Притяжение

Сперва ему было круто от того как она его заводит, но теперь, когда он три дня подряд просыпался и засыпал с мыслями о ней, его это начинало бесить. Потому что царица, незримо и на мягких лапах, завоёвывала над ним власть. Ему это было не нужно. Позволять вертеть собой, особям женского пола, он давно перестал. Тогда, наверное, когда девочка Марина, его первая любовь, не дождалась его из армии, и вышла замуж за местного мажора. Или, когда ещё одна, Катя, круто вертела им, вытряхивая бабки, за возможность возлечь с этой королевой.

На хер!

Он был тогда молод, и верил, что есть что-то большее, чем пьянство отца, и постоянный укоризненный взгляд мачехи. Большее, чем вечные наставления деда, и серость старого двора, их обветшалого дома. Ему тогда казалось, что стоит ему только вывернуться из всего этого, и его жизнь повернётся по-другому, станет более счастливой.

Но у жизни, как и всегда впрочем, свои правила. И даже не предательство женщин Руслана, так повлияли на него. Они были всего лишь чередой, в полном и мрачном дерьме, что лилось на него непрерывны потоком.

Армия.

Поджог их дома, в котором погибли дед с бабкой.

Потом была какая-то мутная банда, с какими-то мрачными типами, которые обещали Руслану возмездие за погибших родственников, и много денег. Ума хватило свалить тогда.

Но потом была служба по контракту, и война. По большому счёту никому не нужная война. Искалеченные и изломанные судьбы. Он бы там и остался. В этой пыли дорог, среди разрушенных храмов, и деревень, если бы не вдолбленная дедом жизненная позиция, цепляться за жизнь зубами. И он цеплялся, попутно ожесточаясь, очервствляясь, и чувствуя, что так и надо было. Так было легче. И жизнь потекла по новому, по-другому. Многие вопросы морали отпадали. Всё по большому счёту сводилось к силе, и к деньгам. И было до прозаичного честно, и понятно.

А тут не сработало. Казалось, сломал её, макнул в дерьмо, унизил. Да только такое ощущение, что сам унизился. А самое поганое, что он бы ещё хоть сто раз унизился, и поэтому не спешил он в дом, где она, потому что знал, что не удержит своего внутреннего зверя. Потому что не захочет.

А этот сучёнок, Гордеев, затягивал и затягивал, словно и не хотел свою жену назад, хотя конечно и грозился обрушить все кары небесные на его голову. Но Руслан давно перестал обращать внимание, на тех, кто слабее. Он наёмник. Он сделал работу. Ему нужны его деньги.

В тюрьме, кстати, было комфортнее, чуть ли не во всей той жизни, из которой он пришёл.

Тут действовали жёсткие правила, и слабые отсеивались моментально. А Руслан не был слабым. Уже не был. Его только грело, что вскоре он поднимет бабло, и выберется из этого, забудет всё как страшный сон, тем более что денег Гордеев должен, за его отсидку, огромные.

Руслан зло усмехнулся на собственную наивность. Дурак, повёлся. Ну, нечего, он своё заберёт.

Он закончил, нарезать мясо, и повернулся к Тохе.

— Веди, коли просит, — произнёс он, и принялся за лук.

Его следовало резать толстыми полукольцами, а потом размять, чтобы выделился сок, и потом уже добавить приправы.

К моменту нарезания второй луковицы, в кухню вполз тонкий цветочный аромат.

Вот казалось, как среди этого разъедающего марева паров лука, можно почувствовать её запах. А он смог. И запах ощутил, и то, как она замерла позади.

Руслан взялся за третью луковицу, и коротко обернувшись, и мазнув по ней взглядом, указал на стул.

Глянул коротко, но тут же отметил, и бледное личико с пухлыми губами, и острые плечики в тонкой кофте. Длинная трикотажная юбка, скрывала лодыжки, и были только видны носки чёрных туфель. Волосы распущены и пушистым ореолом, лежат на плечах. И запах этот, всё больше вползает в его нос, и внутренний зверь уже рычит в нетерпении.

Царица, слегка помялась, и, обойдя его села на предложенный стул, а он оторвался от нарезания лука, снова посмотрел на неё.

Голубые глаза смотрели спокойно, и даже с интересом. Она непроизвольно закусила нижнюю губу, и Руслан поспешил отвести от неё взгляд, почувствовав, что и сам не прочь прикусить эту губу, втянуть в рот, пососать.

— Что заскучала, царица? — выдал он насмешливо.

Она вспыхнула, и глаза её тут же потемнели. Вспомнила, какие развлечения он может ей предложить.

— Я хочу увидеть дочь, — не повелась она.

Руслан закончил с луком, сложил его весь к мясу и подошёл к мойке, сполоснуть руки.

— Что же ты просишь, а ничего взамен не предлагаешь, — он развернулся к ней.

— Чего ты хочешь? — она презрительно скривила губы, но румянец, покрывавший её щеки, говорил, что она догадалась о цене.

— Хочу, чтобы ты, разделась и легла на это стол, широко развела ноги…

— Этого не будет! — перебила она его. — Больше никогда ты не дотронешься до меня.

И недолго думая, схватила здоровый нож, которым Руслан разделывал мясо и так неосмотрительно оставил на столе. Она направила его на Руслана, обходя стол.

— Ты дашь поговорить мне с Миланой, иначе я прирежу тебя!

— Вот, как, — он усмехнулся, и повёл плечами, разминая шею, — ты всё же любишь, когда тебя жёстко трахают, да, царица?

Он уже предвкушал то, как завалит её на стол, как скрутит, и разорвёт к херам эти тряпки. Он не хотел, видит бог, сдерживался из последних сил, но она напрашивалась, и напросилась.

— Заткнись, ублюдок! Не смей даже в мыслях меня касаться, больше никогда… — она не договорила, потому что Руслан ловко обошёл её и, схватив за запястье, перевернул нож, лезвием на неё, и острый кончик, чуть ли не упёрся ей в нос.

Она только судорожно выдохнула, и замерла в капкане его рук.

Руслан удобнее перехватил, её под грудью, прижимая к себе спиной, нож при этом теперь, опасно целился ей в глаз.

— Он очень острый, — нарушил молчание Руслан, вдыхая цветочный аромат из её кудряшек, — специальная сталь и заточка. Небольшое давление, и плоть послушно разойдётся, — продолжил он, чувствуя, как напряжено её тело, — до самой кости.

Царица всхлипнула, но осталась недвижима.

Он ощущал тот страх, что она сейчас испытывала, и он заводил его. И та власть, которой он обладал над ней, тоже кружила голову. Ему хотелось ломать её, снова и снова, руша все её устои. Брать жёстко, потому что он был уверен, что она тоже этого хочет. Только не понимает этого. Для такого осознания нужно много времени. А его у них нет.

— В мыслях говоришь, — прошелестел он ей на ухо, — тебе лучше не знать, что в моих мыслях, царица.

— Что там знать, — прошипела она, — ты долбаный маньяк, которого возбуждает унижение женщин.

— Унижение женщин нет, тебя да, царица, — хмыкнул Руслан, и, откинув нож, перехватил её за волосы, запрокинув голову.

— Вот чего тебе, в комнате не сиделось, а? — он прихватил зубами её мочку, и прикусил, и она заметно вздрогнула, и громко выдохнула. — Затосковала, трахаться захотелось?

— Что? Нет! Нет! — без ножа у лица, она стала смелее, и задергалась сильнее, но Руслану, не составляла труда держать ее, так как ему хотелось, а её трепыхания только ещё больше притирали её к нему.

— Дура, ты царица, — от мочки он перешёл на её скулу, лизнув там кожу, ощутив аромат мыла, двинулся дальше, чувствуя, как под рукой, сжимающей её грудь, нарастает сердечный бит. — Сидела бы себе тихо, не тронул бы, ну ты же смелая, — он дотронулся губами до её щеки, слизывая аромат и разворачивая её голову, чтобы видеть её, уже полыхающие синевой глаза с расширенными зрачками.

Её губы были плотно сжаты, она упрямо пятила подбородок, но уже дрожала, понимая всю патовость ситуации.

Руслан лизнул её сжатый рот, и в упор посмотрел на неё.

— Хочешь меня? — хрипло спросил он, потому что никакого самообладания не хватило бы, никому, с этой упрямой бабой.

Уловил в её глазах, панику и понял, что она хочет.

— Нет, — разжала она губы, — не смей!

А ему только это и надо было. Он вжался в её рот, разводя языком губы, и проникая всё глубже, и глубже. Оглаживая властно, словно это ему принадлежит. Словно она его. И вкус ее, и запах дурманили голову, вставляя похлеще наркоты. Она не отвечала, скорее, терпела, но ему и не надо было. Он жадно погружал в неё язык, ловя приход, за приходом, от её вкуса. От горячего дыхания, что обрамляло его лицо. От впившихся в его руку ногтей. Нет, она не расслаблялась, и не отзывалась, она скорее выжидала. Может того что он предпримет дальше, а может своей реакции ждала. Руслану было всё равно, он брал своё без приглашения и разрешения, как давно привык. А царица была его, по крайней мере, пока он её хотел.