик, глаза чёрные, однажды посмотрев в которые не хотелось отводить взгляд, красивый ровный нос и алые губы. Его звали Иннокентий. Какой же был у него характер? Однозначно сказать никто не мог. Он просто непредсказуемый. Он снова и снова перерисовывал себя на протяжении нескольких лет. Что он переживал за эти годы? Что движет им и почему он рисует себя? Иннокентий считает, что начинать необходимо непосредственно с себя. С себя необходимо начинать, когда ты хочешь, чтобы люди стали добрыми, с себя необходимо начинать, когда ты хочешь стать успешным и состоятельным человеком. Но для начала необходимо стать просто человеком. Этот определяющий момент как первый шаг навстречу самому себе. «Где же они, просто люди?» – задавал он себе вопрос, и он был далеко не единственным. Его душа требовала обычных человеческих отношений, которые бы грели его душу. Он не мог применить себя в этой жизни, эти люди вокруг него были чужды ему. С его взглядами никто не соглашался, и у него было такое чувство, как будто он попал не на ту планету. А может, кто-то ошибся и нечаянно что-то перепутал? Но и эти мысли не смогли утешить его бурный, кричащий разум. Иннокентий боролся с теми мыслями, которые заставляли его думать о том, что для счастливой жизни ему нужен ещё кто-то, кто бы мог разделить его нелёгкую, как он считал, ношу. Жить на этой земле и чувствовать, что ты один, – это и была ноша для него. Он всегда жил чьими-то жизнями, чьими-то проблемами, не замечая себя. Он нашёл своё успокоение, когда начал заниматься собой. Начал создавать себя, отражая свой силуэт на холсте, после чего без конца анализировал, не прекращая смотреть на свой портрет. В один момент он понял, что его счастье не в ком-то, а в том, что он знает, к чему стремиться и чего хочет познать и достичь в этой жизни, в том, что он знает, кто он. Наконец он обратил внимание на себя, он увидел, кто он и чего он хочет. Это было как освобождение самого себя из той клетки, в которую он сам себя поместил. Его душа цвела, как первые цветы, которые ослепляли своей красотой после долгой зимы. Он перестал обращать внимание на всех, кто не соглашался с его точкой зрения. Иннокентий просто творил, он создавал другую жизнь, а возможно, и другую планету, на которой всё так, как хочет он. Некоторые считали его сумасшедшим, некоторые просто жалели, а некоторые завидовали тому, что он пошёл своей дорогой, той, которая его устраивает. Последующие его портреты он рисовал не спеша, не думая о скором ритме жизни, он, наоборот, замедлял темп, тем самым пытаясь остановить время вовсе. Он приобрёл кисти разной величины и новые краски. Продолжая своё нелёгкое дело, Иннокентий приступил к новому портрету. Он был в хорошем состоянии духа и прекрасном настроении. На его фоне появились очертания рельефа: фон был цвета слоновой кости, а рельеф он подчеркнул коричневыми тонами. Свой силуэт по контуру он предпочёл растушевать, тем самым создать эффект объёма. Лицо его было задумчивым, а в глазах мелькали тысячи вопросов, они просто блестели. Иннокентий нарисовал себя в объёме, придав оттенки тени. Это была его первая работа, которая ему понравилась, из десятков тех, которые он рисовал ранее. Ему нравилось это дело, он раскрывался, и его навыки превращались в талант, о котором он даже не догадывался. Помимо своего портрета, Иннокентий решил попробовать рисовать картины разных жанров и направлений. Это стало его хобби, которое постепенно превращалось в настоящее дело его жизни.